– Ага. Здорово… – Она ничего не понимает.
Так и вижу эту картину: стою напротив этакой нашей местной расстрельной команды ребятишек рядом с Ноа – самым красивым, богатым и застенчивым парнем в классе, – и эти его друзья ржут, фыркают и хохочут над нами, насмехаясь над ним и его новой «подружкой». А он только покраснеет и отойдет в сторону, оставив меня, как дуру, одну.
Мама поднимает жалюзи и хлопает в ладоши.
– Ну же, давай, автобус скоро уходит. Тебе надо на него успеть. Я дам им знать, что ты задержишься, но всего на несколько минут.
Она смотрит на меня и видит боль в моих глазах.
– Прости меня, Мин, но мне самой через полчаса нужно быть на работе, а без душа никак не обойтись. Томас, наверное, подумал, то ты сегодня не поедешь. Он уже в автобусе.
– Ну вот, и Гвоздь тоже… – Конечно, именно так он и подумал. Я сама ему вчера это сказала.
Под собственные жалобные стоны собираю вещи. Плетусь вниз по пыльной дороге к воротам трейлерной парковки. Небо сегодня свинцово-серое и темное, как и мое настроение.
Странно, что на дороге так пусто. Там, внизу, в долине, бурлит и пенится озеро. Я знаю, что над его поверхностью дуют жуткие ветра, хотя сама здесь еще их не чувствую. Над лесом стелется легкий туман, моросит дождик. Пытаюсь представить себе еще более неподходящую погоду и себя в ней. Может быть, мокрый снег в холодную полночь?
Фары дальнего света прорезают туман. Я отхожу к обочине и жду, пока проедет машина – темного цвета седан какой-то новой марки, едет достаточно быстро. Интересно, кто это в такую рань спускается с самого верха Куарри-роуд, причем не на пикапе.
Седан сворачивает за изгиб дороги.
Что-то с ним не так. Прижимается к обочине. Я отступаю еще дальше, но там обрыв, скользкий от дождя.
Я слышу смену шума двигателя – машина возвращается назад. Я ловлю на себе взгляд водителя.
Темные очки. Темный костюм.
Я громко кричу, но поздно, поздно кричать.
Машина несется прямо к обочине, нацелив бампер мне в грудь.
Вспышка мучительной боли. Ощущение полета.
Все цвета вокруг взрываются. Мир исчезает.
Я прихожу в себя и пытаюсь пошевелиться. Уже ночь, и, судя по всему, давно.
Вокруг кромешная тьма, но я знаю, где нахожусь.
Вот только мозг мой отключается. Какое-то время я просто сижу там, где очнулась, не в силах подняться.
Я словно снова вижу его лицо сквозь лобовое стекло – за мгновение до удара. Чувствую, как машина врезается в меня, как ломаются мои кости и как саму меня подбрасывает в воздух, как тряпичную куклу.
Все это никуда не делось. И никогда не кончится.
Прикасаюсь ногой к чему-то и инстинктивно отшатываюсь. Но это всего лишь мой рюкзак. Аккуратно застегнутый и абсолютно целый. Естественно. Так я и думала. Делать нечего, надо возвращаться домой.
Мама заключает меня в объятия, как только я переступаю порог нашего трейлера. Ее лицо искажено от гнева и облегчения. Меня накрывает волной дежавю.
– Где ты была?! – слезы текут из ее покрасневших глаз.
В углу – какое-то движение. Доктор Лоуэлл сидит в кресле-качалке моей матери с чайной чашкой в руке.
– Успокойтесь, Вирджиния. Прошу вас. Давайте поговорим с Мин спокойно. Полагаю, она напугана не меньше вас.
Я едва ли не в ярости. Что он здесь делает?
– Я приняла таблетку, – автоматически вырывается у меня. Через секунду я жалею, что вообще открыла рот.
– Я тебе верю. – Голос Лоуэлла звучит успокаивающе. – Сядь, пожалуйста. Все будет хорошо. Твоя мама поступила совершенно правильно, позвонив мне, когда ты не появилась в школе.
Мама наконец выпускает меня из объятий, и я сажусь, как велел доктор.
Лоуэлл тут же принимает свою любимую позу «доброго советчика». Одежда на нем чистая, опрятная и сухая, лишь рыжие волосы слегка взъерошены. Мне вдруг приходит в голову, что он был здесь, у нас в трейлере, наедине с мамой – наверное, довольно долго.
