– Бита пришла, – сообщил он Сержу.
– А, может, что другое?
– Нет, точняк бита. Для разрушения укрытий только ее и используют. А всем остальным арсеналом лупят только прямой наводкой. В смысле, по нам лупят.
– Ух ты! Хорошо, что так, утешил. Значит, наша задача не высовываться и не подставляться.
На это заявление Сержа Братец отреагировал еще одной механической улыбкой. Жутковатой, надо сказать. Лучше б ты так не улыбался, братишка, подумал Серж. За тобой я тоже приглядываю.
На выстрел неприятеля взвод тут же взорвался ответным огнем. Трассы из пэпэшек, ПП-100, прожигая пространство, пролегли над их головами. По кому-то конкретному бойцы стреляли, или же били, что называется, по площадям, понять было невозможно, но лес на той стороне вскоре загорелся. Правда это вовсе не заставило противника отступить, спрятаться в укрытия и перестать стрелять. Завязалась полноценная огневая дуэль, и биты с той стороны пади продолжали прилетать, теперь уже не только по передовой группе, но и по всему ряду траншей.
– Что, ползем дальше?
Лис по своему обыкновению оскалился и вместо ответа толкнул салазки.
Последующие две трети пути они продвигались медленно, незаметно для глаза, как ползают камни. Серж читал, или видел по телевизору, что где-то в Америке по дну высохшего соляного озера неведомо как ползают булыжники, маленькие и большие, оставляя на ровной поверхности борозды-следы. Вот и они, такие же камни, только куда как более уязвимые. Один большой медленно ползущий валун, по которому каждый с той стороны может запустить битой. К тому же для этого вида транспорта поверхность оказалось недостаточно ровной, и лыжи постоянно зарывались в выходы глины или цеплялись за кочки и другие, попадавшиеся на пути, камни. Хорошо еще, что растительности крупней травы на этом участке не произрастало. Да, собственно, на это и был расчет. В конце концов, преодолеть встречающиеся препятствия было возможно, непреодолимых не попадалось, и они толчками, рывками продвигались вперед.
Снег между тем продолжал идти, мелкий, колючий, злой, похожий на крупу сорго, крошки льда и странных белесых рассерженных насекомых. И он, похоже, усиливался. Ветер все больше разгуливался, раззадоривался, отмечая праздник первого снега сложным ритуальным танцем, в котором почти не было прямолинейных движений, а сплошь переходящие друг в друга вихри и пируэты. Он то упирался объемным плечом встречно в их защитную конструкцию, то со всей неистовостью начинал толкать в спину, и при этом не забывал подкидывать пригоршни белой смазки под лыжи. Это действо становилось похоже на метель. Неуклонно холодало, однако земля оставалась теплой, была достаточно эластичной и ползла под воздействием упиравшихся в нее локтей, колен и подошв берцев. Тем не менее, глина, из которой в основном здесь состояла почва, почти не прилипала к одежде и она оставалась в относительной чистоте – по сравнению с тем, что могло быть, продолжайся сейчас дождь.
Серж уже сомневался, правильно ли сделал, что потащил с собой в это предприятие Братца Лиса. Честно говоря, сомнения были с самого начала, но он действовал импульсно, по наитию. Он ведь понимал, что в такой опасной ситуации нахождение рядом человека, на которого нельзя положиться, которому просто не доверяешь – это совсем не лучший выбор. Ну а что было делать? Надо же как-то прояснить ситуацию, понять, что происходит и прекратить, наконец… Прекратить, что? Слова даже не подобрать сходу, чтобы описать, охарактеризовать то, что происходит в его взводе. Верней то, как он чувствует происходящее, потому что кроме его личных ощущений практически ничего конкретного-то и не было. Да имелось странное поведение отдельных личностей, ни с того, ни с сего полезших вдруг на рожон, но что их к этому вынудило? И кто стоял за всем – если стоял? Теория заговора? Преступление? Да, возможно. Тонкое и коварное. Но как его доказать, как вывести на чистую воду того, кто за всем стоит? У него ведь давно, с самого начала, как он только начал вникать в положение дел, возникло ощущение противостоящей ему некой скрытой силы. Она внешне никак не проявлялась, но, он чувствовал, все проникала и всегда находилась рядом. И чтобы заметить ее – его – надо было суметь абстрагироваться от происходящего и взглянуть на все словно со стороны. И тогда он заметил этого парня, который всегда находился неподалеку, присутствовал физически, но как бы отдельно и не при чем, словно за стеклом, смотрел в сторону – если смотрел, – невозмутимо, не участвовал. Слишком нарочито не участвовал. Но и Серж ведь за последнее время привык приглядываться, принюхиваться, вникать. Подозрения возникли вскоре, и постепенно оформились в нечто конкретное, но предубеждение и догадки ведь к делу не пришьешь, нужны доказательства. А где их взять? Вот, пусть актор и дела его говорят сами за себя.
