– Всё хорошо, уже хорошо. Неси-ка, голубчик, и себе каши.
– Сейчас, батюшка, да вы приступайте.
Вскоре Афанасий вернулся со своей тарелкой и сел всё там же у стола-конторки. Обедали молча. В это время старец наблюдал за Афанасием. Ему нравился молодой монашек. Ему был всего-то двадцать один год. Он был чуть выше среднего роста. Худ и бледен. Глаза небесно-голубые. Нос слегка курносый. Бородка реденькая, не особо длинная. Нрав имел покладистый, а помыслы его были чисты, как у ребёнка. Он поступил в монастырь восемнадцатилетним юношей. Два года проходил в послушниках. Работал на скотном дворе, а ещё трудился на монастырском огороде. И только прошлой осенью, после того как был пострижен в монахи, стал помощником старца. За минувшие месяцы Нил успел полюбить молодого монаха. Тот его ни разу не подвёл. Вот и теперь, уплетая кашу, Афанасий смотрел на схимника, контролировал, ест ли старец или нет. Схимник намеренно распорядился об обеде, он хотел всем показать, что худшее позади. Однако есть ему совсем не хотелось. Он чувствовал себя неважно. Перенести удар и тут же активничать, такое и молодому не под силу. Нил сделал над собой усилие и взял ложку. Каша и впрямь была вкусной. Особую пикантность ей придавали грибы. Старый монах съел совсем немного и отставил тарелку. Отломил кусочек пирога. Отправив его в рот, сделал пару глотков квасу. На этом трапеза болящего закончилась. Он хотел отдохнуть. Побыть один. Афанасий, увидевший, что старец практически ничего не съел, на сей раз решил промолчать. Сам он с удовольствием опустошил тарелку с кашей, пироги и квас он планировал доесть в своей каморке.
– Батюшка, давайте я вам подушки поправлю, – сказал Афанасий. – Отдыхайте, я рядом, если что – зовите.
Монашек уложил старца на постель, забрал поднос и вышел прочь. Нил никак не мог побороть сумбур, возникший в голове. Ему и впрямь нужен был отдых, но мысли, обгоняя одна другую, роились в его мозгу. Господин Лужинский, что же ему посоветовать? Предстоящая ночь, царь… Нет, нужно отключить ненадолго сознание, твёрдо решил схимник. Он закрыл глаза и глубоко вздохнул. Лицо его было измождённым. Синяки под глазами, щёки ввалились. Вертикальная морщина между бровями, казалось, проявилась ещё больше. Схимник отключился ненадолго от реальности, он был в полудрёме. Сновидений он не видел. Он был как бы в полусне. Глаза его были закрыты, но он чувствовал чьё-то присутствие в келье. И это было не зло. Ощущался приятный аромат. В кресле в этот момент расположился ангел-хранитель старца. Высокий, прекрасный лицом, со сложенными за спиной белыми крыльями. Он держал в руке алую розу, крутил стебель, разглядывая бутон. Ангел улыбался. Он сегодня выполнил свою миссию почти на сто процентов. Спас упавшего наземь старого монаха, не дал его душе расстаться с телом. Гость сидел молча, опасаясь побеспокоить утомившегося святого. Ангел повернулся в сторону лежащего Нила и подул на розу. Лепестки с бутона полетели в сторону тела старца. Они вошли в грудь схимника. Его тело слегка вздрогнуло, как будто в него вдохнули силы, лицо лежащего преобразилось – стало свежее. Морщина между бровей разгладилась. В этот момент наш герой почувствовал облегчение и вместе с этим открыл глаза. В келье было пусто и тихо. Лишь старые часы на стене размеренно тикали. Было без двадцати два. А значит, скоро должен был явиться обещавший заскочить наместник отец Макарий. Только подумав об этом, монах услышал за дверью шум. Слышны были шаги с улицы. Дверь отворилась, и на пороге кельи появились игумен Макарий и ещё несколько монахов. Все были в необыкновенном волнении. Нил же попытался подняться на локтях, чтобы не лежать совсем уж как безнадёжно болящий. И надо сказать, ему удалось. Отец Макарий подошёл к постели Нила и трижды поцеловал его в щёки.