– Прошу тебя, пожалуйста, расскажи нам, что с тобой сегодня случилось. Своими словами, какими захочешь. Мы будем слушать столько времени, сколько нужно. – Он ободряюще улыбается, но его лицо в тусклом свете кажется мертвенно-бледным, как у призрака.
Я ничего не отвечаю, но проклятые воспоминания оживают.
– Здесь ты в безопасности, Мин. – Любезно-заботливый тон доктора Лоуэлла никогда не изменяет ему. – Ты теперь дома, слышим тебя только твоя мама и я, и нам обоим важны и дороги только твои интересы. Я прошу тебя считать этот разговор как бы одной из наших бесед в моем кабинете.
Есть что-то такое в том, как он сидит в кресле… Какая-то фальшивая расслабленность. И цепкий взгляд…
И тон. В нем слышится некое скрытое намерение, которое мне не нравится.
И тогда, впервые в жизни, я ему лгу.
– Я прогуляла школу. – Упираюсь взглядом в дешевенький ковер. – Я не хотела праздновать день рождения вместе с Ноа. И вообще ни с кем. Поэтому я просто ушла в лес и спряталась там. Я читала и случайно уснула, а проснулась – уже темно. И я побежала домой.
Мама в сердцах хлопает себя по бедру.
– Мелинда! Как ты могла!
– Давайте не будем осуждать ее, Вирджиния, – мягко увещевает доктор Лоуэлл, не меняя при этом непринужденной позы «нога на ногу». – Вы же знаете, у Мин в прошлом случались не самые приятные дни рождения. Вполне понятно, что на этот раз она просто решила избежать праздника.
Он задумчиво смотрит на меня и, хотя позы опять-таки не меняет, я чувствую в его словах что-то новое.
– Это все, что ты хотела рассказать мне, Мин? Больше ничего не случилось? Совсем ничего?
Я вздрагиваю, и чувствую себя так, словно погружаюсь в глубокие темные воды.
Но я уже давно все для себя решила. И глядя ему прямо в глаза, качаю головой.
– Больше мне нечего сказать.
8
Объявление должно было начаться через три минуты.
Я пощелкала пультом, переключая каналы. Везде показывали пустую президентскую трибуну. Впервые в истории Дядя Сэм заранее зарезервировал все вещание в стране и прервал все программы. Так что если кто-то и хотел посмотреть «Игру престолов», ему явно не повезло.
Я попробовала войти в Твиттер, но и там не смогла поймать сигнала. Видимо, все люди в Америке ждали прямого эфира. Мама расхаживала взад-вперед по нашей крохотной кухоньке, яростно протирая полотенцем посуду – давно уже совершенно сухую. Ее руки дрожали. Не хотелось бы, чтобы она уронила какую-нибудь тарелку и порезалась.
Я встала и подошла к ней. Осторожно забрала из рук полотенце. Она напряглась, глаза сузились, челюсть задрожала.
– Со мной все в порядке… да и вообще… – Мама стиснула одной ладонью другую, словно вытирая их насухо. – Просто это так несправедливо по отношению к вам. К молодым. Вы не заслужили, чтобы ваши жизни просто взяли и выключили, как телевизор, прежде, чем вы даже успеете…
– Давай присядем, ладно? – Я подвела маму к ее креслу-качалке, а сама опустилась рядом, на кровать. Ее пессимизм не пугал, а скорее раздражал меня, но я ни за что на свете не показала бы ей этого.
– Подождем, что скажет НАСА, хорошо? Кто знает, может быть, окажется, что Молот – это гора туалетной бумаги?
Мама усмехнулась, шмыгнула носом и промокнула салфеткой заплаканные глаза. Ее взгляд стал отсутствующим.
– Знаешь, когда ты была маленькой, и тебя тестировали перед поступлением в подготовительный класс, твой коэффициент интеллекта оценили как чрезвычайно высокий. Самый высокий. Экзаменатор тогда сказала, что такие высокие показатели им не встречались много лет. Я не помню официальной школьной формулировки, но показатели были очень, очень высоки.
Тут она снова нахмурилась, а через минуту-другую решительно подалась вперед, не выпуская моей руки из своей.
– Мне нужно кое-что рассказать тебе. Чтобы ты запомнила. Крепко запомнила. Навсегда.
