3
– Это Отто.
Они стояли посреди старого спортивного зала. Пахло потом. На матах занимались юноши, в большинстве своем старше и сильнее Отто. На них были черные, обтягивающие костюмы с короткими штанинами. Их тела беззвучно сталкивались. Периодически кто-то резко выдыхал воздух из легких, чтобы, пыхтя, высвободиться из хватки или обхватить соперника руками и ногами.
Мужчине, которого все называли шефом, было на вид около двадцати. Он твердо и холодно посмотрел на Отто из-под низкого лба, словно хотел добиться какого-то признания. Отто не отвел взгляда.
– Новичок?
Отто кивнул. Шеф жестом указал на дверь с противоположной стороны.
– Иди в раздевалку и выбери трико.
После этого он снова повернулся к борцам, больше не удостоив мальчика ни единым взглядом. Уходя, Отто наблюдал, как он мягко, но твердо раздает указания, периодически корректируя захваты и демонстрируя позиции.
Следующие недели Отто регулярно тренировался с Роландом в бойцовской секции «Спортклуб Лурих 02». Шеф смотрел лишь издалека, новички его не интересовали. Периодически Отто слышал его тихий жесткий голос, подходящий скорее человеку лет пятидесяти. Для молодежи он был старшим братом, умелым старым воякой, который, как и многие из его поколения, имел пристрастие к выпивке. Его прищуренные глаза напоминали бойницы, и он весь походил на покинутую крепость. Настоящим учителем для Отто стал Роланд. Он показал мальчику все приемы и хитрости. Отто становился все сильнее. После тренировки он проваливался дома в глубокий счастливый сон. И познавал все новые возможности собственного тела. Его сила росла день ото дня, и он знал, как ее правильно использовать. Он научился побеждать, быстро опрокидывать соперника и прижимать его обоими плечами к мату на протяжении трех секунд. Правила были простыми – бросать, швырять, укладывать. Нужно уронить противника, чтобы как можно скорее положить его на лопатки. Коронным приемом Отто стал бросок обратным захватом бедра. Он хватал противника за ноги и моментально поднимал его в воздух. Вскоре он хорошо освоил обманные приемы и проявлял удивительную фантазию, когда нужно было выяснить сильные и слабые стороны противника и воспользоваться ими. Он все больше наслаждался своим новым телом.
Дома отчим наблюдал за переменами в мальчике, словно уставший вожак. Однажды он поднял на Отто руку. И замер в этой позе, словно почувствовав приступ внезапной боли. Потом, тяжело дыша, отвернулся. Это случилось вскоре после ужина. Жуткую сцену видели все. Карл ушел или ускользнула лишь его тень? Только Отто видел, как слегка задрожали его ресницы.
Мир – а скорее, лишь перемирие – продлился недолго. Однажды вечером, когда изнуренный, но счастливый Отто вернулся домой и закрыл за собой дверь, его встретил тяжелый удар – из-за темноты отчим лишь слегка промахнулся мимо затылка мальчика. Резко дернув головой, Отто беззвучно опустился на пол. Карл замахнулся кухонным стулом, чтобы завершить начатое, когда его тело пронзила жгучая боль. Скуля, словно побитый зверь, он в ужасе выполз из коридора. Анна с поразительным спокойствием положила в печь раскаленную кочергу и осмотрела сына. Обработала ушибы и уложила его в постель. Остудила ледяной водой горячий лоб. Напоив его по глоточкам теплым молоком с медом, она посмотрела на него долгим взглядом. Он взял ее за руку.
– Не бойся, мама. Я могу трудиться до упаду. Всегда найду, где заработать. И смогу нас всех прокормить. Я разношу в четыре утра брикеты, но теперь у меня новая задумка. И тогда ты сможешь перевести дух. Ты не должна вечно на всех батрачить.
Анна с гордостью смотрела на своего единственного сына. Ему уже исполнилось тринадцать, и теперь он брился каждое утро. Она видела глаза и подбородок его отца, она видела своего погибшего мужа.
Странные времена. Они голодали в войну. Некоторые сыновья умерли прежде родителей, а другие родились уже после гибели своих отцов.
