– Но Гвоздь еще не спел песенку.
В этот момент на другом конце двора открылась входная дверь школы.
На пороге появился директор Майерс.
– Что здесь происходит?
Зрителей нашей безобразной сцены тут же как ветром сдуло, причем Итан и компания исчезли вместе со всеми. За какие-то несколько секунд у парковки остались только я, Гвоздь и директор.
Доковыляв до нас, Майерс посмотрел на сидевшего на земле Гвоздя. На лбу его пролегли глубокие морщины.
– Ну что, сынок, опять откусил больше, чем смог прожевать?
– У меня просто отит. Воспаление среднего уха. – Гвоздь, покачиваясь, встал на ноги. – При такой инфекции часто падаешь.
– Кто это сделал? – резко спросил Майерс.
Гвоздь молчал, разглядывая кроссовки.
Майерс неопределенно хмыкнул и повернулся ко мне.
– Мисс Уайлдер, не угодно ли вам сообщить мне, кто это тут только что отметелил мистера Руссо? Хотя, конечно, держу пари, я и сам догадаюсь.
Я открыла рот, но тут же его закрыла. Это дело Гвоздя.
– Понятно. – Майерс снял очки и начал медленно протирать их носовым платком. – Что ж, в обычном случае такого рода мы все вместе сейчас отправились бы в мой кабинет и оставались там вплоть до того, как мне стала бы ясна полная картина инцидента, но сегодня, как известно, – необычный день. Если сегодня все кончится хорошо… Я хочу сказать, если новости, которые мы получим, будут хорошими… – директор раздраженно покачал головой, – …то мы вернемся к этому разговору завтра.
Майерс удостоил меня взглядом разочарованного в своем чаде родителя.
– Могу я надеяться, что раны мистера Руссо будут перевязаны и сам он получит достойный уход? Причем, это не отменит вашего сеанса у психиатра?
– Конечно!
Я бросилась собирать с земли наши вещи. Гвоздь с подчеркнутым достоинством отряхнул и разгладил одежду и, как мог, захромал к парковке. Майерс проводил нас долгим взглядом, развернулся и захромал назад.
У обочины я нагнала Гвоздя:
– Эй!
Он остановился, но не повернулся. Я положила руку ему на плечо. Почувствовала, как он напряжен, и, не обращая внимания на его реакцию, нежно, но твердо развернула его к себе лицом.
– И о чем ты только думал?
– Я подумал, что меня отмутузят в любом случае, так что вполне можно первым нанести удар.
– Ну, теперь эта миссия выполнена. Как твоя рука?
Морщась от боли, он согнул и разогнул пальцы.
– Кажется, нигде ничего не сломано. Но горит, как в огне. У тебя не завалялось где-нибудь адвила[14]?
Я порылась в рюкзаке и выудила оттуда лекарство и пачку салфеток. Гвоздь проглотил три таблетки, а я тем временем промокнула кровь вокруг его правого глаза, который уже начал опухать. Что касается его руки, то она превратилась в один сплошной отек. Итан наступил на нее после того, как встретился со мной взглядом. Значит, эта рука пострадала из-за меня.
Внутри меня что-то резко щелкнуло. Эта ухмылка Итана. Его обычная агрессия. Или, быть может, вчера случилось на одно убийство больше?
Поддерживая Гвоздя, я заметила в задней части парковки, в дюжине секций от следующей машины, «ранглер» Итана. Значит, они все убежали пешком, наверняка куда-нибудь в кафе на Мейн-стрит, а за машинами собираются вернуться, когда все уляжется.
Значит, мы здесь одни.
– А ну, за мной. – Я поспешила к джипу.
Гвоздь послушался, но на лице его отразилось недоумение.
– Куда? Зачем?
Еще раз убедившись в том, что горизонт чист и путь свободен, я залезла в машину и нажала кнопку открытия бензобака. Нагнувшись к пассажирскому сиденью, обнаружила на полу перед задним сиденьем промасленную тряпку и банку аэрозоля WD-40.
– Что ты делаешь? – прошипел Гвоздь. – Итан по-страшному любит эту машину. Возможно, даже физически.
– Не надо было ломать тебе руку. – Я разорвала тряпку на две части и набрызгала горючего аэрозоля на бóльшую из получившихся частей. Затем открутила крышку бака и сунула ее туда.
У Гвоздя прямо-таки глаза на лоб полезли. Голова его спряталась глубоко внутрь капюшона, но и оттуда было видно, как они у него лихорадочно забегали.
