Отмотаем плёнку событий обратно, буквально на несколько минут.
Поднимаясь по лестнице и подходя к выходу на сцену, Инга наступила на что-то мягкое и живое, недовольно заворочавшееся под её ногой. Это был я. Успев хорошенько нажраться с дядей Юзей и Педаликом, я пришёл к заветной двери пораньше, чтобы не пропустить проводку. Перестраховался, блядь. Сел у двери, шоб наверняка, взял в руки зонт и приготовился ждать её, нашу Примадонну. Ожидание затянулось, я заснул, как выяснилось, не дойдя буквально один лестничный пролёт и пристроившись там, где никогда и никого не бывает. Я перепутал дверь, так получилось. Не ожидающая сюрпризов, Инга наступила на меня и, испугавшись, истошно завопила.
Я резко встал и, глядя на неё абсолютно обезумевшими глазами, протягивая руку, сжимающую зонт, сказал: «Иннаа». Возможно, я пытался сказать: «Нате» или, на худой конец: «На». А может, я хотел сказать: «Инга, я вами восхищаюсь и хочу, напившись, искусать вас всю», а если: «Задержись на минуту, я хочу тобою подышать», а? Как вам такой вариант?
Ответ на любую из предложенных реплик был таким: схватив зонтик, актриса ударила меня им по голове, поправила платье и вышла к зрителям.
Не было истерик, жалоб и требований о наказании. После спектакля она абсолютно нормально со мной общалась, как ни в чём не бывало. За это я ей очень благодарен.
Слабак.
Однажды мы толпой ехали в метро, разъезжаясь по домам. Все были навеселе и получилось так, что я сидел рядом с Ингой. Напротив нас стоял её муж – Валера Будьмо. Здоровенный фактурный мужик, блондин с длинными волосами, исполнитель главных ролей практически во всех спектаклях. Кстати, Будьмо в молодости партизанил в одном из театров в Германии.
Инга, наклонившись ко мне, сказала: "А слабо тебе меня прямо сейчас поцеловать? Не боясь получить по морде…".
Я растерялся и замялся, начал блеять всякую чушь про стоящего рядом мужа, моральные принципы.
"Слабак. Жаль".
Долго потом я вспоминал этот момент, ох долго.
Валеру Будьмо я встречал пару раз, через несколько лет. Они развелись с Ингой, и он благополучно женился на молодой актрисе. Странное впечатление произвели на меня эти встречи: казалось, что Валера измельчал. И не то, чтобы он стал меньше ростом, нет. Что-то незримое исчезло в его облике, как-будто он потерял прежнее своё обаяние или харизму. А может, это я настолько изменился?
“Не трогайте артистов, проституток и кучеров. Они служат любой власти». Адмирал Колчак.
В конце девяностых-начале двухтысячных у служебного входа в “дом имени Баронессы Фон Грушенвальдек” стояли проститутки. Это была известная точка по продаже женского мяса, расположенная в самом центре Москвы. Каждый вечер, после девяти к театру съезжались машины с потенциальными клиентами. На Садовом кольце стояла Витрина, дежурная мадам, выступающая своеобразным маяком и указателем направления. Неподалёку, на детской площадке, расположенной возле соседнего дома, прогуливалась Мамка – администратор-распорядитель этого злачного пятака. Остальные девицы сидели по машинам, припаркованным возле служебного входа, периодически выходя на построения и перекуры.
Падшие женщины обоссали все окрестные кусты, пометив таким образом территорию, и специфический запах был дополнительным признаком, указывающим на это забавное соседство.
Я в то время частенько зависал в театре, предпочитая пьянствовать всю ночь напролёт с завмонтом, нежели ночевать дома, в компании своей жены и тёщи. Нужно отметить, что на это у меня были веские причины.
Завмонт Киевский, он же БиБиКей, повадился жить в монтовской раздевалке. Несколько раз он приводил одну из «ночных бабочек» в цех, кормя её водярой и курой-гриль.