– Отто, – она взяла его за руку, – избавляйся от берлинского диалекта. Твой отец никогда на нем не говорил. Он был хорошим человеком. Он был цирюльником, брил и оперировал состоятельных людей. Когда за окном темно, мальчики должны спать. Если хочешь многого добиться, нужно сидеть и прилежно учиться, а не тягать брикеты.
Он любил руки матери. Зря она вышла замуж на этого типа. Отчиму Отто не доверял.
– Я слажу.
– Справлюсь, – улыбнулась она.
– Справлюсь.
– И мой голову, а то облысеешь, как отец.
– Не, мама, об мои волосы расчески сламываются, такие они густые.
– Ломаются, – поправила она.
– Ломаются.
4
– Чего надо?
Грубый мужчина осмотрел Отто с головы до ног.
– Уголь, – ответил Отто. Он спокойно выдержал испытующий взгляд.
– Носить или паковать? – мужчине было максимум лет двадцать пять, но выглядел он на пятьдесят. Черные лицо и ладони, широкие плечи, сильные руки. Его кожа была неровной и рябой, словно старый кожаный фартук. Отто пригляделся. Он откуда-то знал этого человека.
– И то и другое, – ответил Отто, широко расставив ноги.
Мужчина посмотрел на него. Потом коротко присвистнул.
– Пошли, пацан, посмотрим, работаешь ли ты так же хорошо, как болтаешь. Большинство из приходящих сюда молодцы на словах, а на деле никуда не годятся.
– Я не боюсь работы.
Откуда он знает этот голос? Отто слишком нервничал, чтобы задавать вопросы.
Они молча спустились по лестнице в черный как смоль подвал. Мужчина закашлялся от сажи. Отто все глаза сломал, пытаясь хоть что-то увидеть. Комната была заставлена стопками брикетов. Должно быть, хозяин безмерно богат.
– Когда ты начал работать с углем?
– Если верить моим костям, сотню лет назад.
– А как давно ты работаешь здесь?
Мужчина дал ему подзатыльник.
– Кто задает вопросы, я или ты?
Отто умолк.
– Перетащи тонну, лежащую сзади слева, сюда, к правой стене.
– Зачем?
– Ты пришел учиться или работать?
Отто посмотрел на огромную черную стену, и учеба впервые показалась ему заманчивой, он заскучал по уютной школьной скамье, на которой через несколько часов заснет от усталости.
– У тебя полчаса. Если закончишь, получишь тридцать пфеннигов, если нет, можешь проваливать. И закрой рот, а то муха залетит.
Больше не удостоив Отто ни единым взглядом, он молча, как и при спуске, начал подниматься вверх по ступеням. Дверь с грохотом захлопнулась. Отто принялся искать выключатель. Услышал шорох. И напряженно вслушался в темноту. Ему хотелось громко поговорить с самим собой, но, возможно, мужчина все еще стоял за дверью. Шорох раздался снова. Что-то двигалось. Возможно, крысы. Однажды его отчим убил одну в подвале у них на Херманнштрассе. Тварь тридцати сантиметров в длину, с огромными, острыми зубами. Постепенно глаза привыкли к мраку. Отто тщетно шарил в поисках выключателя, когда сверху раздался знакомый, хрипловатый от пыли голос:
– Сломанные брикеты вычитаются из жалованья.
Кто это? Черт подери, ведь он его знает?.. Неважно, сейчас нет времени. Должно же здесь быть что-то, облегчающее работу. Иначе как передвинуть эти огромные поддоны? И что шеф имел в виду под левой тонной сзади? Любая тонна, лежащая сзади слева или самая последняя с левой стороны? В этом случае он должен сначала убрать два ряда перед ней. Невозможно. За полчаса он не сможет перетащить все брикеты по одному. Отто нерешительно огляделся. Ничего. Может, лучше удрать? Мать была права, он слишком мал для такой работы, а грубый тон уже знаком ему по отчиму, для этого необязательно запираться в подвале. Он снова услышал шорох. Ряды брикетов были плотно уложены вдоль стен. Но если где-то скреблись крысы или другие животные, значит, там должно было быть полое пространство, а если было полое пространство, то, возможно, туда что-то складывали – то, что пригождалось здесь, внизу. Как уголь вообще поднимали наружу? Лестница явно слишком узка. К тому же, наверху было не особо грязно, без следов сажи. Отто осторожно двинулся вперед.
– Ой.