Они продвинулись вперед еще метров на тридцать, может, больше, точно было трудно определить, и совсем выбились из сил.
– Стоп! Перекур! – скомандовал Серж.
Они забрались на внутренний настил, уселись на него, привалившись спиной к защитному экрану. По сторонам от них, от их ног уходили вверх по склону две веревки, ограничивая и отделяя от поверхности темные борозды их следов. Кто-то в траншее, проверяя концы, пустил по ним волну, сначала по левому, потом по правому. Впрочем, с какой стороны смотреть. Серж отстегнул от пояса флягу, напился воды, передал ее Братцу Лису. Потом закурил. Предложил напарнику:
–– Будешь? Что, здоровье бережешь?
Братец не успел ответить, прилетевший заряд ударил по экрану, отбив от него верхний уголок, кусок, впрочем, незначительный. Грохот, как обычно, случился изрядный, такой, что они даже вынужденно склонились долу, ударившись при этом касками.
– Смотри, здоровеньким помрешь… – усмехнулся Таганцев, когда отгремело.
– Не-а, вообще не собираюсь, – в ответ осклабился, откидываясь, Братец.
– А как ты можешь знать? – удивился Серж браваде гоплита. – Все ведь под Богом ходим? А его пути, как известно, неисповедимы.
– Знаю. Про себя я все знаю, точняк.
– Хм… Может быть, не буду спорить. Но тогда мне интересно, а что ты еще знаешь?
– Ты о чем?
– Да обо всем. Например, о том, что происходит – и происходило раньше – у нас во взводе.
– Да я не в курсах, вообще-то…
– Вот только не надо, ладно? Я ведь не слепой, да и, кроме того, уже успел кое в чем разобраться. Ведь это ты для майора Бегунова испытание придумал?
– Может, и я, может, и нет. Какая разница?
– Думаю, для него разница была. Но что вообще за испытание? Он ведь целый майор, а ты…
– Ну и что с того, что майор? Бегунов он, прежде всего, вот пусть и побегает.
– И ты так спокойно об этом говоришь? Теперь? Зная, что с ним случилось?
– Послушай, взводный, никто его силком никуда не гнал. Никакого принуждения, понуждения, ничего такого – не было. Он, в конце концов, сам вызвался. Ему просто обозначили ориентиры. Хочешь, чтобы с тобой считались – пожалуйста, вот от сих до сих. Это нелегко и даже опасно, но возможно. А что бы ты хотел? Всем нынче трудно. Его, кстати, кое-кто отговаривать пытался. Но товарищ майор все обдумал и принял самостоятельное решение. Какие к кому претензии? Он сам себе начальник.
– Да, жестко. Но ради чего все? Ради того, чтобы Туз стал взводным?
– Туз?
– Ну, Туз. Какая разница? Пусть, Демон. А… Я понял, ты сам на это место метишь? Но не пойму я, зачем тебе это? Что такого привлекательного в этой должности? Сплошной геморрой. Даже лычек на погонах не предусмотрено. Потому что и погонов-то как таковых нет.
– Что погоны? Красиво, конечно, но и без них известно, кто есть кто.
– Ну, хорошо. Вот и объясни мне, что такого в должности взводного? Для тебя лично? И вообще, раз уж разговор все равно зашел, расскажи, кто ты таков, откуда? Что за душой имеешь? Да и есть ли она у тебя? Я, честно говоря, что-то даже сомневаюсь.
