Аня встает, потягивается, как кошка, идет впереди, опер гребет в обозначенном фарватере. При каждом шаге тугие бедра девушки чуть заметно покачиваются, Рябинин с мрачной сосредоточенностью разглядывает интерьер доходного дома. Путь кажется ему бесконечно долгим. Звуки шагов отдаются гулким эхом в его черепе. Делая шаг за шагом, лейтенант затылком чувствует пристальный взгляд древних глаз.
Поднимаются на второй этаж, почти сразу натыкаются на странного, как и все здесь, человека. Высокий, лицо худое и хитрое, морщинистое, а в глазах чернота. На нем сюртук, или как там эти древние пальто называются, в руке трость. Гоголь, е-мое, думает опер. «Мертвые души» снимают. Родион стоит, пытаясь понять, что же не так. Глаза. У старика глаза разного диаметра, один – щелка, точно у безжизненного насекомого, а другой с круглым зрачком, как у обычного человека. КАК У ОБЫЧНОГО. Хотя оба глаза горят одинаково гипнотически. Рябинину почему-то кажется, что этот старик если не сам убивал, то имеет к случившемуся непосредственное и весьма деятельное отношение. Хотя зачем ему, если подумать, гадить под своими окнами? У него же доходный бизнес. Скорее конкуренты пакостят, да, такому не грех в щи нассать. Чувство тревоги, зародившееся в душе еще на улице, и не думало отступать, с каждой минутой усиливаясь.
– Кнопф Бергович, к вашим услугам, – сухая ветвь чуть склонилась, изображая поклон. Вокруг рта управляющего играла неуловимая мрачная улыбка, не затрагивающая сами губы.
– Рябинин, уголовный розыск.
– Пройдемте ко мне в апартаменты, зададите ваши вопросы в спокойной обстановке.
Кнопф посмотрел на Аню как-то странно, Рябинина аж озноб прошил.
– Спасибо, милая, иди отдыхать. – Кнопф улыбнулся чуть шире, и морщинки вокруг его глаз шевельнулись, как паучьи лапки.
– Да, папа, – девушка склонилась в реверансе, напоследок кинув взгляд на Родиона, и ему показалось, он мог поклясться, что так и было, в глазах этих мелькнуло предостережение.
– Прошу, господин Рябинин, – Кнопф указал ладонью вглубь коридора, – следуйте за мной.
Второй этаж представлял собой витиеватый лабиринт, откуда изредка выглядывали двери апартаментов, перемежаемые огромными картинами; аскетичность коридора гармонировала с его утонченностью.
Кнопф пересек коридор и по боковой лестнице поднялся на четвертый этаж, оказавшись перед единственной дверью.
– Прошу, мое жилище, – старик пропустил гостя вперед.
Под ногами Рябинина оказался небольшой тамбур, а впереди еще одна дверь, с виду тяжелая и наверняка стальная под деревянной обшивкой. Но она была распахнута.
Лейтенант осторожно шагнул в просторный холл. Высоченный потолок под пять метров венчался стеклянной крышей. Посмотрев наверх, он увидел маленькие полупрозрачные взрывы, по стеклу бесшумно барабанил колючий снег. Наверху терраса, – с завистью догадался Рябинин.
Квартира и впрямь была двухуровневая, на второй этаж вела спиральная лесенка. И во всем этом огромном пространстве ни души. Пусто, как в склепе. Только черепки посуды и остовы мебели.
Первая же комната была неуютная: с черными стенами и низким камином, откуда несло холодом, несмотря на потрескивавшие в топке березовые поленья, а свет от ламп под хрустальными абажурами не мог осветить углы. Комната казалась королевской усыпальницей, под ногами тускло отсвечивал замысловатый узор дорогущего ковра, с каминной полки хитро ухмылялась мраморная морда неприятного существа, похожего на вампира из фильма ужасов. Когда Кнопф на несколько секунд пропал из поля зрения, давящая аура дома только усилилась.
– Вы здесь живете? – спросил лейтенант, когда Кнопф вновь появился на горизонте.
– Да, молодой человек, я здесь живу. Гостиничный бизнес – вполне прибыльное дело, если работаешь не прачкой, а, скажем, владельцем. Доходные дома дают хороший доход. – Кнопф уперся узловатыми ладонями в острые бедра, проступающие сквозь ткань сюртука, застегнутого на миниатюрные осиновые колышки – нечто среднее между Дракулой и Распутиным.