Он наткнулся на стальную балку. Осторожно опустился на колени и принялся дальше прощупывать пространство, двигаясь на звук. Там могла быть шахта, через которую уголь доставляют наверх. Оттуда же в комнату должен попадать свет. Там же мог лежать инструмент. Постепенно задание начинало ему нравиться. Он подумал о тридцати пфеннигах, сколько будет получаться в неделю, в месяц, и сколько раз надо заработать тридцать пфеннигов, чтобы купить матери что-нибудь особенное. Новое радио. Было бы здорово. Свадебный подарок отчима издавал металлическое дребезжание, и прием был ужасный. У торговца электроникой стояла в витрине одна модель. Отто часто прижимался носом к стеклу и любовался им, такое оно было красивое и необыкновенное. Мальчик представлял этот приемник, продолжая трудиться. Элегантные круглые кнопки спереди, бежевая обивка из тонкой ткани. Должно быть, звучит радио божественно. То, что надо для концертных трансляций, которые так любит слушать мать. Корпус явно из красного дерева. И стоит целое состояние. Его отчим никогда не сможет себе такое позволить. Но мать бы о таком мечтала, Отто знал точно. Он опустился на колени перед большой черной стеной. Крошечный луч света пробивался сквозь щель в брикетах. Должно быть, оно. Поднявшись на цыпочки и вытянув руку, он снял верхний ряд. Стало светлее. Шуршание стало громче. Отто посмотрел наверх, в спускную трубу. Он слышал, как по ней взбирается крыса. Метрах в четырех виднелась большая решетка. Шахта, через которую поднимали и спускали уголь. Он забрался на наполовину разобранную стену брикетов. Какой идиот заставил этот вход? И зачем? Там стояли две тележки и передвижная подъемная платформа. Готово. Остальное – детская игра. Отпущенное время еще не истекло, а он уже стоял наверху перед шефом. Тот посмотрел на часы.
– Двадцать три минуты и двенадцать секунд.
– Все готово.
– Завтра утром в пять. Ты еще ходишь в школу? – Отто кивнул. – Чем занимается твой отец?
– Он погиб на войне.
– Где?
– Горлице – Тарнов.
– Где это?
– Галиция.
– Чертова война. Я потерял там обоих братьев.
– Где?
– В газовой атаке при Ипре. Это в Бельгии. Они так гордились. «Все уже почти позади, – писали они, – мы пустим газ – и им конец». Но получилось иначе. Оба задохнулись. Чертово отечество. Гадит прямо нам на головы. И кто за это ответит? Уж точно не те, кто облажался. И мы еще долго будем приходить в себя после договора, который преподнесли нам в Версале[3].
Он положил в руку Отто деньги. Отто смотрел и не верил собственным глазам. Не тридцать пфеннигов, а целая марка. Он стал обеспеченным человеком.
– Не трать все сразу. Кто знает, когда удастся заработать в следующий раз. И не забрасывай школу. У тебя светлая голова. Не дай ей пропасть зазря.
Он протянул Отто мозолистую руку.
– Завтра в пять. Я – Эгон.
Отто стоял, расправив плечи, словно его только что посвятили в рыцари. Он взял тяжелую руку и с удивлением услышал собственный твердый голос:
– Отто.
– Я знаю.
«Я тоже», – вдруг подумал Отто. Эгон крепко пожал его руку. Отто показалось, что маленькие холодные глаза на черном лице согрели вдруг все вокруг.
– Ты маленький, но хорошо тренируешься. Из тебя может выйти неплохой боец. Многие думают, что для борьбы нужна сила, но побеждают лишь те, кто сражается головой. Только не связывайся с неправильными людьми. У нас и такие есть. Сожрут тебя и не подавятся. Используй борьбу правильно. Искусству борьбы учатся, чтобы защищать слабых и угнетенных, а не наоборот.
Последнее предложение он произнес без берлинского говора, на чистом немецком.
– Не забывай, – быстро добавил он уже обычным дерзким тоном.
И впервые улыбнулся. На закопченном лице засияла широкая ухмылка. Отто пожал его руку. Он догадался. Эгон – шеф из бойцовской секции «Спортклуб Лурих 02».
Когда Отто вышел на улицу, солнечные лучи поразили его, как молния. Он подпрыгнул.
