– Из камерального суда?
– Они построили балкон, не заглянув в предписания. Балкон на два сантиметра заходит на мою территорию, так что тут они нарушили правила. Как только будет вынесено заключение, им придется сносить балкон. Решение ожидается со дня на день, то-то будет радость посмотреть на милашку Лилиан! – ухмыльнулся Кай.
– Вам не кажется, что у них есть заботы поважней какого-то там балкона? – не удержавшись, спросил Патрик.
Лицо Кая помрачнело.
– Я, конечно, соболезную их трагедии, но закон есть закон. Госпожа Юстиция с такими вещами не считается, – добавил он, метнув взгляд на Эрнста, от которого ожидал поддержки.
Тот понимающе закивал, а Патрику это дало лишний повод задуматься над тем, насколько уместно участие Эрнста в текущем расследовании. Ему и без того хватало забот, а тут еще оказывается, что его напарник состоит в приятельских отношениях с одним из свидетелей, которых необходимо допросить.
Чтобы более эффективно произвести обход всех соседних домов, они разделились. Выйдя на резкий порывистый ветер, Эрнст что-то буркнул себе под нос. Каждый новый шквал раскачивал его долговязое тело, и он с трудом балансировал, шатаясь из стороны в сторону. Во рту у него стояла горечь. Который раз он оказался на побегушках у какого-то сопляка вдвое моложе себя! Для Эрнста это было неразрешимой загадкой. Как получается, что его, несмотря на весь опыт и навыки, все время обходят вниманием? Все против него сговорились – это было единственное объяснение, приходившее в голову. Он, правда, не смог бы назвать ни мотива, ни имен интриганов, мешавших ему жить, однако не брал это в голову. Эрнст просто решил, что, вероятно, опасен для кого-то благодаря своим качествам.
Обивать чужие пороги было убийственно скучно, и он мечтал поскорее очутиться в тепле. Ничего толкового никто не мог сообщить. Никто не видал девочку тем утром, и никто не сказал ничего нового, и все только ахали, какой это ужас. А Эрнсту волей-неволей приходилось им поддакивать. Хорошо, что он сам не совершил такой глупости и не обзавелся детьми. И от женщин тоже сумел держаться подальше, подумал Эрнст, старательно оттесняя мысль о том, что женщины никогда не проявляли к нему особого интереса.
Он покосился на Хедстрёма, который взял на себя дома справа от Флоринов. Иногда у него прямо-таки руки чесались врезать ему по роже. Он очень хорошо разглядел утром, какую мину сделал Хедстрём, узнав, кто достался ему в напарники. У Эрнста это даже вызвало некоторое чувство удовлетворения. А то эти двое, Хедстрём и Мулин, были неразлейвода, только друг дружку и признавали, а опытных старших товарищей, таких, как он сам и Йоста, вообще не слушали. Как полицейский, Йоста, может быть, и не хватает звезд с неба, признал в душе Эрнст, но сотрудник, прослуживший столько лет, достоин все-таки уважительного отношения. Неудивительно, если при таких условиях ты утрачиваешь желание со всей энергией отдаваться работе. Если хорошенько подумать, почему ему так часто бывает неохота работать и он при малейшей возможности старается увильнуть и выкроить время для отдыха, то виноват в этом не он, а полицейская молодежь. Эта мысль грела ему душу. Разумеется, не он тут виноват! Правда, его и раньше не слишком мучила совесть, но все же хорошо, что он наконец-то отыскал истинную причину, выяснил, так сказать, где собака зарыта. Виноваты эти сопляки! Жизнь вдруг показалась Эрнсту гораздо приятнее. Он постучался в следующую дверь.
Фрида старательно расчесывала кукле волосы. Нужно, чтобы она выглядела красивой. Кукла собирается в гости. Стол уже накрыт, на нем расставлены кофейные чашки и пирожные. Маленькие-маленькие пластиковые чашечки и хорошенькие красные тарелочки. Вот только пирожные не взаправдашные, но куклы ведь по-настоящему не едят, так что это нисколько не мешало.
Сара считала, что куклы – это глупости и что они с Фридой выросли из игрушек. Куклы – это для маленьких, говорила Сара, но Фрида могла играть в них сколько угодно. С Сарой иногда бывало трудно. Она все время хотела командовать, чтобы все было по ее, а иначе злилась и ломала игрушки. Мама очень сердилась на Сару, когда та принималась ломать Фридины вещи. Она отсылала девочку домой, а потом звонила ее маме и разговаривала сердитым голосом. Но когда Сара была хорошая, Фрида очень ее любила и очень хотела с ней играть. Вот только бы она была хорошей!