Дело происходило глубокой ночью. Мой собутыльник сидел в компании проститутки и вёл задушевные разговоры, выбешивая своим спокойствием и умиротворением.
Меня распирала пьяная похоть, а его душило одиночество и тоска.
Вместо того, чтобы использовать шлюху по назначению, БиБиКей играл с ней в романтические отношения, в свидание двух сердец. Для успокоения мне приходилось периодически выходить прогуляться, чтобы не покусать красавицу как копчёную куриную ногу. Под утро они наконец-то уединились в импровизированном кабинете начальника цеха, предоставив мне возможность забыться пьяным, невротическим сном.
Спустя много лет, вспоминая ту ночь, я осознал, что и не играл он вовсе, а жил, отогреваясь в компании такой же, как сам, униженной и изнасилованной души, возможно честной и порядочной, но при этом глубоко одинокой и несчастной.
А кто же тогда я?
«И вот я проститутка, я фея из бара, я чёрная моль, я летучая мышь…».
«Вино и ТеАтр – моя атмосфЭра», а, точнее сказать, мои отражения, проекции внутренних состояний. Целка Македонская и книжный мальчик превратились в проститутку и спивающегося монтировщика. И декорации соответствующие – передвижной публичный дом и храм искусства – блядский пятак с символическим названием “Кабачок Чёрная моль”, на котором одновременно встречаются театр, продажная любовь и частный извоз.
Однажды помреж одного из ведущих московских театров, актриса и жена известного режиссёра, взрослая женщина, многое и многих повидавшая, сказала мне: «Актёрская профессия сродни проституции. Мы по собственной воле торгуем собой, ложась под режиссёров, в прямом и переносном смысле».
Так ли это, не мне судить.
Я видел изнанку театра, и она прекрасна своим многообразием проявлений.
Театр сродни человеку. Он наполнен противоречиями и устоями, взлётами и провалами, своей любовью, ненавистью и благородством, завистью и устремлением к высокому, бытовухой, юностью, взрослением, увяданием и перерождениями. Театр – это маленькая жизнь. А для кого-то театр – это и есть жизнь. Вправе ли я их за это осуждать?
Глава 5. Позор!
Малиновый звон.
Во всех русских театрах есть общепринятые негласные правила.
Например, во время монтажа или демонтажа декораций, при опускании штанкетов, труб с навесным оборудованием верховые громко кричат: «Головыы!».
При этом все кто, находится на сцене, обычно озираются, понимая, что в любой момент по голове и плечам может прилететь или заехать что-то тяжёлое.
Если идёт обратный процесс – подъём декораций на высоту – то раздаётся крик: «Зубыы!». Это значит: не щёлкай хлебалом, а то останешься без зубов.
Поработав некоторое время на площадке, привыкаешь к подобным тонкостям и понимаешь, в какой момент нужно сократиться, а когда лучше подорваться и бежать.
Бывая на гастролях в восточной Европе, имел возможность наблюдать схожую картину. В Чехии и Словакии, например, всегда используются два слова: "ПОзор!" и "Курва!". Это универсальный набор на все случаи жизни.
Всегда найдётся чудак, по разным причинам игнорирующий эти сигналы. В основном, это банальный идиотизм и рассеянность. По-хорошему, на таких кадров стоило бы надевать каски.
В момент соприкосновения железной трубы со “жбаном” горемыки раздаётся мелодичный “малиновый” звон. Что характерно, чаще всего, звенит его пустая бестолковая голова.
Со временем, после двенадцати ударов волшебной трубой по башке и регулярных ударов алкоголем по печени, такой ушибленный персонаж превращается в тыкву, которая, даже падая с рабочей галереи, будет ответственно кричать: «Гоолоовыы!!!».
Из пиратов в партизаны.
Если верить официальной истории, само понятие «профессиональные монтировщики» появилось относительно недавно.
