Никлас дотронулся до ее локтя, пытаясь успокоить, однако это никак не подействовало. Услышав возбужденные голоса, Альбин забеспокоился и захныкал.
– Кай ненавидит меня, потому что встретил во мне наконец человека, который не боится сказать ему поперек! Он много возомнил о себе оттого, что был вице-директором и у него много денег. Поэтому, переехав сюда с женой, он думает, что тут все перед ним должны стелиться! Тоже мне – королевское семейство! Он вообще ни с кем никогда не считается, так что, я думаю, от него можно ожидать чего угодно.
– Довольно, мама! – непривычно резко остановила ее Шарлотта, бросив в сторону матери сердитый взгляд. – Не надо устраивать тут сцену!
Окрик дочери заставил Лилиану замолчать. Злость кипела в ней, но она только стиснула зубы, не посмев ничего ответить.
– Так-так. – Удивленный неожиданной резкостью Шарлотты, Патрик не сразу нашелся что сказать. – Стало быть, кроме соседа, вы не знаете никого, кто мог бы затаить зло на вашу семью?
Все отрицательно покачали головой. Патрик закрыл свой блокнот.
– Ну что ж! В таком случае у нас пока больше нет к вам вопросов. Еще раз хочу сказать, что я очень соболезную вам в вашем горе.
Никлас кивнул и поднялся со стула, чтобы проводить полицейских. Патрик обратился к Эрике:
– Ты еще останешься или подвезти тебя домой?
– Я еще немного побуду здесь, – взглянув на Шарлотту, ответила Эрика.
Выйдя на улицу, Патрик остановился, чтобы отдышаться.
Слушая доносившиеся снизу голоса, которые звучали то громче, то тише, он гадал, кто бы это мог быть. Как всегда, никто даже не подумал рассказать ему, что происходит. Впрочем, какая разница! Положа руку на сердце он не мог бы сказать, хочется ли ему вникать в подробности происходящего вокруг. В каком-то смысле было даже лучше лежать в кровати, как в коконе, и спокойно ждать, пока мозг сам переработает впечатления, вызванные смертью Сары. Как ни странно, болезнь смягчила его переживания – физическая боль постоянно отвлекала внимание на себя, вытесняя горестные чувства.
Стиг с трудом перевернулся в постели и лег лицом к стене. Он любил девочку, как родную внучку. Конечно же, он видел, что у нее трудный характер, но у него в комнате она никогда не капризничала – словно инстинктивно понимала, как тяжело он болен, и жалела деда, уважая его состояние. Кажется, только она и догадывалась, насколько плохи у него дела. Перед другими он старался не показывать, как сильно страдает. Его отец и дед с той же стороны умерли тяжкой и унизительной смертью в больничной палате, и он во что бы то ни стало хотел избежать подобной судьбы. Перед Лилиан и Никласом он всегда из последних сил старался сохранять маску спокойствия, и сама болезнь словно бы жалела его, помогая избежать больницы. Через определенные промежутки времени у него наступали периоды улучшения, когда он, хотя и ослабевший против прежнего, мог справляться с каждодневными делами. Но потом снова начиналось ухудшение и укладывало его на несколько недель в кровать. Никлас смотрел на него все более озабоченно, но Лилиан, слава богу, каждый раз удавалось уговорить зятя, что дома больному будет лучше, чем в клинике.
Лилиан стала для него настоящим подарком судьбы. За шесть лет, что они прожили вместе, им, конечно, случалось иногда ссориться, и Лилиан показывала, что может быть жесткой и твердой, как кремень, однако, ухаживая за ним во время болезни, она становилась необыкновенно нежной, словно тут проявлялись все лучшие черты ее натуры. Когда он заболел, между ними установился полный симбиоз. Она с удовольствием ухаживала за ним, а он с удовольствием принимал ее заботы. Теперь ему трудно было даже представить, что одно время они стояли на грани разрыва. Не было бы счастья, да несчастье помогло, говаривал он себе. Но так было до того, как на них обрушилась самая ужасная из всех вообразимых бед. В этой беде он уже не мог найти ничего хорошего.