Фрида так и не поняла до конца, что такое случилось с Сарой. Мама объясняла, что Сара умерла, что она утонула в море. Но тогда где же она теперь? Мама сказала – на небе, и Фрида долго-долго смотрела на небо, но так никого и не увидела. Фрида не сомневалась, что если бы Сара была на небе, она бы ей оттуда помахала. А раз она этого не сделала, значит, ее там нет. Тогда где же она? Не могла же она просто взять и исчезнуть? Только представить себе, что мама тоже возьмет и исчезнет! При одной мысли Фрида задрожала от страха. Если Сара могла исчезнуть, значит, могут и мамы. Да? Она крепко прижала куклу к груди, стараясь отогнать это жуткое чувство.
И еще над одной вещью Фрида много думала. Мама сказала, что дяденьки, которые приходили в дом и расспрашивали о Саре, были из полиции. Фрида знала, что полиции нужно говорить все. Полицейским нельзя врать. Но она же обещала Саре молчать о противном дядьке. Надо ли держать слово, если не стало человека, которому ты обещала? Раз Сары больше нет, она, наверное, не узнает, что Фрида проболталась. А вдруг она вернется и все-таки узнает? Тогда она разозлится, наверное, пуще прежнего, и переломает все, что только есть во Фридиной комнате, не пожалеет даже куклу. И Фрида на всякий случай решила, что лучше помолчать насчет противного дядьки.
– Ау, Флюгаре, не найдется ли у тебя свободной минутки? – спросил Патрик, осторожно постучавшись в кабинет Йосты. Он успел заметить, как старший коллега торопливо свернул компьютерную игру в гольф.
– Минутка-другая, пожалуй, найдется, – хмуро ответил Йоста, недовольный тем, что Патрик видел, на какие малопочтенные занятия он тратит рабочее время. – По поводу девочки? – спросил он уже более приветливо. – Анника мне сказала, что это не был несчастный случай. Ужасно! – добавил он, покачав головой.
– Да, мы с Эрнстом только что побывали у родителей и поговорили с родственниками, – подтвердил Патрик, усаживаясь в кресло для посетителей. – Проинформировали их о том, что теперь уже речь идет о расследовании убийства, и поспрашивали, кто где был в то время, когда она исчезла, а также знают ли они кого-нибудь, кто желал бы причинить вред Саре.
Йоста вопросительно взглянул на Патрика:
– Ты думаешь, кто-то из родственников ее убил?
– Пока что я еще ничего не думаю. Но сейчас в любом случае важно как можно скорей исключить их из числа потенциальных подозреваемых. Одновременно нам нужно выяснить, есть ли в окрестностях лица, судимые ранее за сексуальные преступления и тому подобное.
– Но, насколько я знаю от Анники, девочка, кажется, не подвергалась сексуальному насилию, – заметил Йоста.
– Согласно отчету судебно-медицинского эксперта, этого не было, но убийство маленькой девочки… – Патрик не закончил фразу, но Йоста понял, что он хотел сказать. В средствах массовой информации сообщалось столько историй о преступлениях педофилов, что такую возможность нельзя было исключать. – Зато на вопрос, не знают ли они кого-нибудь, кто хотел бы причинить зло их семье, я, к своему удивлению, получил очень конкретный ответ.
Подняв руку, Йоста продолжил сам:
– Готов предположить, что Лилиан подбросила нам на съедение Кая.
Патрик слегка усмехнулся:
– Можно и так сказать. Похоже, что теплых чувств они друг к другу не испытывают. Мы заглянули и к Каю и тоже провели неформальную беседу. Не подлежит сомнению, что у них накопилось много взаимных обид. Ты не мог бы собрать мне о них какую-нибудь информацию?
Не говоря ни слова, Йоста повернулся к стеллажу, который стоял у него за спиной, и вытащил с полки одну папку. Быстро пролистав ее содержимое, он нашел то, что нужно.
– У меня тут есть только то, что относится к последним годам, остальное, сам знаешь, находится в архиве.
Патрик кивнул.
– Пожалуйста, можешь взять это. Тут много всего набралось. Жалобы той и другой стороны, поданные по самым разным поводам.
– О чем, к примеру, там идет речь?