– Ясно, – Родион кисло улыбнулся. Странный дед: располагающий к себе тембр диктора на радио, старомодный стиль, в котором спрессованы века творческих потуг целой армии кутюрье. Но через глянец проглядывает что-то отталкивающее, как будто рептилию побрызгали духами, чтобы от нее не так разило застрявшим в зубах разлагающимся мясом.
– Я здесь из-за трех убийств, произошедших близ вашего дома за последний месяц.
– Догадываюсь. Но что именно вас интересует?
– Если честно, меня интересует все. В деле есть некоторые пробелы, хочу их закрыть.
– Ах, некоторые?
– Именно. Сейчас не совсем понятно…
Кнопф усмехнулся.
– Простите, что вас забавит? – Родион начал терять терпение. Эти потомки дворян, их манеры и излучаемое во всем превосходство изрядно действовали на нервы. Ну да, будь у него, лапотника Рябинина, столько денег, он был бы не менее утонченный, чем ты, старый тупой ублюдок. Деньги не делают тебя интеллигентом, это просто универсальный ключ, открывающий любые двери.
– Ровным счетом ничего, – Кнопф теперь был чрезвычайно серьезен. – Я лишь подумал, уже месяц прошел, а вы только сейчас сюда явились. Должно быть, проблем больше, чем кажется.
У Родиона возникло неприятное чувство, что старик умеет читать мысли.
– Верно, мы незначительно продвинулись, но это пока, уверяю, – лейтенант невольно окинул комнату взглядом.
– Что-то ищете?
– Я бы посетил уборную, – Родион виновато вздохнул.
– О, конечно, – Кнопф указал направление, – как справите биологические нужды, поднимайтесь на террасу. Там обсудим ваше дело.
Широким коридором опер побрел искать санузел. Попирая дорогущий паркет, форсировал кухню, слава Богу, самую обычную с виду, только очень большую, нашпигованную всевозможной бытовой техникой. Родион наклонился над духовым шкафом, прочитал – Miele. И на всем такая бирка – дорогая техника, наверное. Оставшееся пространство заполнено мебелью из лакированного дерева.
Дверь в санузел тоже была из мореного дуба. Родион вошел и оторопел от сортирного интерьера. На полу и потолке вместо кафеля белый мрамор, а стены из черного с зазубринами камня, как со дна угольной выработки. Шахматная комната.
Унитаз, рядом биде. Чуть дальше, под окном, огромная чаша джакузи. И чисто очень, прямо стерильно, любая отечественная больница позавидует. Родион опорожнил мочевой пузырь, постоял еще минуту, разглядывая ванную как музей с экспонатами, и пошел обратно в поисках Кнопфа, не заблудиться бы в каменных джунглях.
Кухня, гостиная, потом винтовая лестница – и потолок исчезает, над Рябининым оказывается одно лишь небо. Он замирает на пороге террасы, в самом сердце зимнего сада, занимающего почти всю крышу Дома с атлантами. В разные стороны от двери тянутся ковровые дорожки. Странные деревца, бонсай, фикусы и пальмы, отчего-то не увядающие в холод – удивительно, растительность тут, несмотря на всю свою декоративную красоту, была живой.
– Не правда ли, прекрасный вид? – Кнопф обнаружился у балюстрады, наблюдающий вялое движение по тихой Солянке.
– Чудесный, – кивнул Родион.
– Ох, молодой человек, – Кнопф проникновенно посмотрел на Рябинина, – вы уж найдите виновников преступлений… И ведь прямо под окнами пакостят! Если пресса узнает, многие уважаемые постояльцы откажутся от забронированных квартир.
Промозглый осенний ветер трепал лацканы дорогого сюртука, обнажая белую рубашку без галстука, но Кнопф не обращал на мороз внимания.
– Я постараюсь найти виновных до шумихи, – Родион запустил ладони в карманы куртки, пряча пальцы от холода. – У вас есть подозрения?