Девочка понимала, как обстоят дела. Он до сих пор помнил прикосновение ее нежной ручки к своей щеке. Она часто садилась к нему на кровать и рассказывала обо всем, что случилось за день, а он слушал и серьезно кивал. Он обращался с ней не как с ребенком, а как с равной. И она это ценила.
Невозможно было представить себе, что ее больше нет.
Он закрыл глаза и, не сопротивляясь, поплыл, подхваченный новой волной боли.
Стрёмстад, 1923 год
Это была самая удивительная осень в его жизни. Никогда раньше он не доходил до такого изнурения, но в то же время никогда еще не чувствовал в себе столько энергии. Агнес будто вливала в него новые силы, и порой Андерс даже удивлялся, откуда он вообще брал их до того, как она появилась в его судьбе.
После того первого вечера, когда она, набравшись храбрости, сама явилась к нему под окно, все его существование совершенно переменилось. Солнце начинало светить только с приходом Агнес и угасало с ее уходом. В первый месяц они лишь с осторожностью приближались друг к другу. Она держалась так скромно и тихо, что он не переставал дивиться, как это она отважилась сделать первый шаг. Смелое поведение было так ей несвойственно, что у него теплело на душе при одной мысли о том, как она решилась ради него отступить от своих принципов.
Сперва у него роились сомнения, этого он не скрывал от себя. Он догадывался, какие проблемы ожидают его впереди, и сознавал всю их неразрешимость, но его чувства были настолько сильны, что ему кое-как удалось убедить себя: все это как-нибудь да уладится. А она питала столько надежд! Когда она прислонялась головкой к его плечу и сидела, вложив свою ладошку в его руку, ему казалось, будто ради нее он способен свернуть горы.
Вместе они могли проводить только считаные часы. Он возвращался из каменоломни поздним вечером, а утром спозаранку уходил на работу. Но она всегда находила время и возможность, и за это он ею восхищался. Много-много раз они гуляли по окраинам под покровом тьмы и, несмотря на промозглый осенний холод, всегда находили сухое местечко, где присесть и вволю нацеловаться. Когда наконец руки отважились проникнуть под одежду, уже приближался декабрь и он понимал, что они подошли к судьбоносному выбору.
Осторожно он завел речь о будущем. Он не хотел ввергать ее в несчастье, для этого он слишком любил ее, но в то же время все его существо громко требовало выбрать тот путь, на котором их судьбы соединятся. Но его попытку заговорить о своих опасениях она заглушила поцелуем.
– Не будем об этом, – сказала она и поцеловала его снова. – Завтра вечером я приду, но ты не выходи ко мне, а впусти меня в комнату.
– Но подумай: вдруг вдова…
Однако она опять не дала ему договорить, прервав его слова поцелуем.
– Тсс! Будем вести себя тихо, как мышки. – И, погладив его по щеке, закончила: – Как мышки, которые любят друг друга.
– Но подумай, что, если… – обеспокоенно продолжал он, в то же время преисполняясь восторгом.
– Не надо так много думать. – Она улыбнулась. – Давай лучше жить настоящим. Вдруг завтра нас уже не будет в живых!
– Ты что! Не смей так говорить! – воскликнул он и крепко прижал ее к груди.
Она права! Он слишком много думает.
– Давай уж заодно покончим с этим, чтобы не откладывать, – вздохнул Патрик.
– Не понимаю, какой в этом прок, – проворчал Эрнст. – Дрязги между Лилиан и Каем тянутся уж который год, но я все равно никогда не поверю, чтобы он из-за этого убил девочку.
Патрик вздрогнул:
– Похоже, ты их знаешь? У меня создалось такое же впечатление, когда мы встретились с Лилиан.
– Я знаю только Кая, – буркнул Эрнст. – Мы встречаемся иногда небольшой мужской компанией, чтобы поиграть в карты.
Патрик озабоченно наморщил лоб:
– Какой интересный поворот! Честно говоря, я не уверен, можно ли тебя при таких обстоятельствах допустить к следствию.
