Я долго смотрю на таблетку. Мне всего десять, но я понимаю, что это значит. Знаю теперь, о чем шептались взрослые. Никто мне не верит. Они думают, что я ненормальная.
Доктор Лоуэлл наклоняется ко мне. Мягко повторяет вопрос.
Буду ли я принимать таблетки?
Да, буду.
Но о том, что со мной происходит, больше никому не расскажу.
Никогда.
6
Я сидела в унылой приемной доктора Лоуэлла, листая старый номер «ЮС-Уикли».
Гвоздь ушел домой. После Объявления он обещал зайти ко мне в трейлер, что бы нам ни объявили. Я смотрела, как он спешит по тротуару, заглядывая во все переулки. Он все еще нервничал из-за того, что мы сделали с машиной Итана.
Теперь я едва могла в это поверить.
Теперь, через час после устроенного нами взрыва, ссутулившись в неудобном кресле в приемной Лоуэлла, когда ярость уже испарилась, я все сильнее поражалась собственному поступку. О чем я только думала? Это же надо: взорвать его долбаную машину?! Дело столь же инфантильное, сколь и подсудное.
Что скажет мама? Что сделает отец Гвоздя?
Я поежилась, и вовсе не от арктической температуры, которую Лоуэлл почему-то считал необходимым поддерживать в своих владениях. Уничтожить «ранглер» Итана – самое безрассудное, что я сделала в жизни. Я действительно искренне, глубоко, серьезно надеялась, что нас с Гвоздем никто не видел. Иное даже представить себе было ужасно.
Мы ПОДОЖГЛИ его чертов ДЖИП, как факел. На школьной парковке!
Приоткрылась дверь, и в проеме показалась голова доктора Лоуэлла. У него не было ни секретарши, ни ассистентки. Наверное, не хватало клиентов, чтобы покрыть такие расходы.
– А! Мин. Ты вовремя.
Улыбаясь, он открыл дверь шире и приглашающим жестом указал внутрь кабинета. Под копной рыжих волос сверкал довольно суровый взгляд зеленых глаз на испещренном веснушками бледном лице. Одет Лоуэлл был как обычно – «неагрессивно», в подсевшие вельветовые брюки и тонкий голубой свитер.
– Входи. Хочешь содовой? Просто воды?
– Нет, спасибо.
Тот же вопрос. Тот же ответ. Каждый раз.
Лоуэлл дружелюбно кивнул.
– Ладно. Присаживайся, где тебе удобно.
Я выбираю то же место, что всегда: на кожаной оттоманке у окна с видом на озеро. Самое удаленное место от доктора в этом уютном, обшитом деревянными панелями кабинете.
Лоуэлл, как обычно, погрузился в свое вращающееся кресло. Справа от него на столе лежал закрытый ноутбук. Во время наших сеансов доктор никогда ничего не записывал, но пару раз, когда мне приходилось вернуться за забытой курткой или рюкзаком, я видела, как он строчит, как сумасшедший, страницу за страницей.
В таких случаях Лоуэлл всякий раз казался немного смущенным: сам находил оставленную мною вещь, торопливо спрашивал, не нужно ли мне еще что-нибудь, и так же торопливо выпроваживал с сердечной улыбкой. В общем, вел себя так, будто я застала его за чем-то неприличным. Кто знает? Может, так оно и было?
Я плюхнулась на оттоманку, скользя взглядом по комнате. Вдоль стен – книжные полки, на них – почтенные научные труды, наверняка полные всяческой психологической премудрости. Тут же – фото самого Лоуэлла из разных поездок. Похоже, у него не было семьи – нигде не видно ни нежной супруги, ни детей, ни даже какого-нибудь слюнявого добермана. В промежутках между полками – пейзажи, бледные и совершенно незапоминающиеся. Наверное, именно такие изображения призваны «не вызывать у пациента приступов агрессии», по рекомендации Совета по психиатрии и неврологии штата Айдахо.
В углу стоял массивный деревянный комод – наверное, настоящий антиквариат, отделанный бронзой и отлакированный до блеска. В моем присутствии его никогда не открывали. Ну, а на столе единственным предметом оставался уже упомянутый «Макбук Эйр».