– Разные случаи незаконного вторжения. Кай позволял себе проходить через их участок, чтобы срезать дорогу. Угрозы убийства: Лилиан недвусмысленно предупреждала Кая, чтобы он остерегался, если ему дорога жизнь. – Йоста продолжал листать бумаги в папке. – Вот еще несколько заявлений по поводу сына Кая, Моргана. Лилиан утверждала, что он за ней подглядывает и, цитирую: «Такие люди, как я слышала, отличаются повышенным сексуальным влечением. И он наверняка задумал меня изнасиловать». Конец цитаты. И это лишь примеры, взятые наугад.
Патрик удивленно покачал головой:
– Делать им, что ли, нечего!
– Должно быть, нечего, – сухо подтвердил Йоста. – И почему-то они упорно тащат всю эту ерунду ко мне. А теперь я с радостью вручаю ее тебе. И всего хорошего! – закончил Йоста, передавая документы Патрику, который принял ценный дар без особой радости. – Впрочем, несмотря на склочность Кая и Лилиан, мне все же не верится, чтобы Виберг дошел в своей злости до того, чтобы убить девочку.
– Ты, конечно же, прав, – ответил Патрик, вставая с папкой под мышкой, – но, раз уж его имя прозвучало, нам ничего не остается, кроме как проверить эту возможность.
Немного подумав, Йоста сказал:
– Обращайся, если тебе потребуется помощь. Неужели Мельберг всерьез считает, что вы с Эрнстом вдвоем должны распутывать это дело? Как-никак речь идет об убийстве. Так что если я чем-то могу помочь…
– Спасибо, я очень ценю твое предложение. И думаю, ты прав. Наверняка он просто хотел меня прищучить, ведь даже он не мог всерьез решить, чтобы ты и Мартин мне не помогали. Поэтому я решил провести общий брифинг, скорее всего, он будет назначен на завтра. Если Мельберг против, пускай так и скажет. Но вообще-то я не думаю, что он это сделает.
Патрик еще раз кивнул Йосте в знак благодарности и, выйдя от него, повернул налево к своему кабинету. Удобно устроившись в рабочем кресле, он раскрыл папку и начал читать. Это было путешествие в мир человеческой мелочности.
Стрёмстад, 1923 год
Дрожащей рукой она постучалась в окошко. Оно немедленно отворилось, и Агнес с удовольствием отметила про себя, что он, должно быть, сидел наготове в ожидании ее прихода. В комнате было жарко, так что она не могла определить, отчего раскраснелись его щеки – от жары или от мыслей, которые роились у него в голове в ожидании предстоящего часа. Наверное, от последнего, решила она, заметив, что у нее тоже пылает лицо.
Наконец-то они подошли к тому моменту, к которому она стремилась с того самого дня, как впервые кинула камешек в его окошко. Она инстинктивно чувствовала, что должна приближаться к нему с осторожностью. Уж что-что, а читать в душе мужчин она умела очень хорошо. Видеть их насквозь и представать перед ними именно той женщиной, о которой они мечтают. С Андерсом ей выпало на протяжении нескольких невыносимо долгих недель играть роль скромной фиалки. Если бы все зависело от нее, она бы в первый же вечер с радостью залезла к нему не только в окно, но и прямо в постель, но Агнес знала, что такая смелость может его оттолкнуть. Чтобы заполучить этого человека, она должна играть по его правилам. Шлюха или мадонна – она могла стать и той и другой.
– Тебе страшно? – спросил он, когда она села рядом с ним на кровать.
Она подавила улыбку. Знай он, как опытна она в том, что должно произойти, то дрожать от страха пришлось бы ему. Но ей нельзя было себя выдавать. Во всяком случае, сейчас, когда она впервые так же страстно желала мужчину, как он – ее. Поэтому она потупила взор и только слабо кивнула в ответ. Когда он успокаивающим жестом обнял ее, она позволила себе усмехнуться, уткнувшись в его плечо.
А затем приникла к его губам. Когда их губы слились в страстном поцелуе, она почувствовала, что он начал осторожно расстегивать ее блузку. Он делал это мучительно медленно. Ей так и хотелось схватить блузку за края и рвануть, чтобы пуговицы полетели в разные стороны, но она понимала, что этим разрушила бы в его глазах свой с таким трудом созданный образ. Она подумала, что еще успеет показать эту сторону своей натуры, дав ему возможность гордиться тем, что это он пробудил в ней страсть. Мужчины так простодушны!
Когда вся одежда была снята, она застенчиво укрылась одеялом. Андерс погладил ее по волосам и, вопросительно заглянув в глаза, дождался, пока она позволила ему лечь рядом.