Достоверно известно, что в девятнадцатом веке европейские театры привлекали для монтажа декораций и проведения спектаклей, в основном, моряков торгового флота, по разным причинам не ушедших в рейс или ожидающих загрузки своего судна и вынужденных обретаться в портовых кабаках и шалманах. Зачастую к ним присоединялись подонки и маргиналы всех мастей, скрывающиеся от правосудия и полиции в портовых “малинах”. Вся эта публика, находящаяся на мели, была ударной силой художественно-постановочных частей Европы того периода.
Из рассказов Мишаила Мишаиловича.
Призрак.
В репертуаре одного из московских театров шёл спектакль, рассказывающий о революционных событиях начала двадцатого века. По задумке режиссёра, фраза: “Призрак бродит по Европе – призрак коммунизма” сопровождалась высокохудожественным полётом над сценой артиста, одетого в костюм призрака.
Технически это действо выглядело следующим образом: на высоте восьми метров актёр-призрак проезжал над сценой по тросу, натянутому между рабочими галереями, из точки А в точку Б, и обратно. На обоих концах троса его встречали и провожали монтировщики.
На призрака одевали систему крепления, похожую на шлейку для ездовой собаки, цепляли его специальным ремнём к блочку и запускали в полёт, контролируя скорость и направление тросами.
Система работала, призрак летал, всё было замечательно.
По неизвестной причине, актёр, исполнявший эту роль изначально, вдруг отказался летать. Ему экстренно нашли замену в лице молодого, недавно принятого в труппу, выпускника одного из театральных училищ. Быстренько порепетировали, прокатили бедолагу пару раз туда-сюда и успокоились.
В день спектакля всё шло своим чередом, правда молодой призрак заметно нервничал, всячески скрывая волнение и демонстрируя профессиональное владение эмоциями и лицом.
Первый акт. Вылет всё ближе. Нервняк возрастает. Помреж по громкой связи объявила о начале следующей картины и отдала команду монтировщикам и актёру готовиться. Два монта, отправляющие героя в полёт, “зарядились” на галерее загодя, чтобы не бежать в последний момент.
Слегка поддатые, взрослые мужики, работающие в театре всю сознательную жизнь и носящие на своих лицах печать умеренного пьянства, сидели у перил галереи и наблюдали за происходящим на сцене, лениво перекидываясь сотни раз произнесёнными фразами. Наколки на пальцах и кистях рук одного из них говорили о богатом жизненном опыте и криминальном прошлом, возможно приведшем его, в конечном счёте, в театр. Ещё один монтировщик маячил на противоположной галерее, готовясь поймать летуна, помочь развернуться и вытолкнуть его обратно, в направлении гнезда, из которого эта птица вылетает. Актёр прохаживался тут же, нервно поправляя шлейку и одёргивая плащ.
Момент истины настал. Прозвучала повестка помрежа, продублированная командой завмонта. Монтировщики застегнули на теле призрака карабины, проверили верёвки и помогли подняться на специально сделанную площадку, находящуюся выше уровня перил, сообщив по связи “галерея-пульт” помошнику режиссёра о своей готовности.
Музыка, свет, команда помрежа и… стоящий в ступоре и никак не решающийся вылететь, молодой артист. Пауза затягивается, музыка и свет заходят на очередной круг, помреж с завмонтом орут, ноги артиста трясутся и категорически отказываются оторваться от металлической ступеньки.
В этот момент звучит голос одного из монтировщиков, держащего верёвку: «Да ткни ты его, нахуй, палкой»!?
Его напарник, с абсолютно непроницаемым лицом, озирается вокруг и упирается взглядом в щётку, сделанную в виде огромной швабры. Он берёт её в татуированные руки и идёт к перилам галереи. Трясущийся мелкой дрожью, актёр, озираясь и понимая, что сейчас его будут “тыкать нахуй”, неумело перекрестившись, прыгает вперёд. Отчаянный прыжок запустил колебательную волну и спровоцировал выпадение провожающей верёвки из блока. Кое-как, со скрипом бедолагу удалось вытянуть на середину сцены, где он благополучно и застрял.