– Ни малейших, – старик улыбнулся, – подумал бы на конкурентов, да гостиничных предприятий в Москве как грязи, территория поделена, и никто в бутылку не лезет. Чую, беда с нашим вечным городом. Неуютно здесь стало. А ведь я помню старую Москву, настоящую, одноэтажную, с тихими уютными двориками на Молчановке, Ржевке. Шатаешься по улочкам, а город с тобой бабой румяной за компанию идет, показывает, где что у нее, как она устроена, гордится собой. А нынче я Москвы не чувствую, как будто стыдится она себя, как будто в луже ее выполоскали, румяна стерли.
– Ясно, – Родиона старческая ностальгия не удивила, а ответ не устроил, – может быть постояльцы странные заезжали в последнее время?
Блуждающий взор управляющего вновь стал колючим.
– У нас частые гости члены королевских семей, высокопоставленные дипломаты, все они люди уважаемые, и тени подозрения на них кинуть немыслимо.
– Я хочу увидеть список постояльцев.
– Исключено, только не поймите превратно. Определенным местам свойственна невидимость, хотя правильные люди знают, как туда вписаться. У некоторых доходных домов неприметность для широких масс и неприкасаемость для органов – часть имиджа, как у элитных клубов без вывески. – Взгляд Кнопфа скакал по белой, словно обглоданные кости, кладке Дома с атлантами.
– Простите, это важно, – Родион подумал, и решил поделиться информацией, – одной из жертв был английский дипломат…
– Позвольте заверить, – перебил Кнопф, – все английские подданные, заезжавшие сюда, чувствуют себя прекрасно. А средний класс к нам не заходит, не по карману. – Управляющий давит брезгливую улыбку. – И вообще, люди, которые слоняются по незнакомым адресам, иногда умирают. Такова жизнь.
«Старик не рассуждает, – подумал Родион, – он знает, о ком говорит. И его знание не выносит дневного света».
– Продолжайте, – подначивает Рябинин, – выскажитесь!
Улыбка отклеивается от сморщенных губ, и на долгую секунду Кнопф забывает напялить на свое аристократическое лицо другое выражение. Мгновение Рябинин видит его истинным – пустым и бездонным, как колодец.
– Даже исповедникам и патологоанатомам позволено иметь мнение, – хозяин дома меняет регистр и снова искрится радушием, – это не противозаконно.
– Хорошо, – Родион нехотя отступает, – а ваши сотрудники не видели ничего необычного?
– Необычного? – В голове лейтенанта расцветают красные неоновые слова Кнопфа. – Снег-сыплет-рановато, впрочем, я осведомлюсь у служащих. Отобедать не желаете?
– Нет, благодарю, – Родион мысленно скривился от менторского тона старика, но жажда взяла за горло. – От воды не откажусь.
Спустились в квартиру. Глазунья весело потрескивала на тарелке, остывая, выстреливая мелкими гейзерами масла, вот только со сковородки, справа от тарелки нож, слева – вилка. Но в квартире по-прежнему ни души. Зато на столе сок апельсиновый, два стакана.
– Прошу, господин Рябинин.
Родион взял стакан, пригубил. Сок свежевыжатый, в меру холодный. Кнопф тоже взял стакан, глотнул, наблюдая за лейтенантом. Смотрел в другую сторону, но как-то наблюдал.
– А вы ничего этого еще и не нюхали, небось? Тьму человеческую, мрак подворотен, сырость подвалов, – сказал Кнопф вкрадчиво.
– Нет, – поддавшись на провокацию, брякнул Рябинин.
– А я видел, – сказал старик, – и знаю. Это знание к моим потрохам пришито. А ваша душа – девственно-чистая. Смотрю, налюбоваться не могу.
Возможность говорить покинула лейтенанта на долгую секунду. Когда в душу вторгаются так бесцеремонно, любые ответные слова превращаются в окаменелость, и срываясь с языка, тонут в пищеводе. Рябинину показалось, что его сейчас разделали, как зомби из полнометражного сплаттерпанка.
– Благодарю за уделенное время, – Родион быстро нацарапал в блокноте отдельский номер телефона и, вырвав листок, протянул его Кнопфу. – Если будут новости, дайте знать.
– Конечно, молодой человек, если узнаю что-то стоящее, я обязательно вас найду.