5
Отчим зевнул, прикрыв рот рукой. Айнтопф[4] был доеден.
– Как на фронте, только лучше.
Карл продержался на фронте недолго. Однажды утром он прострелил себе винтовкой левую ногу, и его отправили обратно на родину из-за непригодности. Товарищи прикрыли его, они понимали, что Карл слишком слаб для войны, слишком слаб для жизни. Никто ни слова не сказал о членовредительстве, чтобы спасти его от военного трибунала. И теперь он был подсобным рабочим, сломленным, хотя и статным человеком.
– Мы дорого заплатили за это в Версале, – сухо заметил Отто.
– О чем это ты? Заканчивай с пустой болтовней, кем ты себя вообразил, безобразник. Смотри, мать, какой тут умник объявился.
Зачем его мать вышла за этого идиота? Отто чувствовал, как в нем закипает ледяная ярость.
– Уж точно поумнее тебя.
Он глянул на мать. Прикусил язык и быстро увернулся от тарелки, которая прилетела в его сторону.
– Ну замечательно, – пробормотала Анна, собирая осколки.
Карл угрожающе посмотрел на нее водянистыми глазами, а потом сорвал скатерть вместе со всем, что стояло на столе. И, задыхаясь, указал на пол:
– Приберись.
Когда мать пришла поцеловать его перед сном, Отто серьезно посмотрел на нее. Он говорил медленно и обдуманно:
– Мама, я хочу в старшую школу.
Анна положила руку ему на лоб. Кивнула и выключила свет. Он не спал. Комнату освещала луна. На стене лежала тень оконной рамы. Сестра Эрна прошмыгнула к нему под одеяло.
– Ты уже занимался этим?
Она была на три года старше него. Отто покачал головой.
– Хочешь попробовать?
Она взяла его руку и провела по своим тощим бедрам.
– Прекрати, не то я тебя выпорю.
– Ну давай, – хихикая, она повернулась к стене и крепко прижалась к нему маленьким задом. – Уверена, ты делаешь это лучше, чем взрослые.
Отто боролся с растущим отвращением. Он знал, как Эрна добывает карманные деньги. Она ходила в бордель на верхних этажах не только убираться. Он посчитал, сколько может заработать на следующей неделе. Он должен отсюда выбраться. Со сверкающими цифрами в голове Отто заснул под ритмичные стоны спящей беспокойным сном сестры.
В следующие месяцы он каждое утро доставлял соседям брикеты. А по вечерам помогал в магазине деликатесов, таскал ящики, разбирал товары. Так он получал залежавшийся хлеб, овощи, салат – все, что стало недостаточно свежим для состоятельных клиентов. Отто нес все домой. Его семья больше не должна голодать.
Он попал на первенство округа по борьбе. Помимо физической закалки учеников, «Спортклуб Лурих 02» занимался их духовным развитием. За отдыхом от тяжелых, монотонных упражнений им прививались коммунистические идеалы и классовое самосознание. Отто впервые услышал слово «образование».
И во второй раз услышал о старшей школе.
– Зачем тебе это? – спросил его отчим.
– Ты не поймешь.
Карл нерешительно на него посмотрел. Попытался придать взгляду авторитетность и уверенность. Но пауза продлилась слишком долго, и хорохориться было поздно. Он задрожал. Ему стало жарко и холодно одновременно. По левой руке поползли мурашки. Он несколько раз открыл и закрыл рот, хватая воздух, словно полумертвая рыба, и без сознания повалился на стол. Отто вскочил, стащил его на пол, быстро перевернул на спину и принялся ритмично сдавливать обеими руками грудную клетку отчима, делая искусственное дыхание. Карл снова пришел в себя. Вместе с матерью Отто отнес его в постель. Он не раздумывал ни секунды, не злился, не испытывал отвращения – как и близости. Мать не сводила с него взгляда. «Лучше любого врача», – подумала она. Отто проверил пульс Карла.
– Я звоню в «скорую».
6
Шеф собрал всех членов клуба. Их лощеные тела образовали круг, а Эгон зашел внутрь и уселся посередине. Уже несколько недель встречи стали регулярными и обязательными, и Отто никогда их не пропускал. В отличие от большинства, он сидел на них прямой, как палка, и жадно ловил каждое слово шефа. Эгон огляделся, и вялая болтовня смолкла.