– Черт побери, Мин! По-моему, это слишком.
– Ломать тебе пальцы – это тоже слишком. – Я сжала губы, со всей решительностью заглушив голос разума, громко вывший в голове. Затем на глаза мне попался коробок спичек, лежавший рядом с пепельницей в машине Итана. Прямо как будто специально для меня все приготовил…
По спине покатились бусинки пота. Я чиркнула спичкой и подожгла мéньший кусок ткани, остававшийся у меня в руках. Пропитанная маслом материя сразу вспыхнула. Языки оранжевого пламени поглощали ее, словно жадные пальцы. Аккуратно свернув пылающую тряпку, я сунула ее в бензобак прямо поверх первого куска.
Пфффф!
Гвоздь нервно раскачивался на пятках.
– Давай уже! Надо делать ноги!
– Только не слишком быстро. – Я разогнулась и спокойно, вразвалочку направилась по проходу между машинами. – Не надо привлекать к себе внимания.
– Не привлекать внимания. Да. Все верно. – Было видно, что он еле удерживается от того, чтобы засверкать пятками с олимпийской скоростью. – Внимание нам не нужно.
Итак. Тридцать шагов до пешеходной дорожки. Еще десять – до выхода с парковки. Прошло уже секунд тридцать, но ожидаемого эффекта не последовало. Когда мы переходили улицу, я уже начинала волноваться, что мой план не сработает, придется возвращаться назад, чтобы уничтожить улики.
Но вот он, резкий БУМ! Аж земля затряслась. Быстро взглянув через плечо, я разглядела вздымающийся над верхушками деревьев черный столб, а внизу, на асфальте – злобно пляшущие тени.
Гвоздь громко сглотнул.
– О, черт, ну и ну! На сей раз мы это сделали. Если Итан узнает, кто…
– Я почти надеюсь, что он узнает, – оборвала его я и развернулась в сторону разверзающегося на стоянке ада.
Вот вам, кстати, еще один интересный факт обо мне.
Я мало чего в жизни боюсь. После всего, что со мной случилось.
И прощаю я только то, что забываю.
Подтянув лямки рюкзаков – своего и Гвоздя – я спокойно повела друга вдоль по улице, хотя кровь пульсировала во мне со скоростью мили в минуту. Где-то вдалеке завыла полицейская сирена.
5
Я прижимаю к груди новенькую пони фирмы «Фэнси Фармз».
Покачиваю из стороны в сторону.
Я ее так люблю! Люблю пеструю, как шахматная доска, шерстку. Люблю ее густую черную гриву, мягкую, как настоящие волосы. Люблю изящный изгиб передней ноги – словно она готова прогарцевать через мои коленки и спрыгнуть с кровати.
Я назвала ее Душенькой. Чуть больше полуметра в холке, точная копия настоящей лошадки. Я всегда буду любить ее, холить и лелеять.
Сегодня мой десятый день рождения. Мы отмечаем его вдвоем с мамой, «запертые» в трейлере из-за бушующей грозы. Жуткие воспоминания двухлетней давности поблекли. Все считают, что это был просто дурной сон.
Подарки недорогие, но мне нравятся, и я рада каждому. Я знаю, что денег у нас мало. Об этом мне однажды после уроков рассказала Джессика. Но мне очень-очень хотелось игрушечную лошадку. Не такую детскую, как Мои Маленькие Пони,[15] с которыми, если честно, я все еще играю. У меня их четыре. Мне хотелось лошадку, похожую на настоящую, но без роскошной конюшни за миллион долларов.
И мама нашла точно такую, как я мечтала.
Мы с Душенькой скачем по комнате, пока мама печет праздничный пирог. Меня переполняет счастье. Все, что мне нужно, есть в нашем уютном трейлере. И зачем мне что-то другое, все эти штуки, о которых вечно трещат Сара и Джессика? Диадемы, наборы для накладных ногтей, раздельные купальники… Все это так глупо.
Я бы хотела, чтобы пришел Томас, но знаю, что заговаривать об этом нельзя. Когда я спросила маму, почему он не придет, по ее лицу пробежала тень. Что-то не так с его отцом. Ничего, завтра увидимся.
Гроза, кажется, затихает.
– Душенька, хочешь посмотреть, что там, на улице? – Я аккуратно поднимаю лошадку обеими руками и иду к выходу. Мама кричит мне, чтобы я не уходила далеко. Я обещаю, что не уйду.