– Ох, и напугал ты нас, родной! Как чувствуешь себя, батюшка?
– Спасибо, дорогие, лучше, намного лучше. Милостив Господь! – отозвался схимник.
Макарий вгляделся пристально в лицо Нила, как бы желая проверить достоверность его слов, увиденным остался игумен доволен. Лицо старого монаха излучало свет.
– Если ты не против, батюшка, мы сейчас здесь все помолимся за тебя. Нам без твоей опеки остаться никак нельзя, – резюмировал наместник.
В этот момент случившийся рядом отец Феофан начал читать акафист Иисусу Христу. Ещё двое монахов выступали в роли певчих. Макарий сел в кожаное кресло и взял лежащего старца за руку. Игумен управлял монастырём последние двадцать лет. Нил уже был здесь до его прихода. Они крепко дружили, и как было сказано выше, старец был духовным отцом Макарию. Игумен буквально с первых дней осознал духовную силу схимника. Особенно его поразил случай, когда вдова-крестьянка принесла в монастырь своего незрячего мальчика и Нил, молившийся о нём три дня кряду, вернул ребёнку зрение. Он просто смазал веки болящего ребёнка миром, и тот прозрел. И таких случаев чудесных исцелений за двадцать лет были десятки. Слава о святом Ниле быстро распространилась за пределы губернии. К старцу ехали со всей России. И он был одинаково рад всем, и обычным бедолагам из народа, и представителям высшего света. Теперь в силу своего слабого здоровья Нил принимал мало, но всё равно старался помочь страждущим. Макарий, как игумен и управленец, понимал, что пока в монастыре есть такой святой подвижник, то народ будет ехать, оставляя щедрые пожертвования обители. Но не только и не столько расчёт руководил мыслями Макария. Он правда беззаветно любил схимника и желал ему крепкого здоровья. Выпустив руку Нила, когда закончили чтение акафиста, Макарий сложил персты, перекрестил лежащего. И монахи все разом запели «многая лета» старцу. Игумен так же трижды поцеловал болящего и направился к двери. Там он шёпотом дал несколько распоряжений Афанасию. Когда все вышли, келейник дал схимнику пилюлю со стаканом воды. Нил принял лекарство и попросил оставить его одного. Весь сумбур, сложившийся в голове монаха после ночи, прошёл. Мысли были ясными. Батюшка готовился ко второй ночи. Он просил Бога заступничества и помощи. Будучи прозорливцем, он также понял замысел писателя Лужинского. Последнему нужен был прототип его героя, и старец готов был помочь литератору. Их первая встреча дала ясно понять, что господин Лужинский из числа сомневающихся, а стало быть, и герой его произведения тоже должен будет подвергнут сомнениям. Такой вот разочаровавшийся монах, который под конец жизни понимает, что Бога нет, которому, в отличие от Серафима Саровского, не являлась Богородица, который так и не получил знамений и в душе которого сам дьявол посеял зерно этого самого сомнения. Но если первая встреча с Лужинским получилась скомканной – поговорить толком не удалось, то вторая должна выйти по логике более обстоятельной. Так, по крайней мере, положил схимник.
Размышления Нила прервал приступ тошноты. К горлу неприятно подкатило, старый монах едва сдержал рвоту. Он позвонил в колокольчик, тут же явился Афанасий. Батюшка рассказал о проблеме, и келейник поставил рядом с кроватью тазик. А ещё монашек предложил липового чаю. Старец отказался. Келейник откланялся и ушёл. Нил склонился с кровати. Всё содержимое желудка перекочевало в тазик. “Рвотная доля”, – подумал старец.