– Итак, – начал Лоуэлл, скрестив руки на груди, положив лодыжку на колено другой ноги и глядя на меня своим патентованным «я твой друг» взглядом. Поначалу он пытался склонить меня к тому, чтобы я звала его просто Джеральд, но я решительно отказалась. – Как прошла неделя после нашей последней встречи?
«Встречи». Вечно он называет их «встречами», тщательно избегая слова «сеанс». Понятно – мой психиатр не хочет лишний раз дать мне почувствовать, что я обязана приходить сюда. Хотя это именно так.
Я пожала плечами:
– Нормально. Директор Майерс сказал, что вы хотели встретиться сегодня, а не в среду.
– В воскресенье у тебя был день рождения, – напомнил он, не меняя позы. У доктора Лоуэлла был настоящий дар невозмутимости, и это бесило. – А мы всегда встречаемся на следующий день после твоего дня рождения. На тот случай, если тебе понадобится поговорить. Поделиться.
– Со мной все в порядке. – Смотрю в окно. – Нечего рассказывать.
Выстрелы гремели в ушах. Я прямо-таки чувствовала, как раскаленные пули разрывают мой мозг.
Я подтянула колени к груди, чувствуя взгляд доктора Лоуэлла почти физически: наблюдающий, оценивающий, прикидывающий, неторопливо взвешивающий.
Я в свою очередь украдкой взглянула на часы. Еще сорок пять минут.
От доктора не ускользнуло мое нежелание общаться.
– Мин, – проникновенно начал он. – Я очень надеюсь, что мне не нужно напоминать тебе, что ты можешь мне доверять. Ничего из сказанного в этой комнате никогда не выйдет за ее пределы. Я хочу помочь. Если тебя что-то тревожит, сто́ит обсудить это именно здесь, в спокойной обстановке. Тебе станет легче. Обещаю.
То есть, он считает, что это вот – «спокойная обстановка»?!
Я не знала, что сказать. Значит, надо лгать. Ничего другого не остается.
– Я понимаю. Но, правда, ничего не случилось. Все в порядке.
Даже мне самой этот ответ показался неубедительным. Слишком резко, слишком пронзительно он прозвучал, словно вкладывая слишком много твердости в отрицание, я вызвала обратный эффект, подтвердив его подозрения.
– Боюсь, я не совсем уверен в этом, Мин. – Доктор Лоуэлл продолжал говорить мягко, без нажима, словно извиняясь. – Мне кажется, ты что-то от меня скрываешь.
Он не спрашивал. Я и не ответила. Хотя пылающие щеки, конечно, выдавали меня с головой.
Опустив ногу на пол, психиатр слегка наклонился вперед. Его лицо посерьезнело. В глазах мелькнуло разочарование.
– Мин, мы с тобой встречаемся уже шесть лет, – он продолжал говорить спокойно, но в его голосе появилось что-то, чего я не могла понять. – Мне хотелось бы думать, что за эти годы я хорошо тебя узнал. – Он замолчал, но я не стремилась прервать неловкую паузу. Наконец он продолжил: – Я чувствую, что сегодня ты… о чем-то умалчиваешь. Мне важно знать, почему.
Я подтянула колени еще ближе к подбородку, обхватив их руками, и молчала. За все время наших, так называемых, «встреч» я не помнила ни одного случая, чтобы Лоуэлл вот так напрямую давил на меня. Раньше мне всегда по умолчанию позволялось самой вести беседу, или, во всяком случае, – создавалась иллюзия моего контроля.
Давай. Скажи хоть что-нибудь.
– Извините. – Главное не встречаться с ним взглядом. – Вчера был очень скучный день. Я просто слонялась туда-сюда, пока мама была на работе, а потом… – Я опять замолчала, повисла еще одна пауза, и доктор не пришел мне на помощь. Никуда не денешься, придется продолжать. – Мне хотелось побыть одной. Так и вышло.
Вельвет брюк скрипнул, когда доктор выпрямился.
– И ничего необычного не случилось? Никаких… дурных воспоминаний, провалов в нормальной цепочке событий? Необъяснимых происшествий?
Я опустила ноги на пол. Невидимые защитные стены вновь выросли вокруг меня, взяв под надежную защиту.
– Нет, доктор Лоуэлл. Вчера со мной не случилось ничего… психопатического. Вы ведь это хотели узнать?
Лоуэлл откинулся в кресле. Было видно, как он заставляет свое вышколенное профессией тело оставаться расслабленным, хотя все существо его излучало… разочарование.