Кое-кто высмеивает нас и нашу жизнь в трейлере, но я точно знаю, что Душенька не такая. Дорожки, усыпанные гравием, и ряды фургонов наверняка понравятся резвой лошадке.
Дождь перестал, но ветер все еще завывает и качает фонарь на столбе позади нашего парковочного места. Солнце уже село, кругом непроглядная тьма. Не слышно даже обычных звуков ночи – наверное, из-за грозы. Не стрекочут сверчки. Не чирикают птицы. Не слышно обычного лая койотов, вышедших на охоту. Мне вдруг расхотелось оставаться на улице, даже здесь, во дворике перед нашим трейлером.
И тут, словно в ответ на мои мысли – удар грома. И снова ливень из разверзшихся небес.
И прежде, чем я успеваю юркнуть обратно в трейлер, в луче фонаря возникает призрачная фигура. Она отбрасывают страшную тень, которая накрывает меня от макушки до пяток, и на несколько секунд я слепну.
Потом глаза привыкают, и я вижу его.
Человека в черном костюме. Вот он, стоит напротив меня под проливным дождем.
Кошмар двухлетней давности вспыхивает в памяти. Сахарная вата. Расщелина в долине. Долгий-долгий полет вниз. И этот человек выглядит совершенно так же, как в тот день.
Я вскрикиваю, но мой голос заглушает буря. Бросив Душеньку в грязь, я опрометью кидаюсь к нашей двери, но это чудовище проворнее меня. Так что мне приходится вихрем развернуться и нестись по размытой дождем дорожке, а потом вверх по узкой аллее между двумя соседними парковочными местами.
Прямо за мной по лужам шлепают тяжелые ботинки. Стараясь справиться с паникой, я сворачиваю, бегу вдоль заднего забора в надежде прошмыгнуть перед кабиной нашего трейлера и постучать в окно с другой стороны. Мама, наверное, уже волнуется, куда я запропастилась.
Молнии ножами пронзают чернильное небо.
Я застываю. Тот человек вырвался вперед и преградил мне путь. Я ныряю в редкие кусты у забора. Где-то здесь в сетке есть дыра. Мы с Томасом постоянно через нее шныряем.
Ветки трещат все ближе от того места, где я пробираюсь через заросли. Я чувствую, как преследователь напрягает все силы, чтобы добраться до меня, как продирается сквозь колючие шипы кустарника. Проскользнув наконец на животе в дыру, я чувствую, как тысячи колючек царапают кожу.
Встаю на ноги, снова бегу, потом бросаюсь в затопленный овраг. И, не думая ни секунды о том, что будет дальше, скольжу вниз по многоводному в это время года ручью. Главное – спастись, остальное неважно.
Сзади раздается всплеск. Мимо проносится пригоршня гальки – словно ее швырнули мне в спину.
Он уже рядом и все приближается.
Я отчаянно цепляюсь пальцами за илистый берег, выбираюсь на сушу и опрометью кидаюсь в чащу леса сквозь паутину и колючие кусты. Но не проходит и минуты, как земля под ногами исчезает, и я лечу вперед по осыпающемуся склону, снова в бушующий ручей. Мне удается ухватиться за корень дерева и предотвратить падение, повиснув над обрывом. Посмотрев вниз, я вижу, как вода стремительно мчится по речным порогам.
Слышится шорох листьев. Я поднимаю взгляд. Человек в черном костюме смотрит на меня с утеса. По его щекам стекают крупные дождевые капли. Темно, но на нем все те же солнечные очки. Медленно и осторожно он спускается вниз и останавливается в паре метров от того места, где я цепляюсь за корень.
Испуганно всхлипываю. Все. Я в западне. Как такое могло повториться?
Черный человек пристально смотрит на меня. Дождевая вода пропитывает его деловой костюм. Лицо такое бледное, словно он – сама Смерть.
– Прости…
Блестящий черный ботинок с силой опускается на мои пальцы. Я взвизгиваю от боли. Левая рука разжимается, я теряю точку опоры. Я раскачиваюсь, едва удерживаясь от падения в белые буруны внизу.
– Пожалуйста! – молю я. – Не надо!
Он наступает на правую руку.
Трещат кости. Лечу. И вот я уже под водой, кувыркаюсь и кручусь, увлекаемая потоком. Вода заливает ноздри. Рот. Уши. Резкий удар в бок, и адская боль пронзает левое плечо. Рука безжизненно повисает. И все же я изо всех сил стремлюсь к поверхности, несмотря на боль, охватившую все тело.