Глава 9
Господин Лужинский
В это время Сергей Фёдорович Лужинский сидел в трапезной вместе с другими мирянами, прибывшими в монастырь. Монахи, уставшие от послушаний, обедали за двумя соседними столами. Они ели не разговаривая. На обед писателю подали щи с квашеной капустой, мятую картошку с куском рыбы, два куска хлеба и стакан кваса. Литератор поймал себя на мысли, что мешает ложкой первое блюдо и ещё ни разу не поднёс её ко рту. Сергей Фёдорович думал. Ему было трудно дать оценку первой встрече со святым. А ещё он терзался – не наговорил ли чего лишнего. Тут же на столе перед Лужинским лежала тетрадь. В ней – физиогномический портрет старца. Написано было сразу утром по горячим следам. Вот каким схимника увидел Лужинский: “По виду батюшка отец Нил – благообразный старец, немного выше среднего роста и несколько от старости сутуловат. Будучи смолоду очень красивым, он и в старости не потерял приятности в своём лице, несмотря на его бледность и худобу. На лбу две-три морщины, которые при случае совершенно сглаживались; глаза светло-карие, живые, проницательные, видящие душу насквозь; губы обыкновенные; борода довольно длинная, редкая, седая, в конце раздвоенная. Батюшку нельзя себе представить без участливой улыбки, от которой становилось как-то весело и тепло, без заботливого взора, который говорил, что вот-вот он сейчас для вас придумает и скажет что-нибудь очень полезное, также трудно представить его и без того оживления во всем – в движениях, в горящих глазах, с которым он вас выслушивает и по которому вы хорошо понимаете, что в эту минуту он весь вами живёт и что вы ему ближе, чем сами себе». Сергей Фёдорович, так же как и старец, отметил про себя, что их первая встреча была сумбурною, но в этом целиком и полностью винил себя. Писатель ждал завтрашнего дня, чтобы поговорить основательно. Он даже заготовил несколько вопросов, которые старался сформулировать как можно корректней. Лужинский был в нетерпении, ему хотелось, чтобы Нил задал генеральный вектор его новой работе, а дальше слова и обороты сделают своё дело, история обрастёт мышцами, появятся герои со своими историями, жизнеописание которых вызовет отклик в душе читателя. Ведь его же первая работа под названием “Зверь” выстрелила. Тираж для начинающего автора вполне приличный. Критика тоже сносная. Книги покупают. Первый роман Лужинского рассказывал о мальчике с садистскими наклонностями, который вырос в настоящего зверя – серийного убийцу, резавшего в основном убогих и душевнобольных. Герой Лужинского мнил себя богом, очищающим землю от “людского мусора”. Первые главы “Зверя” поражали реалистичностью описания сцен насилия. Например, Сергею Фёдоровичу удалось максимально правдоподобно рассказывать о том, как семилетний мальчишка, отыскав дупло в вербе над речкой, стал ковырять в нём палкой, испытывая неимоверный восторг от писка птенцов, которых он пронзал остриём. Причём этот первый садистский акт маленького злодея занимал пятнадцать страниц книги. Ещё двадцать были посвящены истории про собаку. Отец принёс маленькому маньяку щенка, которого поначалу он очень любил, но когда щенок вырос в обычную лохматую дворнягу, то малолетний садист стал издеваться над ним, бить страшным боем. Обычно со всего размаха он кидал камни в будку. Несчастный пёс выл, а мальчик-зверёк испытывал настолько сильное возбуждение, что его буквально трясло. А ещё будущий серийный убийца топил кошек. Когда пузыри воздуха, вырывавшиеся у несчастных котят из пасти, заканчивались, изувер вытаскивал обмякшие тельца и ударами по мордочке приводил котят в чувство. Пушистые жертвы маленького изверга были худы и едва носили лапы, всякий раз прячась от своего мучителя, но их настигали крепкие не по возрасту руки юного садиста. Вот эта самая реалистичность и нравилась читателю. Герой Лужинского вызывал сильную эмоцию – отвращение. Но Сергей Фёдорович вдохновение, как оказалось, черпал в самом себе. Оказывается, наш уважаемый писатель в детстве был не прочь помучить слабых и беззащитных. Но Лужинский сумел соскочить со скользкой дорожки, как раз после одного случая. Будучи двадцатилетним юношей, он отправился