КЭТ. Вряд ли оплата вознаграждает вас за труды.
МИСС ЛА-КРИВИ. Не вознаграждает, сущая правда. Да к тому же люди так привередливы и неразумны, что в девяти случаях из десяти нет никакого удовольствия их писать. Иной раз они говорят: «Ох, каким вы меня сделали серьезным, мисс Ла-Криви!», а другой раз: «Ах, какой я вышел смешливый!» – когда самая суть хорошего портрета в том, что он должен быть либо серьезным, либо смешливым, иначе это будет вовсе не портрет.
КЭТ (смеясь). Вот как?
За ширмой, стоявшей между нею и дверью, послышался шорох, и кто-то постучал в деревянную обшивку.
МИСС ЛА-КРИВИ. Кто там? Войдите!
РАЛЬФ (войдя). Приветствую вас, леди. Вы так громко беседовали, что я не мог достучаться.
Обе они почувствовали уверенность, что если не весь их недавний разговор, то часть его была подслушана.
РАЛЬФ. Я зашёл сюда по дороге наверх, почти не сомневаясь, что застану вас здесь. (Бросая презрительный взгляд на портрет.) Это портрет моей племянницы, сударыня?
МИСС ЛА-КРИВИ. Да, мистер Никльби, и, говоря между нами и в четырёх стенах, портрет выйдет премиленький, хотя это и говорю я, его написавшая!
РАЛЬФ. Не трудитесь показывать мне его, сударыня! Я в портретах ничего не смыслю. Он почти закончен?
МИСС ЛА-КРИВИ. Да, пожалуй. (Держа конец кисти во рту.) Ещё два сеанса, и…
РАЛЬФ. Пусть они состоятся немедленно, сударыня, послезавтра ей некогда будет заниматься пустяками. Работа, сударыня, работа, все мы должны работать! Вы уже сдали вашу квартиру, сударыня?
МИСС ЛА-КРИВИ. Я ещё не вывесила объявления, сэр.
РАЛЬФ. Вывесьте его немедленно, сударыня. На будущей неделе комнаты им не понадобятся, а если и понадобятся, им нечем будет за них платить. А теперь, моя милая, если вы готовы, не будем больше терять время.
Мистер Ральф Никльби жестом предложил молодой леди идти вперёд и, важно поклонившись мисс Ла-Криви, закрыл дверь и поднялся наверх, где миссис Никльби приняла его со всевозможными знаками внимания.
РАЛЬФ (с притворной ласковостью). Я нашёл место для вашей дочери, сударыня.
МИССИС НИКЛЬБИ. Что ж! Должна сказать, что меньшего я от вас и не ждала…
РАЛЬФ. Дайте мне договорить, сударыня, прошу вас. Отсутствие деловых навыков в этом семействе приводит, по-видимому, к слишком большой трате слов, прежде чем дойдут до дела, если о нём вообще когда-нибудь думают.
МИССИС НИКЛЬБИ. Боюсь, что это действительно так. Ваш бедный брат…
РАЛЬФ. Мой бедный брат, сударыня, понятия не имел о том, что такое дело. Он был незнаком, я твёрдо верю, с самым значением этого слова.
МИССИС НИКЛЬБИ. Боюсь, что да. (Поднося платок к глазам.) Не будь меня, не знаю, что бы с ним сталось.
РАЛЬФ. Сетовать бесполезно, сударыня. Из всех бесплодных занятий плакать о вчерашнем дне – самое бесплодное.
МИССИС НИКЛЬБИ. Это верно. Это верно.
РАЛЬФ. Место, которое я постарался ей обеспечить, сударыня, это… короче – это место у модистки и портнихи.
МИССИС НИКЛЬБИ. У модистки?!
РАЛЬФ. У модистки и портнихи, сударыня! Мне незачем напоминать вам, сударыня, что в Лондоне модистки, столь хорошо знакомые с требованиями повседневной жизни, зарабатывают большие деньги, имеют свой выезд и становятся особами очень богатыми.