– Ерунда, – недовольно бросил Эрнст. – Если по всякому поводу давать отвод сотрудникам, мы тут вообще ничего не могли бы расследовать. Тут все всех знают, тебе это известно так же, как мне. А я умею разграничивать службу и частную жизнь.
Патрика не вполне удовлетворил такой ответ, но в то же время он понимал, что Эрнст до какой-то степени прав. В таком маленьком городке все жители так или иначе знакомы, и отстранять полицейского это не давало оснований – потребовалось бы наличие родственных связей или чего-то подобного. Жаль, но ничего не поделаешь! А Патрик уже понадеялся, что сможет избавиться от Лундгрена.
Плечом к плечу они ступили на соседский двор. В окошке рядом с входной дверью шевельнулась занавеска, но тотчас же опустилась, прежде чем они смогли рассмотреть, кто за ней стоял.
Патрик оглядел дом, построенный, по словам Лилиан, так, чтобы пустить всем пыль в глаза. Он ездил мимо каждый день, но никогда его не рассматривал. Пожалуй, верно, что здание не отличается большой красотой. Образчик современной архитектуры – очень много стекла и причудливо изогнутые линии. Судя по всему, архитектор дал волю своему вкусу, и Патрик не мог не признать, что Лилиан отчасти права. Дом построили с расчетом попасть в «Красивый дом»[9], но среди старой застройки он был так же неуместен, как подросток-рэпер на чинной корпоративной вечеринке. Хотя кто сказал, что деньги и хороший вкус обязательно должны уживаться в одном человеке? Вероятно, на городского архитектора напала слепота в тот день, когда он подписывал разрешение на строительство.
Патрик обратился к Эрнсту:
– Где работает Кай? Я спрашиваю, потому что сегодня будний день, а он дома. Кажется, Лилиан упоминала, что он вице-директор?
– Он продал дело и раньше времени вышел на пенсию, – ответил Эрнст все еще обиженным тоном: он считал себя оскорбленным сомнениями в своем профессионализме. – Но он замечательно тренирует футбольную команду. Чертовски хороший тренер! Говорят, что в молодости у него был контракт с профессиональным клубом, но он вылетел оттуда, так как не мог больше играть из-за какого-то несчастного случая. И я снова повторяю то же самое: мы только зря потеряем время. Кай Виберг – по-настоящему хороший мужик. А кто говорит другое – просто лжет. Нет, это даже смешно!
Не обращая внимания на комментарии Эрнста, Патрик поднялся на крыльцо.
Они позвонили и стали ждать. Вскоре в доме послышались шаги, дверь отворилась, и на пороге показался мужчина. Патрик решил, что он и есть Кай. При виде Эрнста тот расплылся в улыбке.
– Привет, Лундгрен! Какими судьбами? Сегодня вроде бы не собирались играть в карты?
Но широкая улыбка тотчас сбежала с его лица, когда он увидел, что у пришедших не дрогнул в ответ ни один мускул. Тогда хозяин закатил глаза к небу:
– Ну что там старуха выдумала на этот раз?
Он проводил полицейских в просторную гостиную и тяжело опустился в кресло, пригласив обоих располагаться на диване.
– Я, конечно, не могу не сочувствовать им в их горе, это действительно настоящая трагедия, но если она даже при таких обстоятельствах еще старается делать нам гадости, это, по-моему, красноречиво говорит о том, что она за экземпляр.
Не отвечая, Патрик окинул хозяина изучающим взглядом: средний рост, поджарый, худощавого сложения, волосы седые, коротко подстриженные, прическа невыразительная. Таким же невыразительным было общее впечатление. Если бы человек с подобной внешностью решил ограбить банк, ни один свидетель потом не смог бы дать его словесный портрет.
– Мы опрашиваем всех соседей, которые могли что-то видеть. Так что это не имеет никакого отношения к вашим разногласиям, – ответил Патрик, ибо, еще пока они стояли на крыльце, решил ничего не говорить о том, что Лилиан указала на Кая как на подозреваемого.