– Правда? А что, ты не изучил моего досье?
– Откуда же? В Особом легионе, как во французском Иностранном, все личные данные и биографии бойцов засекречены. У меня к ним доступа нет, потому что уровня взводного недостаточно. Так, в общих чертах сообщают, кое-что, когда возникает необходимость.
– Значит, во мне необходимости не было.
– Не хочешь говорить, не надо. Настаивать не буду. Да и права такого не имею, настаивать.
– Да почему же… Мне скрывать особо нечего, могу рассказать, если интересно. Тем более что все равно.
– Все равно?
– Абсолютно. Так вот, я родился в семье военного, в обычной семье военного. Папа, мама, я и младший брат. Мы жили в гарнизоне, в хорошем месте у моря. Папа был капитаном, работал в службе обеспечения полка, точней сказать не могу. Когда я был в пятом классе школы, он вдруг повесился. Не знаю… Записки не было. Мы остались втроем, мама и я с братом. Из гарнизона переехали в близлежащий городок, квартиру нам там дали каким-то образом. Жили как-то. Мать, конечно, тянула лямку в одиночку. Работала учительницей младших классов, воспитывала нас с братом. А в восьмом классе, не без помощи бывших папиных сослуживцев, меня определили в кадетское училище, и на этом, можно сказать, мое детство закончилось. Хотя я не жалею, в кадетке было хорошо, мне нравилось. Друзья, все такое. Форма. Кормили неплохо. И учился я хорошо, окончил курс одним из первых, отличником. И в военное училище меня брали, в то, которое я для себя выбрал. Но не сложилось, пришлось возвращаться домой. Мать настояла. Я вернулся, поступил в институт у нас в городе, на вечерний факультет, работал, жил дома. Заменял отца.
– В каком смысле заменял?
– Во всех смыслах. Во многих. Мать у меня очень красивая, миниатюрная женщина, но характер имеет – не приведи Господь. Кремень! Если по-простому, она оказалась женщиной с железными яйцами. Чугунными. Мужику с ней рядом очень сложно выжить, поскольку она постоянно нацелена на подавление всего, что в принципе может ей противостоять. Такой характер, властный и непререкаемый. Поэтому, видимо, отец, который любил ее, не выдержал и покончил с собой. Хотя, записки не оставил, это я так теперь осмысливаю, что произошло. Мать не смогла больше выйти замуж, хотя какие-то мужчины у нее периодически появлялись. Но никто не выдерживал ее норова слишком долго.
– А ты?..
– А что я? Я всегда был рядом. Пока не увидел объявление о наборе в Особый легион. Тогда я просто сбежал. И спрятался за инкогнито, которое, как ты верно заметил, Особый легион гарантирует и обеспечивает. Так я превратился в Братца Лиса. Вот, собственно, и все.
– Братец Лис, это, в смысле, самый хитрый что ли?
– Может и так.
– Но это никак не объясняет твоего стремления любой ценой стать взводным.
– Разве? Да все просто. Я ведь сын своей матери, я унаследовал ее характер. Может быть, не в такой мере, как у нее, но тоже, знаешь, люблю, чтобы было по-моему. Особый легион, в принципе, предоставляет возможность сделать карьеру тому, кто к этому стремится. Позволяет стартовать практически с нулевых позиций, наверстать упущенное. Выдвигались достойные, так было всегда. Так было раньше, но в последнее время на должности стали попадать такие, как ты.
– Что поделать, такова жизнь. Мы ведь тоже люди достойные, и у каждого за плечами какая-то биография.
– У нас здесь свой счет. Ну, что, вопросы еще остались?
– Ладно, разговоры отложим на потом. – Серж как раз докурил сигарету до конца, сделав последнюю затяжку, щелчком откинул окурок в сторону. – Ползем дальше.
Пока они стояли на месте, ветер успел намести вокруг салазок небольшой сугроб. Но, конечно, серьезной преградой он не стал, они легко намет распахали. Вообще, ползти и толкать перед собой волокушу стало значительно легче. Снег закручивался вокруг по нисходящей спирали и бросался под низ волокуши, смазывая полозья природной смазкой. Серж давно уже не слышал криков Воробья, то ли просто перестал обращать на них внимание, то ли бедный парень совсем ослаб, так что даже на крик сил не осталось. А может, и вовсе лежал без сознания, кто знает, надо было поспешать.
