Юрий Литвин
Затерянный мир
ПИСАТЕЛЬ
Решил как-то Вовка Якорь писателем заделаться. Узнал, что те деньги немерянные получают. А то Ахинора, жена пристает постоянно: «Дай денег, дай денег!» Заколебала дурра здоровая. Вобщем сидит Вова за столом трезвый, думает о чнем бы таком написать эдаком? Ну вот, например, стол. Да? Да. За столом мужик сидит. Год сидит, два сидит, три… На четвертый подошли к нему, а он уже и не живой.
Ну потом, что? Потом похороны, родственники придут, кто плачет. Кто смеется втихую. О! Как Ахинора за стенкой по телефону.
Ну из-за имущества там разногласия начнутся, как же без этого. Перегрызутся между собой как собаки, пео-человечески. Да. Потом кладбище. Пихнут мужика в яму и нету его. Вот и все дела. Напьются на поминках все кроме него, как свиньи, тоже по-людски. И так себя вдруг Володьке жалко стало, что слезу непрошенную рукой татуированной по щеке размазал даже. И карандаш сломал.
А тут и Ахинора Степановна зашла незаметно, поглядела на муженька, плюнула в сердцах и думает:
« У-у, сука такая, все пишет, пишет, писатель великий, глаза б мои не видели!»
Пишет Володенька, трудится, потеет, не работает нигде, сволочь…
ПЕТЯ – БОЛЬНОЙ
Ну, а может это врач?
Дам ему ногой пинка!
Петр Иванович Рожок вызвал на дом врача. Ну не то чтобы заболел, а больничный понадобился. Стал ждать. А в мозгах куриных одна мыслишка только и вертиться. В стихах: «Что ж за врач придет ко мне с толстой сумкой на…» Короче понятно.
Прежде всего, надо было приготовиться самому. А что лучше всего отличает заболевшего человека от здорового как не компресс? Давай Рожок, вперед, крути компрессы и на горло, и на глаз, и на задницу. Долго перед зеркалом крутился Петр Иванович, в результате повязал мокрую тряпку на шею, вода по животу волосатому потекла. Брр… противно. Ладно. Разделся, лег. Майку почище натянул и давай думать, где врачей рассаживать. Припер стул, поставил у кровати. Сел на него. Пощупал, крепок ли? Крепок оказался. Посидел подумал, а вдруг двое придут? Притащил второй, рядом поставил, потом один напротив другого, тоже неплохо получилось. Еще подумал и за третьим побежал. Мелькнула по дороге предательская мыслишка: « А вдруг четверо?», и даже привиделись строгие лица трех врачей в белых халатах, восседающих напротив кровати, и их немой укор: «А четвертому?» А четвертый докторишка старенький такой, хилый с чемоданчиком у двепей мнется. Рожок даже головой помотал, чтобы кошмар отогнать, перекрестился на всякий случай и в углу комнаты примостил табуреточку, из кухни. Мало ли? После чего почувствовал полный упадок сил, застонал для натуральности и рухнул в кровать.
Стал дальше думать, и не хотел, а мысли сами в голову-то лезут. Куда ж их девать?
« А какой врач ко мне придет?»
«А как себя с ним вести?»
И вдруг! Главное забыл!
«Лекарства!»
Мигом приволок старинный сундучок, в котором лекарства хранились и на табуретке, что для старенького доктора предназначалась и расставил. После еще раз все стулья выровнял, как положено, так чтобы небольшой консилиум не стыдно было проводить при необходимости, полюбовался на дело рук своих грешных и лег. Закрыл глаза и опять началось:
« А вдруг женщина придет, интересная?»
« А я в неглиже?»
« Ну уж нет, лучше я буду в майке, чем больничный не получу!»
И хотя образ симпатичной молодой докторши преследовал Рожка, галстук Петя надевать не стал.
« О! А вдруг у нас роман получиться? Она же женщина интересная, да и я ничего, мужчина видный!»
Петр Иванович вскочил, подбежал к зеркалу, почему-то раскрыл рот и проверил коренные зубы. Оказались на месте. Он смутился, дернул вялым бицепсом и вернулся в кровать.
«Ой! А не дай бог практикантку пришлют! Залечит она меня!»
« Не то лекарство, точно выпишет. Нет, я ей сразу скажу, ничего мне не выписывай, только больничный и все!»