– Вот как, – разочарованно произнес тот. Похоже, война с соседкой стала для него неотъемлемой и желанной частью жизни. – Но зачем это надо? Девочка утонула, и это, конечно, трагедия, но с какой стати полиция должна тратить на это столько времени? Неужели вам больше нечем заняться? – хохотнул Кай, но, заметив по лицу Патрика, что тот не видит в этом ничего забавного, быстро убрал усмешку.
И тут его наконец осенило.
– Так значит, что-то не так? Люди говорят, что девочка утонула, но ведь известно, чего стоят эти разговоры. Раз полиция пошла по домам с расспросами, значит, дело было не так. Ну что: прав я или не прав? – взволнованно спросил Кай.
Патрик посмотрел на него с неприязнью. Что это делается с людьми? Как можно относиться к смерти маленькой девочки как к интересному происшествию? Совсем, что ли, люди с ума посходили? Стараясь не показывать своих чувств, он ответил:
– Да, отчасти вы правы. Я не могу вдаваться в детали, но выяснилось, что Сара Клинга была убита. Поэтому для нас особенно важно узнать, что она делала в тот день.
– Убита! – повторил Кай. – Какой ужас!
Он произнес это с выражением участия, но Патрик не столько увидел, сколько почувствовал, что оно напускное. Фальшивое сострадание Кая было так отвратительно, что Патрик с трудом подавил желание дать ему по морде и продолжил свой допрос:
– Как я уже сказал, я не могу вдаваться в детали, но если вы встречали Сару в понедельник утром, то для нас очень важно знать, где вы ее видели и когда. Прошу вас указать это по возможности точно.
Наморщив лоб, Кай задумался:
– Сейчас соображу. В понедельник. Да, в понедельник я видел ее утром, но мне трудно сказать, в какое время это было. Она вышла из дома и куда-то поскакала. Эта девчонка никогда не ходила по-человечески, все время скок да скок, словно мяч.
– Ты видел, в какую сторону она пошла? – спросил Эрнст, впервые за все время вмешавшись в допрос.
Кай весело посмотрел на него: очевидно, ему казалось забавным столкнуться со своим партнером по картам в качестве полицейского.
– Нет, я только заметил, как она шла к калитке. Выйдя из дома, она обернулась и помахала кому-то, а потом поскакала дальше, но, куда она потом свернула, я не заметил.
– И вы не можете указать, в какое время это было? – спросил Патрик.
– Помню только, что примерно около девяти часов. Но точнее, к сожалению, сказать не могу.
Немного поколебавшись, Патрик продолжил разговор:
– Насколько мне известно, вы с Лилиан Флорин не в дружеских отношениях.
– Да уж какая там дружба! – Кай громко фыркнул. – Вряд ли найдется хоть один человек, который мог бы дружить с этой злыдней!
– Были ли какие-то особые причины для таких, – Патрик помедлил, подыскивая подходящее выражение, – недружелюбных отношений?
– Чтобы поссориться с Лилиан Флорин, особых причин не требуется, однако у меня все же есть вполне основательная причина. Все началось с того самого дня, как мы купили участок и решили строить дом. У нее имелись всякие возражения против наших планов, еще пока они были в чертежах, и она делала все от нее зависящее, чтобы помешать нам построиться. Она подняла целую бурю протестов. – Тут Кай хихикнул. – Буря протестов во Фьельбаке. Прямо коленки трясутся!
Кай вытаращил глаза, всем своим видом изображая крайний испуг, затем разразился хохотом. Овладев собой, он продолжил:
– Нам, конечно же, удалось подавить этот маленький бунт, хотя пришлось потратить деньги и время. Но с тех пор оно так и пошло. Вы же сами знаете, до чего она доходила. За эти годы мы пережили настоящий ад.
Кай откинулся на спинку кресла и положил ногу на ногу.
– У вас не было возможности продать участок и переехать отсюда? – осторожно поинтересовался Патрик.
В глазах Кая загорелся недобрый огонек:
– Переехать? Да ни за что! Такого удовольствия я ей никогда не доставлю. Мало ли чего она еще захочет! Уж если кому переезжать, то пускай убирается сама. Сейчас я только жду, когда придет ответ из камерального суда.