МИССИС НИКЛЬБИ (кивнув головой). Весьма справедливо! Кэт, дорогая моя, то, что говорит твой дядя, весьма справедливо. Когда твой бедный папа и я приехали после свадьбы в город, я, знаешь ли, припоминаю, что одна молодая леди доставила мне на дом капор из соломки с белой и зелёной отделкой и на зелёной персидской подкладке, подъехав к двери галопом в собственном экипаже. Правда, я не совсем уверена, собственный это был экипаж или наёмный, но я очень хорошо помню, что, поворачивая назад, лошадь пала, а бедный папа сказал, что она недели две не получала овса.
РАЛЬФ. Эту леди зовут Манталини, мадам Манталини. Я её знаю. Она живёт около Кэвендит-сквера. Если ваша дочь согласна занять это место, я немедленно отведу её туда.
МИССИС НИКЛЬБИ. Разве тебе нечего сказать твоему дяде, милочка?
КЭТ. Очень много, но не сейчас. Я бы хотела поговорить с ним, когда мы будем одни.
С этими словами Кэт поспешила выйти, чтобы скрыть следы волнения, вызвавшего у неё слезы.
Сцена шестая
Мисс Фанни Сквирс и Тильда – обе разряжены, во всём параде, в длинных перчатках, совсем готовые к приёму гостей.
ФАННИ. Тильда, где же Джон?
ТИЛЬДА. Он пошёл домой переодеться. Будет здесь к чаю.
ФАННИ. Я вся трепещу.
ТИЛЬДА. Ах, я понимаю!
ФАННИ. Знаешь, Тильда, я к этому не привикла. (Прикладывая руку к поясу с левой стороны.)
ТИЛЬДА. Ты скоро с этим справишься, дорогая.
Голодная служанка подала чайный прибор, а вскоре после этого кто-то постучал в дверь.
ФАННИ. Это он! О Тильда!
ТИЛЬДА. Тише! Гм! Скажи: «Войдите».
ФАННИ (пролепетала). Войдите.
НИКОЛАС (войдя). Добрый вечер. Я узнал от мистера Сквирса, что…
ФАННИ. О да! Совершенно верно! Отец не будет пить чай с нами. (С лукавством.) Но вы, я думаю, ничего не имеете против его отсутствия.
Николас невольно вздохнул.
ТИЛЬДА. Если причина вашей грусти – моё присутствие, не обращайте на меня ни малейшего внимания, потому что и мне не легче, чем вам. Можете держать себя точь-в-точь так, как если бы меня здесь не было.
ФАННИ. Тильда, мне стыдно за тебя.
Обе подруги принялись хихикать на все лады и время от времени поглядывали поверх носовых платков на Николаса, который от неподдельного изумления постепенно перешёл к неудержимому смеху. А в это время явился Джон Брауди, с волосами, ещё совсем влажными от недавнего мытья, и в чистой рубашке.
ТИЛЬДА. Ну, Джон.
ДЖОН. (ухмыляясь). Ну!
ФАННИ. Простите. (Спеша познакомить гостей.) Мистер Никльби – мистер Джон Брауди.
ДЖОН. Ваш покорный слуга, сэр.
НИКОЛАС. К вашим услугам, сэр. (Энергически опустошая тарелки с бутербродами.)
ДЖОН. (ухмыльнулся и приступил к еде). Старуха уехала? (Мисс Сквирс кивнула головой.) Экий вы, вероятно, вам не каждый вечер приходится есть хлеб с маслом!
Николас прикусил губу и покраснел, но притворился, будто не слышит этого замечания.
ДЖОН. Ей-богу, не очень-то дают им жрать! Если вы здесь подольше поживёте, от вас останутся кожа да кости. (Хохоча во всё горло.) Хо-хо-хо!
НИКОЛАС (презрительно). Вы шутник, сэр!
ДЖОН. Да ну? А вот от прежнего учителя остались кожа да кости, потому что он был учёный.