Судорожно извивающийся и орущий под тревожно-восторженную музыку, призрак повис над центром сцены в лучах света, окутанный клубами искусственного дыма и мата, летящего с обеих галерей и из закулисья.
Занавес опускается.
В итоге всё закончилось более или менее хорошо. Опустив занавес, монты быстро протянули и вправили верёвки, страдальца затащили обратно на галерею и передали в заботливые руки помрежа и заведующего труппой. Успокоить бедолагу удалось при помощи коньяка и угроз увольнением.
Полёт живого человека упразднили, заменив артиста на куклу, тем самым избавив технический персонал и всех, имеющих к этой задумке людей, от лишней головной боли.
Лабиринт.
Однажды Мишаилыч со своим приятелем Васей, не имеющим отношения к искусству, решили навестить знакомого партизана, работавшего в театре Армии и Народа.
Созвонились, договорились о встрече и приехали на Суворовскую площадь, захватив с собой пару бутылок водки.
Армейский монтировщик в тот день работал в первую смену и, освободившись, остался в театре пьянствовать с гостями.
К принесённым двум добавилась третья, заныканная хозяином на всякий случай, бутылка огненной воды. К ним же присоединились три двухлитровые банки разливного пива.
К началу спектакля был уничтожен весь стратегический запас спиртного и приобретён новый.
Ещё через час Вася, приятель Мишаилыча, в очередной раз понял, что пора идти звонить ёжикам", или, как принято говорить в армии, “Оправиться!”
Наличие пива в “ерше” давало о себе знать.
Местный монт несколько раз объяснял дорогу в ватерклозет и даже провожал до заветных дверей, понимая, что найти туалет в этом таинственном заведении самостоятельно практически невозможно, тем более если вы здесь впервые, и тем паче, если вы абсолютно пьяны.
Но всё это уже не имело значения потому, что он, абориген хренов, был в отключке, а Мишаилыч мог только улыбаться и прищуриваться, пытаясь понять, кто же перед ним стоит.
И вот наш Вася, томимый нуждой до зуда в дёснах, принимает решение идти к заветному туалету самостоятельно, как взрослый мужчина.
Внесу ясность: театр Армии и Народа, в определённом смысле, считается загадочным местом, и в театральном мире о нём гуляет множество баек и легенд.
Кто-то утверждает, что здание построено на месте бывших казематов Малюты Скуратова, и умудряется по ночам видеть призраков, зверски замученых и убиенных жертв воеводы-опричника.
Есть версия, что здание строилось при помощи германских инженеров с тайной целью: создать дополнительный ориентир для немецких бомбардировщиков на случай войны.
Сюда же приплетают рассказы о пленных немецких солдатах, работавших и умиравших после войны в здании театра. Их тоже периодически видят: одетые в серые армейские шинели, понуро уходящие в стены силуэты.
Возможно всё это бред и фантазии воспалённого алкоголем сознания, а возможно, истинная правда.
Фактом же является утверждение, что театр Армии и Народа является самой крупной европейской сценической площадкой. Здание, действительно, огромно и там с лёгкостью можно заблудиться.
Вернёмся к Васе.
Он вышел из монтовской комнаты и отправился на поиски спасительного горшка. Через несколько минут стало понятно: наш герой напрочь заблудился, потеряв, ко всему прочему, обратную дорогу в раздевалку с мертвецки пьяными друзьями.
Василий, стоя в тускло освещённом мерцающей лампой коридоре, представлял из себя существо, состоящее из одной большой мышцы, сжатой как ружейная пружина. Памятник спазму, идущему от кончиков ушей до ногтей пальцев ног, впившихся в бетонный пол. На нём, на Васятке, какой- то невообразимой и самостоятельной жизнью жили синие губы, находящиеся в бесконечном волнообразном движении.
Пройдя ещё пару метров, страдалец, распираемый противоречиями и мочой, отчётливо понял – нужно найти уже любой уголок, подходящий под описание укромного, и описАть без зазрения совести. В пьяном мозгу его звучало: “Нужник, от слова нужно!”.