в лес, в то место, где в одиночестве предавался плотским утехам, так сказать, сбрасывал жгущее тело напряжение. Но в тот день на поляне он увидел сидящую в лохмотьях горбатую девушку. Юноша подошёл незамеченным. Он подкрался сзади, а потом что есть мочи закричал: «Бу!» Неряшливая девушка вздрогнула и в ответ стала мычать что-то нечленораздельное. Она оказалась немой. И тут в Лужинском взыграли прежние садистские наклонности. Он захотел причинить несчастной боль. Он чувствовал пульсацию в висках. Его трясло, а вместе с этим росло сексуальное возбуждение. В итоге он, как зверь, набросился на нищенку и изнасиловал её самым бесстыдным и извращённым способом. Сделав дело, он испугался и бросился прочь. Спустя несколько лет, уже будучи порядочным семьянином, прогуливаясь со своей женой по городской мостовой, на паперти у церкви он почувствовал на себе сверлящий взгляд. Это была она – его безмолвная жертва. В её глазах застыл ужас. Она глядела неподвижно. Но Лужинский тогда стушевался лишь на мгновение, ему пришла в голову мысль – подать нищенке. Он подошёл к ней вплотную. Заглянул в глаза, в которых дрожали слёзы, и протянул целковый. Бедняжка взяла монету, а потом перекрестила своего мучителя. С тех пор Лужинский, как ему казалось, уверовал в Бога. По ночам он молился, прося прощения за грехи детства и юности, а главное, умолял оставить ему самый главный грех – изнасилование немой нищенки. Очень скоро ему в голову пришла идея – он сел за написание “Зверя”. И вот теперь он обедал в монастырской трапезной, искренне надеясь, что прозорливый старец не разгадает его чёрную лживую душу.
Глава 10
Дары благодати старца Нила
Душа же старца Нила была если не кристально чистой, то абсолютно близка к этому. Именно сейчас о больном схимнике думал игумен Макарий, расположившийся в своём кабинете. Нил вполне оправданно был центром монастырской жизни. За годы, проведённые в обители, он никого не обидел ни словом, ни делом и даже ни помышлением. От него исходил свет. Тепло источал он, в лучах которого грелись все окружающие. При этом батюшка был чрезвычайно скромен. Сам Нил о своей молитве говорил так: «Вот в Глинской пустыни умер один старец, так у него часа три после смерти рука всё перебирала чётки. А я вот грешный и не знаю, когда только их перебирал. Я даже и в монастыре-то, пожалуй, всего только один год прожил». Но много говорили монахи именно о горячей, слёзной молитве схимника. И силу она имела исцеляющую. Макарию вдруг вспомнился случай десятилетней давности. В Введенский храм монастыря привели бесноватого. Его буквально вволокли через порог трое мужчин. Он всё время сыпал проклятиями, ругался непотребной бранью, да так, что изо рта вместе с хулой летела слюна. В этот момент Нил, тогда ещё относительно здоровый, был на службе. Он сидел на скамейке рядом с клиросом. Услышав вопль бесноватого, он быстро пошёл на шум. Молодого мужчину буквально ломало, был слышен даже хруст его костей. Увидев старца, бесноватый закричал: «Уйди Нил, он мой!» На что батюшка ответил: «Назови своё имя, демон!» «Ваал – моё имя!» – кричал бесноватый и взглянул на старца кровяными глазами. Тогда старец попросил ведро святой воды. При этом кропило велел не нести. Когда подали воду, схимник поднял глаза к куполу храма, где на потолке распростёр свои объятья Спаситель, перекрестился три раза, а потом громко сказал: «Изыди, нечистый!» Одновременно с этими словами он опрокинул на бесноватого ведро святой воды. Тот момент запомнили все, кто находился в храме. Попав на одежду и кожу несчастного, вода зашипела, как будто ей только что залили огонь. А потом наступила гробовая тишина. Свидетели чуда стояли в недоумении. Демон покинул тело мужчины. Сам он упал на колени и полз в направлении старца. Приблизившись, трижды поклонился и поцеловал край мантии схимника. И это не единственный случай, когда монах изгонял демонов. Примеров тому было много, не один десяток. Но именно об этом случае с ведром узнал наш неоднозначный писатель Лужинский. Он положил себе, что старца увидит наверно, а так как Сергей Фёдорович был человеком целеустремлённым, то в конце концов этого и добился.