В животе неприятно кольнуло. А если он знает, что что-то произошло?
– Ты продолжаешь принимать лекарство? – внезапно спросил доктор Лоуэлл.
Вопрос застал меня врасплох.
– Что? Ах, да. Да.
…Только сегодня утром забыла. Так спешила в школу, что совсем забыла о маленькой голубой таблетке.
– Очень важно, чтобы ты принимала таблетки каждый день, Мин. – Он словно читал мои мысли. – Иначе у нас ничего не получится.
Доктор слегка сощурился. Он злится. И скрывает это.
Такое непривычное поведение вдруг придало мне смелости.
– А кстати, что это за таблетки, доктор Лоуэлл? – Я задала этот вопрос непринужденно, как бы из любопытства. – В смысле, из чего они? И как работают?
За все время наших сеансов мне никогда не приходило в голову об этом спросить.
У него нервно дернулась щека. Легкий тик. Но я успела заметить.
– Невротандал. Это психотропное соединение, синтезированное для лечения пациентов с диссоциативным расстройством как легкой, так и тяжелой формы. Состав соединения многослоен, – мягко ответил он. – Ты же знаешь. Ведь тебе невротандал прописан с десяти лет.
Я закинула ногу на ногу и откинулась назад, изображая беззаботность. Наконец мы с доктором погрузились в глубину наших отношений, затронув вопрос, беспокоивший меня долгие годы. И я понимала, что двигаться следует со всей осторожностью.
– Просто, видите ли, это лекарство я получаю и могу получать только у вас. В аптеках, насколько мне известно, его нет. Я знаю, я искала в Интернете и получила ровно ноль ссылок, чего просто не может быть. И вот я удивилась и захотела узнать… собственно… почему?
Лоуэлл ответил без видимого замешательства или нажима, словно по справочнику читал:
– Невротандал – экспериментальный препарат, и его запуск в широкую сеть застрял где-то в трясине Управления по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов. Только после их одобрения можно будет выпустить невротандал в широкую сеть. Именно поэтому твоей матери пришлось подписать специальное согласие на то, чтобы давать его тебе, еще когда ты была маленькой. Мы надеялись, что твоем случае это лекарство поможет и, слава богу, не ошиблись.
Тогда почему же ко мне все еще является тот черный человек? Почему я до сих пор каждый год умираю?
Произнося все это, Лоуэлл пристально за мной наблюдал. Словно оценивал мою реакцию на свои слова. Похоже, на сей раз «встреча» пошла совсем не так, как он рассчитывал.
Чувствовал ли он, что я пытаюсь скрыть очередное нападение на меня?
Наверное, нет. Ведь раньше мне уже случалось водить его за нос.
Вот, к примеру, мои смерти в двенадцать и четырнадцать лет. Я о них ни словом не обмолвилась. Хотя в обоих случаях у меня были сеансы с доктором на следующий же день, как и сейчас. И тогда он с легкостью проглотил обман. Почему сейчас не так?
Потому, что он знает.
Я была уверена, что интуиция не подводит меня. Я была уверена, что доктор Лоуэлл знает нечто такое, чего ему знать не следует. И это нервировало. Мне хотелось немедленно сбежать из кабинета.
Нет. Не беги. Лучше расставь ему ловушку.
– Честно говоря, по части событий сегодняшнее утро было гораздо богаче, чем весь вчерашний день.
– Вот как? – доктор Лоуэлл наклонил голову. В его глазах отразился свет настольной лампы. – Что-то не так дома?
Осторожнее!
Нахмурившись, я взъерошила волосы. Задумчиво почесала щеку. Обычная Угрюмая Мин во всей красе.
– Мама не обратила на меня внимания, когда я вернулась домой, и ни слова не говорила до тех пор, пока я почти не ушла в школу. Иногда мне кажется, что она разочаровалась во мне.
– Твоя мама очень тяжело и много работает, – мягко заметил Лоуэлл. – Но она всегда на твоей стороне. В трудные моменты или при стрессе родители могут подолгу молчать, как и дети, понимаешь? Но это не значит, что они на них плюнули или стали меньше любить.
Я кивнула, не решаясь заговорить снова.
Наживка была простой, но он клюнул.