– Да, конечно. – Я сглотнула. – О чем ты хочешь рассказать?
– Обо всем, что я сделала… Обо всех этих… трудных… и отвратительных вещах, которые мне пришлось совершить. – Мама замолчала, словно пытаясь собраться с силами, чтобы продолжить, но мужество оставило ее. – Я сделала то, что мне казалось лучшим выбором, – закончила она, отпустив мою руку. – Я всегда так поступала.
Она отвела глаза. Я выдохнула. Даже не заметив, что не дышала.
– Все хорошо, мамочка, – сказала я, хотя мне хотелось, чтобы мы перестали обсуждать это сейчас. – Я ведь знаю, что…
– Нет! – Она закрыла глаза. – Не знаешь. Но другого выхода не было. По крайней мере, мне так кажется.
Я озадаченно уставилась на нее. Но в этот самый момент с экрана телевизора раздался голос:
«Прошу всех встать. Дамы и господа, госпожа президент Соединенных Штатов Америки».
Объявление начиналось. Все остальные мысли мгновенно улетучились из моей головы.
Неужели прямо сейчас мне скажут точное время моей смерти?
Заставка с трибуной исчезла, и вместо нее пошло прямое включение из Овального кабинета. Госпожа Верховный главнокомандующий сидела за столом с мрачным выражением лица. Без всяких преамбул она сказала:
– Буквально несколько секунд назад Национальное аэрокосмическое агентство информировало меня об окончательных расчетах относительно орбиты полета астероида 152660-ГР4, известного как Молот. Выводы, основанные на этих расчетах, еще не известны ни мне, ни кому-либо из членов моей администрации. По этой причине мы приняли решение всей командой перебраться в штаб-квартиру НАСА в Хьюстоне.
Я наклонилась вперед, не вставая с кровати.
На экране возник подиум, ведущий на простую, задрапированную черным сцену. Такое видео могло поступать из абсолютно любой аудитории. Запыхавшийся мужчина в белом халате опрометью подскочил к микрофону.
Весь мой организм затопило адреналином. Вот оно. Момент настал.
Долговязый ученый на экране ловил воздух ртом и, казалось, едва мог говорить.
– Он промахнется! – с присвистом прохрипел он наконец. Даже не прохрипел, а хрипло прокричал во все горло прямо в микрофон, так что тот зафонил. – Молот пролетит мимо Земли на расстоянии в двадцать одну тысячу девятьсот тридцать километров!
Дальше началось настоящее светопреставление. Заполненная публикой аудитория разразилась громом аплодисментов. Замигали вспышки фотоаппаратов и кинокамер. Люди срывались с мест, обнимали друг друга и вопили от радости. Затем камера на какое-то время перенеслась в студию новостей, где ведущий, как безумный, раскачивался в своем кресле, шумно отдуваясь от облегчения.
Мама тихонько сползла с кресла на пол.
Я упала на колени рядом с ней и схватила ее за руку.
– Мамочка! Мама! Что с тобой?
– Слава богу, – пробормотала она, перевернувшись на спину и уставившись в потолок. – Это было не оно. Время еще не пришло. А я была так уверена… так уверена…
Я резко выпрямилась. Сердце едва не выпрыгивало из груди.
– Мама, он пролетит мимо! Ты что, не рада? Мы спасены! Все хорошо!
Все ее тело вдруг так резко напряглось, что я от удивления выпустила ее руку. Печаль вновь заволокла мамин взгляд, хотя она изо всех сил старалась скрыть ее. Мама похлопала меня по руке.
– Да, ты права, Мелинда Джей, ты права. Господь милостив. Все теперь обязательно будет хорошо.
Но подлинной искренности в ее словах я не услышала. И меня расстроило ее неловкое притворство.
На экране вновь появилась госпожа президент, на сей раз с широкой улыбкой на лице, но ее слов я не расслышала. Снаружи, на парковке и до самой долины, загремели петарды. Я подбежала к окну. Фейерверки ярко освещали ночное небо, взрываясь с шумом и треском. Раздавались звуки выстрелов из настоящего огнестрельного оружия. Слышались ликующие голоса, смех и топот ног. Городок Файр-Лейк, приговоренный к казни, помиловали, и люди праздновали это событие. С размахом.
– Отойди оттуда, – упрашивала мама, к которой успело вернуться самообладание. – Чертовы дураки стреляют в воздух из винтовок. К тому же они пьяны в стельку. Без пострадавших не обойдется, помяни мое слово.