Игумен Макарий сейчас был крепко озабочен. Как опытный монах он знал, что старцу Нилу осталось недолго быть с братией. Батюшка предвидел свою смерть. Да и доктор Хольц благоприятных прогнозов не дал. Значит, нужно готовиться к худшему. Но в любом случае свой земной путь Нил прошёл праведно, со страхом божьим. Из многочасовых бесед со старцем Макарий знал, что Нил, в миру Саша Востров, с первых лет жизни готовил себя служению Господу. По словам самого схимника, наибольшее влияние на него оказала бабушка. Она была глубоко верующей, пела в церковном хоре и пекла просвирки. Так вот, когда Саше было всего семь лет, она приняла в дом квартирантов, рабочих, которых местный священник нанял для внешнего ремонта храма. Рабочие сразу полюбили маленького Сашу. Он был у них на побегушках и при этом чрезвычайно радовался, что причастен к большому делу. Приносил в разгар трудового дня квасу, таскал наверх упавший с колокольни инструмент. Одним словом, трудился по мере сил. Тогда он впервые поговорил с бабушкой о Боге. С её слов осознал Его величие. Довольно быстро выучил наизусть «Отче наш», «Богородице Дево, радуйся!» и «Символ Веры». Вместе с одним из рабочих они рисовали деревенскую церковь. Особенно хорошо у Саши получались окошки храма, из которых по его задумке струился таинственный свет. Бог был для отрока настоящей загадкой, чем-то запредельным. С тех пор Саша взял в привычку молиться перед сном. Он читал про себя все выученные молитвы, потом просил здоровья для своих близких. После он имел обыкновение накрываться одеялом с головой, при этом мысленно произносил: «Можете нападать на меня, всё равно я вам не по зубам». Под одеялом Саша чувствовал себя защищённым от демонов, о которых тоже ему поведала бабушка. Строители работали на храме полтора месяца. Саша же стал полноценным членом команды. Уезжая, рабочие надарили ему кучу подарков. Среди которых был даже маленький бинокль. И в ближайшее же воскресенье Саша пошёл в церковь на службу. Он тогда первый раз оказался в заполненном людьми храме, впервые же услышал пение хора и был чрезвычайно удивлён близости к Богу. Он тогда смотрел на крестившихся старушек и сам решил впервые осенить себя крестным знамением. Попытка, правда, была неудачной – он перекрестился на католический манер, то есть слева направо. Одна из женщин его поправила, при этом вложив в Сашину ладошку несколько копеек, как она сказала, «на конфеты». Это был его первый поход в церковь. Когда он пришёл в следующий раз, то знавший его местный батюшка Николай позвал маленького прихожанина в алтарь. Так началось его служение Господу. Будучи алтарником, он подавал кадило, выходил во время литургии с огромной свечой. Одним словом, был полноценным участником службы. Женщины-певчие, среди которых была и его бабушка, смотрели на него с умилением. В воскресенье и по большим праздникам он вставал ни свет ни заря, чтобы, взяв холщовую сумку с просвирками, испечёнными накануне, бежать в церковь. Из белой скатерти с кленовыми листьями любимая бабушка пошила ему облачение. Именно тогда, делая свои первые шаги на пути к любящему Богу, Саша Востров положил себе на сердце, что станет священником. После тяжёлой болезни и смерти брата и кончины бабушки он усложнил для себя задачу – внутренне стал готовиться в монахи. Среди духовных отцов церкви есть выражение – человек, пришедший в юном возрасте в монастырь, подобен свече, а вот долго живший в миру, а потом вдруг решивший сделаться монахом для Бога всё равно что огарок. Саша Востров был той самой целой свечой, источающей медовый аромат. Целомудренный. Кроткий. Готовый, а главное, способный на подвиг.