– Не мог бы ты задуть свечку? – спросила она, стараясь говорить робким и тихим голоском.
– Ну конечно же, непременно! – сказал он смущенно, браня себя за то, что сам не догадался – ей будет легче под покровом тьмы.
Он протянул руку к свече на ночном столике и загасил ее пальцами. Она почувствовала, как он повернулся к ней в темноте и невыносимо медленно принялся изучать ее тело.
В точно рассчитанный момент она издала как бы невольный вскрик боли и облегчения, надеясь, что отсутствие крови не выдаст ее. Но, судя по тому, с какой нежной заботливостью он с ней обращался потом, у него не возникло никаких подозрений, и она осталась довольна: роль сыграна хорошо. Поскольку ей пришлось подавлять свои естественные порывы, случившееся не доставило ей такого удовольствия, как она ожидала, но впереди оставалось еще много возможностей, и вскоре она собиралась проявить себя в полную силу. Для него же это будет приятной неожиданностью.
Положив голову на плечо Андерса, она уже подумывала о том, чтобы осторожно подтолкнуть его ко второй попытке, но все же решила с этим подождать. Пока ей следует довольствоваться тем, что она хорошо разыграла спектакль и добилась от парня всего, чего хотела. Теперь главным было получить как можно более высокие дивиденды за потраченное на него время. Если она правильно распорядится своими картами, то зимой может рассчитывать на весьма приятное времяпрепровождение.
Моника продвигалась по проходу между стеллажами, толкая перед собой тележку с книгами, которые надо было расставить по полкам. Всю жизнь она обожала книги, и, проскучав дома первый год после выхода Кая на пенсию, с радостью ухватилась за предложенную должность в библиотеке на условиях неполного рабочего дня. Кай считал, что только сумасшедшему взбредет в голову наниматься куда-то, если не нужно зарабатывать на жизнь. Она подозревала, что он воспринимает ее работу в библиотеке как удар по своему престижу, но ей слишком нравилось это занятие, чтобы обращать внимание на недовольство мужа. Библиотечный коллектив жил очень дружно, а ей требовалось человеческое общество, чтобы придать своей жизни смысл. Кай с каждым годом делался все сварливее и все больше брюзжал, а Моргану она стала совсем не нужна. Внуков не ожидалось, Моника и не надеялась. Даже в этой радости ей было отказано, и она мучительно ревновала, когда другие сотрудницы рассказывали на работе о своих внуках. Глядя, как светятся у них глаза, Моника чувствовала, как у нее внутри все сжимается от зависти. Не то чтобы она не любила Моргана – она любила его, хотя любовь к нему давалась очень нелегко. Она верила, что и он ее любит, только не умеет это выразить. Может быть, он даже не понимал, что чувство, которое он испытывает, и есть любовь.
Прошел не один год, прежде чем они с Каем поняли, что с их ребенком что-то неладно. Вернее сказать, они знали, что с ним что-то не так, но в пределах своего кругозора не могли определить суть проблемы. Морган не отставал в развитии, напротив, в интеллектуальном отношении был очень развит для своего возраста. Она не замечала в нем признаков аутизма: он не уходил в свою скорлупу и ничего не имел против физического прикосновения, а значит, аутизмом не страдал – Моника прочитала немало книг на эту тему. Морган пошел в школу задолго до того, как СДВГ и НВМВ сделались расхожими понятиями, поэтому об их симптомах она даже не задумывалась. И все же она видела: с мальчиком что-то не в порядке. Он вел себя странно и не поддавался воспитанию. Казалось, он просто не воспринимал тех незримых сигналов, на которых основана человеческая коммуникация, а правила, регулирующие социальное поведение людей, были для него китайской грамотой. Он то и дело совершал ошибочные поступки и говорил что-нибудь не то. Моника знала, что люди шепчутся у нее за спиной, Кай же считал, что это она плохо воспитывала сына и слишком многое ему позволяла. Между тем даже движения Моргана были какими-то резкими и неуклюжими, по его вине в доме постоянно происходили мелкие и крупные аварии, причем не всегда это случалось нечаянно, иногда он делал так нарочно. Больше всего ее беспокоило, что ему невозможно было объяснить разницу между правильным и неправильным поведением. Чего только они не перепробовали, чтобы воздействовать на него: наказания, подкуп, угрозы и обещания – словом, все средства, к которым прибегают родители, стараясь пробудить в детях совесть. Ничего на него не действовало. Морган иногда делал ужасные вещи, а попавшись на проступке, не выказывал ни малейшего раскаяния.