Я отступила от окна. По телевизору тем временем показывали репортажи из крупных городов мира. Улицы были запружены людьми, которые веселились и танцевали так, как будто каждый из них только что выиграл золотую олимпийскую медаль. Я снова проверила мобильный, но сигнала все еще не было.
К собственному удивлению я поняла, что не разделяю всеобщей эйфории. Не могу искренне присоединиться к этим диким пляскам. Почему? Я что, хотела, чтобы астероид сокрушил нашу планету?
– Пойду погуляю. Мне нужно подышать.
Мама вздрогнула и резко обернулась ко мне.
– Только ни шагу в город. Сегодня там никто за себя не отвечает.
Кивнув, я вышла и окунулась в прохладу вечера. Но через пару шагов кровь вдруг прилила к моей голове. Земля под ногами поехала куда-то вниз. Я покачнулась и упала в шезлонг рядом с мангалом. Нежданно нахлынувшие темные мысли душили меня. Парализовали.
Все хорошо, планета Земля не взорвется. В моей жизни все будет по-прежнему.
А значит… через два года это случится опять.
Я прикрыла лицо ладонью. Пробежала пальцами ото лба к подбородку. Вся тяжесть этого мира легла мне на плечи. Безумие продолжится, а я даже не знаю, что именно происходило со мной в действительности.
Я широко распахнула глаза.
Доказательство.
Должно же быть хоть что-то. Здесь. Дома. Пусть самая тоненькая ниточка, подтверждающая, что человек в черном костюме существует. Хоть что-то, чтобы почувствовать себя нормальной.
Я встала, припоминая события последнего эпизода. Когда он приехал, то предположил, что я дома, внутри трейлера. Был ранний вечер выходного дня. Но проверил ли он, убедился ли, что я действительно там? Если проверил, то как?
Я принялась кружить вокруг трейлера в поисках малейшего указания на то, что кто-то до меня уже проделывал этот путь. Зашла за один угол, затем за другой, встав на цыпочки, заглянула в грязное окошко своей комнаты.
И тут у меня перехватило дыхание.
Вот. Здесь. В грязи.
Чтобы окончательно убедиться, я рухнула на колени.
След ботинка. Низкий каблук, рифленая подошва.
В памяти замелькали воспоминания. Вот я валяюсь на ковре в спальне. Дыра с обожженными краями в двери. Пронзительная яркость люминесцентных ламп в моей комнате. И человек в черном костюме. Он стоит надо мной, и его ботинок – всего в нескольких сантиметрах от моего лица.
Блестящий. Черный. На низком каблуке. С рифленой подошвой.
Это и есть доказательство. Неоспоримый, конкретный факт.
Но размытый след ботинка не убедит маму. И Лоуэлла не убедит. И шерифа Уотсона вместе со всем его полицейским отделением, и всех остальных в городе, кто слышал о моих предыдущих «приключениях», начавшихся в детстве.
Ни единую живую душу на этом свете мне не удастся уверить в том, что меня убивали.
Но для меня самой всего этого было вполне достаточно.
Горячие слезы потекли по щекам и закапали с подбородка, словно крупные капли дождя.
Я не сумасшедшая. Человек в черном костюме существует.
Он носит ботинки на низких каблуках. Он бродил вокруг нашего трейлера, прежде чем застрелить меня насмерть. Спотыкаясь, я вернулась к шезлонгу и рухнула в него.
Убийства не были галлюцинациями.
Но… тогда… что же они такое? Как получается, что я погибаю, а потом снова оказываюсь живой?
Почему именно на одной и той же поляне? Как я туда попадала после предыдущих убийств? Где я находилось до того, как туда попасть?
До сих пор я старалась избегать этих вопросов, и часть меня, кажется, действительно была уверена в том, что я ненормальная.
Но нет. Больше нет. Все эти события происходили в самой что ни на есть реальной действительности. След в грязи не может лгать.
Ну и что же, черт возьми, мне теперь делать?
Что-то хрустнуло среди опавших сосновых иголок. Я подскочила со своего места, а что-то большое и широкое, в свою очередь, метнулось через живую изгородь позади меня. «Полегче, Раузи[16]». На губах Гвоздя заиграла его вечная широкая улыбка, пока он отряхивал от листвы длинные рукава футболки с группой «Блэк киз»[17].