НИКОЛАС. Не знаю, хватит ли у вас ума, мистер Брауди, понять, что ваши слова оскорбительны, но если хватит, то будьте так добры…
ТИЛЬДА. Если вы скажете ещё хоть слово, Джон, ещё хоть полсловечка, то я вас никогда не прощу и разговаривать с вами не буду!
ДЖОН. Ну, ладно, моя девочка, что мне за дело! (Влепив звонкий поцелуй мисс Матильде.) Пусть всё идет по-прежнему, пусть всё идёт по-прежнему!
Николас и Джон Брауди очень торжественно подали друг другу руку через стол, и столь внушительной была эта церемония, что мисс Сквирс взволновалась и пролила слёзы.
ТИЛЬДА. Что с тобой, Фанни?
ФАННИ. Ничего, Тильда.
ТИЛЬДА. Ведь никакой опасности не было. Не правда ли, мистер Никльби?
НИКОЛАС. Решительно никакой! Чепуха!
ТИЛЬДА. Очень хорошо! Скажите ей что-нибудь ласковое, и она скоро придёт в себя. Послушайте, не выйти ли нам с Джоном на кухню, а потом мы вернёмся?
НИКОЛАС. Ни за что на свете! Чего ради вам это делать?
ТИЛЬДА. Эх! Хороший же вы кавалер.
НИКОЛАС. Что вы хотите этим сказать? Я совсем не кавалер – во всяком случае, не здесь. Ничего не понимаю.
ТИЛЬДА. Да и я ничего не понимаю! Но мужчины – изменники, всегда такими были и всегда такими будут – вот это мне очень легко понять!
НИКОЛАС. Изменники! Да что у вас на уме? Уж не хотите ли вы сказать, что вы думаете…
ТИЛЬДА. Ах, нет, я ровно ничего не думаю! Вы поглядите на неё: как разодета и какой прелестный у неё вид, право же, почти красавица. Мне стыдно за вас!
НИКОЛАС. Милая моя, какое мне дело до того, что она разодета и что у неё прелестный вид?
ТИЛЬДА. Ну-ну, не называйте меня «милой». Давайте-ка сыграем в карты.
ФАННИ. Нас только четверо, Тильда. Пожалуй, лучше нам взять себе партнеров – двое против двух.
ТИЛЬДА. Что вы на это скажете, мистер Никльби?
НИКОЛАС. С величайшим удовольствием.
ФАННИ СКВИРС. Мистер Брауди, будем держать против них банк?
НИКОЛАС (сдав карты). Мы собираемся выиграть всё.
ФАННИ. Тильда уже выиграла кое-что, на это, я думаю, она не надеялась, не правда ли, милая?
ТИЛЬДА. Только дюжину и восемь, милочка.
ФАННИ. Какая ты сегодня скучная!
ТИЛЬДА. Да, право же, нет! Я в превосходном расположении духа. Мне казалось, что ты как будто расстроена.
ФАННИ. Я! (Кусая губы и дрожа от ревности.) О нет!
ТИЛЬДА. Ну, вот и прекрасно! У тебя кудряшки растрепались, милочка.
ФАННИ. Не обращай на меня внимания, ты бы лучше смотрела за своим партнёром.
НИКОЛАС. Благодарю вас, что вы ей наповнили. И в самом деле, это было бы лучше.
Йоркширец раза два приплюснул себе нос сжатым кулаком, словно хотел удержать свою руку, пока ему не представится случай поупражнять её на физиономии какого-нибудь другого джентльмена, а мисс Сквирс с таким негодованием тряхнула головой, что ветер, поднятый пришедшими в движение многочисленными кудряшками, едва не задул свечу.
ТИЛЬДА. Право же, мне никогда так не везло! Я думаю, это всё благодаря вам, мистер Никльби. Хотелось бы мне всегда иметь вас своим партнером.
НИКОЛАС. И я бы этого хотел.
ТИЛЬДА. Но у вас будет плохая жена, если вы всегда выигрываете в карты.