Глава 11
Видение старца
Вечерело. Монастырские деревья громко шумели, ветви гнулись от ветра. Его порывы несли тяжёлые тучи. По всем признакам приближалась гроза. Вдалеке были слышны раскаты. Молнии наконец исполосовали небо над обителью, и раздался сильнейший гром. В этот момент старец, лежа на своей постели, перекрестился. На часах – двадцать минут десятого. В то время, на которое мы оставили нашего героя, ему было видение. Сейчас схимник предпринимал усилия встать с кровати, чтобы записать подробности открывшегося. Нил медленно дошёл до стола-конторки. Сел на стул. Взял несколько листов бумаги и стал записывать.
«Я недостойный раб Божий Нил. Моей рукой сие написано. Я услышал звон огромного колокола. Я открыл глаза и для себя отметил, что стою в маковом поле. Это был один такой красный ковёр. Вдалеке я увидел свечение. Яркий сгусток света приближался ко мне с огромной скоростью. Всего через несколько секунд яркое облако остановилось рядом со мной. Я увидел ангела в белоснежных одеждах. Оказавшись рядом со мной, он расправил свои крылья. Размах их был более двух метров. С одного из крыльев его слетело перо. Оно, направляемое ветром, легло мне на плечо. Я почувствовал тяжесть, как будто на меня поставили пудовую гирю. Ангел произнёс: «Не бойся, Нил, потяжелел крест твой под закат дней твоих, но Он даёт ношу по силе твоей. Не ропщи, но неси крест свой, и да вкусишь плоды райские». Я спросил в свою очередь: «Сон ли вижу или явно слышу и чувствую?» Ангел ответил: «Дух твой не спит, иди за мной». Мы шли по маковому ковру. Я чувствовал, как от росы моя обувь сделалась мокрой. Вдруг мы вышли на поле с пожухлой, ржавой травой. Был слышен шум водопада. Я повернулся направо. По камням, бурля, лилась грязная вода. Ангел сказал: «Нил, грядёт время, когда смрадная волна поглотит людей веры христианской. Придут звери со звездой красной и будут многими тысячами уничтожать люд православный. Священники и монахи примут кончину мученическую. Церкви будут разрушены. Вон смотри, сколько крестов». Я увидел кладбище, огромный погост, который простирался на многие километры. Перед моими глазами пронеслись яркие, как вспышки, картины смертей духовенства. Я видел, как монахам стреляют в лица. Я видел, как сбрасывают колокола с колоколен, как обезглавливаются храмы. Я посмотрел на небо. Там горело число 1917. Ангел сказал: «Идёт время Антихристово». Мы стояли с ангелом, и мимо нас бежало полчище крыс, словно живая река, они направлялись к стоящему трону. Своими острыми зубами они грызли ножки трона, так что он в конечном итоге завалился. «Царь будет повержен», – сказал ангел. «Боже, спаси и сохрани!» – в свою очередь сказал я. Тут снова зазвучал огромный колокол. Ангел и вся картина исчезли».