Глоток воздуха.
Я стараюсь сопротивляться течению, а оно стремится унести меня все дальше от дома. Легкие горят. Перед глазами все плывет. Я вижу лишь вспышки молний и мерцание звезд. Невнятное дребезжание проникает в уши. Я уже не различаю собственных воплей.
…И вот, прежде чем услышать, я чувствую. Словно кости начинают вибрировать и дрожать. Затем возникает грохот, рокот, рев – как будто дракон рычит. Я изо всех сил пытаюсь удержаться на поверхности.
В десяти метрах вниз по течению воды не видно.
Не успев вскрикнуть, я переваливаюсь через стену водопада и пролетаю метров шесть до окруженной скалами запруды внизу. Перед глазами возникает что-то огромное и темное. Меня несет прямо на него, и сердце рвется на части.
Висок взрывается невыносимой болью.
Больше я ничего не вижу и не чувствую.
Я лежу на спине. В темноте. На лесной поляне. Той же самой, что и в прошлый раз, я уверена. Поднимаю левую руку. Внимательно осматриваю ее. Ни царапин, ни порезов, ни сломанных костей. Одежда на мне сухая и целая.
Всю дорогу домой я, не останавливаясь, бегу.
Наш трейлер окружен мигалками. Я кричу, зову маму. Взрослые выбегают мне навстречу.
Мама подхватывает меня, обнимает, ощупывает, чтобы убедиться, что я цела.
Это все та же ночь. Я вижу Душеньку в грязной луже и именно тогда начинаю плакать.
Меня расспрашивают. Я рассказываю правду. Маме. И Офицеру Как-его-там.
Шериф Уотсон приезжает позже. В гражданской одежде и на собственном «форде»-пикапе.
Когда я заканчиваю рассказ, все переглядываются. Атмосфера не такая, как в прошлый раз.
Шериф Уотсон звонит кому-то и уходит в свой пикап.
Минут через двадцать приезжает коротышка в твидовой куртке. Представляется доктором Лоуэллом. Он улыбается мне и говорит, что хочет побеседовать со мной о моем приключении. Если я не против.
Я пожимаю плечами, чувствуя себя в безопасности в маминых объятиях, и оттираю грязь с гривы и пушистой шерстки Душеньки. Смотрю на маму. Она медленно кивает и внимательно смотрит на незнакомца.
Да, конечно.
Доктор Лоуэлл спрашивает маму, можем ли мы побеседовать наедине – я и он? Мама колеблется, потом встает и оправляет юбку. Мы остаемся вдвоем. Он двигает кресло-качалку и садится напротив меня. Улыбается. Просит подробно рассказать все, что произошло сегодня вечером.
Я так и делаю. Начинаю настороженно, но вскоре речь льется сама, как исповедь. Доктор Лоуэлл улыбается и кивает, не перебивая. Мне нравится с ним говорить. Никогда не встречала никого, кто умел бы так хорошо слушать. Он не спрашивает, но я рассказываю ему и о предыдущем случае.
Я заканчиваю, и доктор хвалит меня за то, что я такая храбрая. Он абсолютно спокоен, и мне от этого не по себе – все-таки я рассказала ему столько ужасного. У доктора Лоуэлла, впрочем, на все есть ответы, но звучат они как… отрепетированные. И я замечаю, что, разговаривая, он пристально изучает меня.
И я понимаю, что он нравится мне все меньше и меньше.
Доктор Лоуэлл объясняет мне, что в действительности со мной случилось и почему.
Все, что со мной произошло, – это не по-настоящему. Просто у меня такая штука… диссоциативное расстройство, и именно оно заставляет меня верить, что произошло что-то ужасное, хотя на самом деле ничего этого не было.
Когда он заканчивает говорить, я просто киваю, не зная, что сказать. Я знаю, что мама хочет, чтобы мы с доктором пообщались, значит, придется ей подыграть. Потом доктор Лоуэлл опускает руку в карман и достает флакон без наклейки. Он вытряхивает на ладонь голубую таблетку. Держит ее так, чтобы мне было видно.
Это лекарство, объясняет он. Оно создано специально для таких, как ты. Если будешь принимать по одной такой таблетке каждый день, химические вещества, из которых она состоит, прогонят дурные мысли. Ты будешь их принимать?