НИКОЛАС. Нет, не плохая, если ваше желание исполнится. Я уверен, что в таком случае жена у меня будет хорошая. Но мы, кажется, только одни и разговариваем.
ФАННИ. Вы так хорошо это делаете, что жалко было бы перебивать. Не правда ли, мистер Брауди? Хи-хи-хи!
НИКОЛАС. Мы это делаем потому, что больше не с кем говорить.
ТИЛЬДА. Поверьте, мы будем разговаривать с вами, если вы нам что-нибудь скажете.
ФАННИ (величественно). Благодарю тебя, милая Тильда.
ТИЛЬДА. Вы можете говорить друг с другом, если вам не хочется разговаривать с нами. Джон, почему вы ничего не говорите?
ДЖОН. Ничего не говорю?
ТИЛЬДА. Да, лучше говорить, чем сидеть вот так молча и дуться.
ДЖОН. Ну, будь по-вашему! (Ударив кулаком по столу.) Вот что я скажу: пусть чёрт заберёт мои кости и тело, если я буду дольше это терпеть! Ступайте вместе со мною домой, а этому молодому шептуну скажите, чтобы он поостерёгся, как бы ему не остаться с проломанной башкой, когда он в следующий раз попадётся мне под руку.
ТИЛЬДА. Боже милостивый, что это значит?
ДЖОН. Ступайте домой, говорю вам, ступайте домой!
Мисс Сквирс залилась потоком слёз, вызванных отчасти нестерпимым раздражением, а отчасти тщетным желанием расцарапать кому-нибудь физиономию своими прекрасными ноготками.
ТИЛЬДА. Смотри-ка! А теперь Фанни расплакалась! Что же это случилось?
ФАННИ. О, вы не знаете, мисс, конечно, вы не знаете. Прошу вас, не трудитесь расспрашивать. (Изменилась в лице, «состроила гримасу». )
ТИЛЬДА. Ну уж, скажу я вам!
ФАННИ. А кому какое дело, что вы, сударыня, скажете или чего не скажете? (Делая новую гримасу.)
ТИЛЬДА. Вы чудовищно вежливы, сударыня.
ФАННИ. К вам, сударыня, я не приду брать уроки в этом искусстве.
ТИЛЬДА. А всё-таки незачем вам трудиться и делать себя ещё некрасивее, чем вы есть, сударыня, потому что это совершенно лишнее.
ФАННИ. Тильда! Я вас ненавижу!
ТИЛЬДА. Ах, я тоже вас ненавижу! Вы себе глаза выплачете, когда я уйду. Вы сами это знаете.
ФАННИ. Я презираю ваши слова, вертушка!
ТИЛЬДА. Вы мне говорите очень лестный комплимент. (Низко приседая.) Желаю вам спокойной ночи, сударыня, и приятных сновидений!
Послав на прощание это благословение, мисс Прайс вылетела из комнаты, сопутствуемая дюжим йоркширцем, который обменялся с Николасом тем особенно выразительным грозным взглядом, каким графы-забияки в мелодрамах уведомляют друг друга, что они еще встретятся.
Сцена седьмая
Ральф Никльби без всякого интереса взирал на окружавшую его мишуру.
РАЛЬФ. Итак, сударыня, вот моя племянница.
МАДАМ МАНТАЛИНИ. Вот как, мистер Никльби! (Обозревая Кэт с головы до ног и с ног до головы.) Вы умеете говорить по-французски, дитя?
КЭТ. Да, мадам.
МАДАМ МАНТАЛИНИ. Сколько часов в день привыкли вы работать?
КЭТ. Я ещё совсем не привыкла к работе, сударыня.
РАЛЬФ. Тем лучше будет она работать теперь.