На Сержа рассказ Лиса впечатление произвел двоякое. С одной стороны, все вроде логично, и ничего такого, что следовало бы скрывать, он не поведал. Ни о чем не проболтался. Но, с другой-то стороны, все равно чувствовалось, что сказал гоплит не все, недосказанность оставалась. Вот, тот же Воробей. За каким чертом его погнали на нейтралку? Неужели только из-за Фани? Или имелись и другие причины? Какие? Да, и что-то еще в рассказе Братца зацепило, каких-то пару заноз застряли в мозгу… Вот эти намеки его, все равно, мол… Что все равно? И кому? Мне уж точно нет.
Они продолжали продвигаться по относительно ровной поверхности, и это было, как уже говорилось, довольно легко. Проблема заключалась в том, чтобы не сбиться с курса. Чтобы этого не случилось, Сержу приходилось, рискуя подставить голову под шальную биту, периодически выглядывать из-за щита и корректировать направление, притормаживая свой край волокуши или, наоборот, ускоряя его. Курс он держал чуть левей рыжего гриба кабины трактора, где, как он помнил, и застрял Воробей. Кабина, кстати, в этой монотонной, лишенной ярких красочных пятен местности служила отличным ориентиром. Другой заботой было не потерять и не запутать веревки, доводилось постоянно поддергивать их вперед и вбок от себя. Время от времени Серж оглядывался назад, оценивая пройденное расстояние, и по мере его увеличения, ему все сильней начинало казаться, что это не расстояние, а глубина, что медленно-медленно погружается он на дно котловины, заполненной морем реальности. Неизвестной, иной реальности. Прошлый опыт иссякал по мере спуска, все, что он знал и любил, чем жил, страдал и маялся осталось там, наверху, за кромкой, за окоемом этой конкретной низины. Порой ему мерещилось, что кто-то машет рукой вслед. Возможно, так и было. Но он ощущал себя водолазом, падающим в бездну в тяжелом скафандре спиной вперед и смотрящим прощальным взглядом вверх, не в силах остановить движение или обратить его вспять. В светлом воздушном пузыре над поверхностью что-то происходило, да, но что – уже было не разобрать. А здесь, куда опускался, он вступал на неведомую территорию, где ждать могло что угодно.
В конце концов, они достигли того рубежа, дальше которого продвигаться с волокушей было невозможно. То есть совсем, потому что здесь они уперлись в кочки. Кочкарник шел по самому низу пади широкой, будто река, лентой, отмечая, видимо, заболоченный в той или иной степени участок местности. Здесь поверхность на самом деле слегка, на метр, опускалась, обозначая русло, или гипотетическое русло, из которого сразу на максимальную высоту прямо от берега начинали расти кочки. Серж знал, что эти поросшие пучками седой травы пупыри ростом ему по пояс, а между ними всегда хлюпает вода. Обычно падь пересекают, прыгая с кочки на кочку, раскачиваясь и балансируя, но в мирных обстоятельствах, сейчас это, конечно, невозможно. И слава Богу, что подморозило, да снег постарался, забил пространство между буграми, точно ватой, глядишь, и удастся проползти. А ведь придется ползти, иначе никак. Осталось преодолеть всего, наверное, метров двадцать-тридцать, но ведь их не пройти прямо, не перемахнуть бегом. Нет, только ползком.
Серж привстал на колени и, укрываясь за экраном, посмотрел вперед.
– Вон он, там, – сообщил он результат наблюдения Братцу. – Лежит. Неведомо, жив ли еще.
– Так может, того, зря потащились?
– Нет не зря. Мы своих не бросаем. Ни живых, ни мертвых. Понял?
– Бегунов, вон там, остался.
– Это без меня. Был бы я здесь в то время, и его вытащили бы, поверь.
– Ну и вытащили бы, а дальше что? Заразный же. Это как чумной труп в детский сад принести.