Родион вышел на улицу, но искаженное морщинами лицо еще долгую минуту висело в воздухе, то ли в самом деле, то ли отпечаталось в его глазах. Но еще дольше оно осталось в памяти, злое и насмешливое.
Холода Рябинин не чувствовал, тело одеревенело. Десяти минут разговора с владельцем доходного дома оказалось достаточно, чтобы убить в нем даже память о потребностях в еде и какой-либо гигиене. Хотя этот визит оставил неприятное ощущение немытого тела. Жухлый лист сорвался с одинокого дерева, закружился над головой лейтенанта, на мгновение приковав к себе взгляд его голубых глаз.
ГЛАВА 4
Холодное вьюжное утро сменилось теплым штилем предобеденной Москвы. В малолюдных переулках Таганки висела прогретая солнцем тишина, Родион глубоко вдохнул ее с воздухом, барабан в груди, колотившийся быстрее нужного, сбавил темп.
Лейтенант проходил квартал за кварталом, стараясь осмыслить разговор с Кнопфом, а народа вокруг становилось все больше, солнце разошлось не на шутку, полыхая сквозь брешь в облаках, заставляя их таять, как сладкую вату.
Толпа плыла по Китайгородскому проезду, однако и в беспокойной толчее присутствовало что-то сонливое. Даже гул Москворецкой набережной, мостов над рекой и бесконечных линий автомобильных дорог казался размытым, словно увязал в дреме.
Родион шел, наслаждаясь Москвой, ее переменчивым ритмом, когда заметил девушку в короткой кожаной куртке, облегающих брюках и лакированных ботинках. Аня. Рябинин всмотрелся, ну точно, она, быстро же имидж сменила, теперь девушка походила на кошку, гуляющую саму по себе. Она подбежала к остановке и вспорхнула на ступеньку, прячась в недрах старого желтого автобуса.
«Ничего себе, а где Майбах, или на чем ты ездишь? – подумал Родион, зачем-то вползая в заднюю дверь того же скрипящего пружинами чемодана. – Куда намылилась? И еще головой вертишь. Гонятся за тобой?»
И впрямь, Аня выглядела встревоженной. Рябинин чуть пригнулся, укрывшись за авоськой, висевшей на руке лысоватого мужика, державшегося за поручень.
Автобус тяжело тронулся, поскрипывая изжеванным нутром. Лейтенант уставился в окно, поймав себя на мысли, что все-таки обожает этот город. Москва напоена святым и греховным, в ее брусчатке история русского народа, тянущего лямку несмотря на нищету, пожары и революции. И он, Рябинин, как часть этой истории, вплетен в старые московские переулки.
Автобус остановился, выплескивая волну пассажиров. Аня вышла вместе с водами, и когда Родион дернулся к выходу, она вскочила на подножку, вновь смешавшись с толпой автобусных туристов. Так ехали минут двадцать, Аня стояла уже в паре шагов от Рябинина, он даже уловил ее аромат, стилетом разрезающий запахи окружающих людей. Лейтенант был уверен, девушка заметила его, пару раз покосившись на опера как на пустое место. А он все еще играл в агента под прикрытием, прятался за авоськами, всякий раз отворачивался, как только она шевелилась. «Ну и дурак», – подумал вяло, подходя к двери и собираясь сойти на ближайшей остановке.
Вдоль трассы мелькнул огромный баннер с изображением Ельцина, взирающего безразлично на вылинявший город, а потом внимание Родиона привлекла стрелка на тротуаре. Она была нарисована желтой краской. Рядом со стрелкой полустертая надпись тем же цветом: «Тебе – сюда». Часы показывали без пятнадцати одиннадцать. Рановато для чуда.
Рябинин сделал шаг на выход, но Аня сама выпорхнула на той же остановке, и теперь наверняка думает, что он ее преследует. Разве нет? Да! Неудобно вышло. А ноги уже несут за ней, стараясь затерять его тушку в общем потоке.
Аня поворачивает в сторону рынка, Родион идет за девушкой, пристроившись в кильватере пожилой женщины, прячась за ее согбенной спиной. Старушка недоверчиво косится на лейтенанта, прижимая сумку к груди. Рябинин нацепляет маску уютного благодушия, хотя бабушку не проведешь, она открывает рот, но прежде чем успевает что-то сказать, Родион прибавляет шаг.