МАДАМ МАНТАЛИНИ. Надеюсь. У нас рабочие часы с девяти до девяти, а когда заказов очень много, то ещё дополнительная работа, за которую я назначаю особую плату. Что касается еды то есть обеда и чая, то вы будете получать их здесь. Я бы сказала, что жалованья вам будет назначено от пяти до семи шиллингов в неделю, но я не могу дать никаких обязательств, пока не увижу, что вы умеете делать. (Кэт поклонилась.) Если вы согласны, то лучше начинайте в понедельник, ровно в девять часов утра, а старшая мастерица мисс Нэг получит к тому времени указания испытать вас сначала на какой-нибудь легкой работе. Ещё что-нибудь, мистер Никльби?
РАЛЬФ. Больше ничего, сударыня.
МАДАМ МАНТАЛИНИ. В таком случае, полагаю, мы кончили.
Ральф и Кэт оставшись одни.
РАЛЬФ. Ну вот! Теперь вы пристроены. У меня была мысль устроить вашу мать в каком-нибудь красивом уголке в деревне, но раз вы хотите жить вместе, я должен придумать для неё что-нибудь другое. Есть у неё какие-нибудь деньги?
КЭТ. Очень мало.
РАЛЬФ. И малого хватит надолго, если быть бережливым. Пусть подумает, сколько времени ей удастся жить на них, имея бесплатное помещение. Вы съезжаете с вашей квартиры в субботу?
КЭТ. Да, вы так приказали нам, дядя.
РАЛЬФ. Совершенно верно. Пустует дом, принадлежащий мне, куда я могу вас поместить, пока он не сдан внаём, а потом, если больше ничего не подвернётся, у меня, может быть, будет другой дом. Там вы будете жить.
КЭТ. Это далеко отсюда, сэр?
РАЛЬФ. Довольно далеко, в другом конце города – в Ист-Энде, но в субботу, в пять часов, я пришлю за вами моего клерка, чтобы он вас доставил туда. До свидания. Дорогу вы знаете? Всё время прямо.
Холодно пожав руку племяннице, Ральф расстался с ней.
Сцена восьмая
Согласно обычаю, голодная служанка последовала за мисс Сквирс в её комнату, чтобы завить ей волосы, оказать другие мелкие услуги при совершении туалета.
ФИБ. Как чудесно вьются у вас сегодня волосы, мисс! Ну просто жалость и стыд их расчёсывать!
ФАННИ. Придержи язык!
ФИБ. Но я не могу не сказать, хотя бы вы меня за это убили, что ни у кого ещё не замечала такого простоватого вида, как сегодня вечером у мисс Прайс.
Мисс Сквирс вздохнула и приготовилась слушать.
ФИБ. Я знаю, что очень нехорошо так говорить, мисс, мисс Прайс ваша подруга и всё такое, но, право, она так наряжается и так себя держит, чтобы её заметили, что… ах, если б только люди могли себя видеть!
ФАННИ. Что ты хочешь сказать, Фиб? О чём это ты болтаешь?
ФИБ. Болтаю, мисс! Кот и тот заболтает по-французски, чтобы только посмотреть, как она трясёт головой.
ФАННИ. Она и в самом деле трясёт головой.
ФИБ. Такая пустая и такая… некрасивая.
ФАННИ. Бедная Тильда!
ФИБ. И всегда выставляет себя напоказ, чтобы ею восхищались. Ах, Боже мой! Это просто нескромно!
ФАННИ. Фиб, я тебе запрещаю так говорить! Друзья Тильды – люди низкого происхождения и, если она не умеет себя держать, это их вина а не её.
ФИБ. Но знаете ли, мисс, если бы она только брала пример с подруги… О! Если бы только она знала свои недостатки и, глядя на вас, старалась исправиться, какою славной молодой женщиной могла бы она стать со временем!
ФАННИ. Фиб! Мне не подобает слушать такие сравнения: они превращают Тильду в особу грубую и невоспитанную, и прислушиваться к ним было бы не по-дружески. Я бы хотела чтобы ты перестала говорить об этом, Фиб; в тоже время я должна сказать, что если бы Тильда Прайс брала пример с кого-нибудь… не обязательно с меня…