И кстати, он не спросил, откуда это я «вернулась домой». И главное – куда уходила…
Это могло, конечно, ничего не значить. Или доктор мог не совсем точно меня понять. Но в глубине души я знала, что это не так. Лоуэлл никогда не пропускал мимо ушей таких вещей. Шесть лет его терапии научили меня безошибочно судить об этом.
Во рту у меня пересохло. Продолжение игры в недомолвки грозило непредвиденными последствиями. Следовало немедленно, вот прямо сейчас, бежать из этого кабинета, но время «визита» едва перевалило за половину! Так что я стиснула зубы, сосредоточилась и думала лишь о том, чтобы не сболтнуть лишнего.
Оставшееся время сеанса прошло напряженно. Лоуэлл задавал вопросы, я отвечала односложно, и это не приносило удовлетворения ни одному из нас. В конце концов доктор взглянул на часы.
– Похоже, наше время истекло. Жду тебя на следующей неделе.
Я схватила рюкзак и рванула на выход. И дальше – через приемную на Хай-стрит, так быстро, как могла, стараясь, впрочем, не привлекать внимания. Взглянув вниз, в сторону озера, я увидела, что школьная парковка усеяна мигалками. Заметила большую городскую пожарную машину и две полицейских, патрульных (у нас их всего три). Несмотря ни на что, на сердце потеплело.
Ну что, как теперь насчет того, чтобы кого-нибудь отмутузить, а, крутой парень?
Я поспешила домой – улучшилось мое настроение или нет, а наткнуться сейчас на Итана с компанией мне хотелось ничуть не больше, чем Гвоздю. И тут меня поразила мысль, от которой я впала в ступор.
Лоуэлл мурыжил меня вопросами битый час. Но ни разу за всю ту вечность, что я оставалась запертой в его владениях, он не упомянул об астероиде.
Я так и стояла посредине пешеходного перехода с неверием на лице. Вероятный конец света совершенно не беспокоит моего мозгоправа? Как это возможно? Или просто это не имеет отношения к моему душевному здоровью?..
Просигналила машина, и я вздрогнула и метнулась к тротуару. В любом случае, беседуя с самой собой, ответа не узнать, а я еще совсем недавно совершила уголовное преступление.
Надо делать ноги, и поскорей.
7
Весь мой организм замыкается в клетке страха.
Сейчас – утро моего двенадцатого дня рождения, и меня охватывает ужас перед тем, что должно случиться. Я уверена, что на этот раз не выживу.
Однако пытаюсь переубедить себя. Одиннадцатилетие прошло спокойно. Я провела весь тот день в своей комнате, отказываясь разговаривать с кем бы то ни было, даже с мамой. Она тогда позвонила доктору Лоуэллу. Он приехал и пытался выманить меня наружу.
Он говорил, что все будет хорошо, что ничего не случится. А то, что было раньше, – это все у меня в голове и больше нигде.
Но я не открыла дверь и не двинулась с места. Тем утром я приняла таблетку, но ни на грош не верила, что она подействует. Разве таблетка может остановить убийцу? Разве она задержит хоть на минуту моего личного Ангела Смерти?
Но, представьте, остановила.
В тот день ничего не случилось. Человек в черном костюме не появился.
Не пришлось ни от кого удирать, не пришлось падать с высоты. Не пришлось погибать, чтобы потом проснуться замерзшей и одинокой в лесу.
А что, может, медицина и вправду все умеет, а все эти убийства были, честно скажем, моим бредом?
Стук в дверь. Это мама. Ей достаточно лишь взглянуть на меня, и с губ слетает вздох.
– Послушай, Мин, – она присаживается на краешек кровати и убирает влажную челку с моего потного лба. – Сегодня ты идешь в школу – и никаких возражений. Я уже говорила с директором Майерсом, он ждет тебя.
– Ты позвонила директору?! – Меня как громом поразило. Если кто-нибудь в школе узнает, что моя мама болтает по телефону с Деревянной Ногой Майерсом, то…
– И доктору Лоуэллу тоже, – продолжает мама, словно всаживая мне в грудь кинжал. – Все понимают, из-за чего ты расстроена и чего боишься, но надо сделать усилие и оставить все это позади. Забыть. Сегодня у тебя будет нормальный, радостный, счастливый день рождения, и начнется он в школе. – Она силится улыбнуться. – Там уже готовят праздник для тебя и Ноа Ливингстона. Разве не здорово?