«ОЙ!» Рожок аж подпрыгнул.
«А вдруг мужчина придет опытный, раскусит он меня, как пить дать. Его же не обольстишь, как ту женщину интересную. Или обольстишь?»
«Нет!»
«Ему ж деньги надо будет дать!»
«Ой!!!»
«А вдруг педераст, какой-нибудь придет. Бывает же такое? Ласковый. Скажет снимите маечку я вас послушаю, снимите трусики, я вас пощупаю…»
«Тьфу, гадость какая все время в голову лезет!»
«А хотя всякое может быть, вполне… Например садисты!»
«Да, врачи-садисты. У них шприцы специальные, заколют насмерть, а потом порежут на органы…»
У Петра Ивановича от волнения даже температура поднялась. И тут звонок в дверь…
«Открывать, не открывать?»
Делать нечего, больничный нужен, пошел открывать.
На пороге стоял не врач-садист, не врач-женщина интересная, а просто Ярослав Иванович Пасенков. Он хмуро осмотрел Петра Ивановича из-под густых черных бровей и произнес недовольным баритоном:
– Тебя только за смертью посылать… Чего это ты такой?
Петр Иванович пощупал компресс и прохрипел:
– Болею…
– Зарядкой надо заниматься,– произнес наставительно Пасенков и отодвинув Петра Ивановича прошел в комнату, мурлыкая под нос: «Но сурово бровки мы насупим, если враг захочет нас сломать». Допел, сказал:
– Так вот, Петя, – осмотрел мебель, алчно окружившую кровать, и спросил:
– А что тут за колонный зал дома союза? – и не ожидая ответа захрустел попавшимся под руку яблоком.
– Я врача вызвал…
– Хм… – Пасенков задумался,– а ты слышал, что врачи нынче все из Индии, кришнаиты. Восточная медицина. Они на твоих стульях и сидеть-то не будут!
– Как это не будут? – обиделся Рожок,– У меня отличные стулья!
– Говно у тебя, а не стулья! Они на полу сидеть обучены. И молиться. Харри, там Ара, Харри, Кришна. Понял? Какой ты тупой все-таки!
Пасенков подмигнул Рожку и закружился по комнате в медленном индийском танце, напевая:
«Харри Кришна бровоньки насупит…»
Натанцевавшись, Ярослав Иванович прекратил свое незатейливое кружение и вполне конкретно сказал:
– Денег займи…
– Нету,– решительно ответил Петри Иванович,– мне еще с врачами рассчитываться.
Пасенков погрозил ему пальцем:
– У нас медицина бесплатная! Ты что не в курсе? – он сотворил ужасно жалостливую гримасу,– Бедняга, все в курсе, ты нет. Теперь знай! А раз врачу платить теперь не надо, то денег мне займи!
Рожок упрямо и отрицательно помотал головой.
– Но сурово бровки мы насупим… – пропел Пасенков угрожающим тоном и стал собираться, видя что песни его должного эффекта, как впрочем и танцы не произвели. Они ушел хлопнув дверью и оставив на столе качан загрызенного насмерть яблока. Еще одно он унес с собой. Петр Иванович с омерзением зацепил качан двумя пальцами , подошел к окну, открыл форточку и бросил его вниз. И тут за спиной раздался суровый голос:
– Ага, вы значит больной?
Петр Иванович чуть не перднул от неожиданности, он быстро обернулся и приговаривая: «А я вот. Только яблочко скушал, витаминчики, знаете ли…», нырнул под одеяло.
– Знаем мы ваши витаминчики,– недовольно пробурчал доктор, которым оказался вполне нормальный мужик с бородой и в белой врачебной шапочке, натянутой на самые брови. Он посмотрел на Петра Ивановича взглядом Кашпировского и произнес:
– Вылазь, слушать буду.
Петр Иванович охотно подставил под трубку свое мерзкое тело. Врач брезгливо сорвал с шеи больного компресс и приказал:
– Сменить.
– Слушаюсь,– отрапортовал Петр Иванович и спросил:
– Дышать?
– Не обязательно,– ответил доктор, без особого энтузиазма прислушивавшийся к Петькиным вздохам. Потом произнес:
– Хватит,– и добавил,– все ясно, не жилец!
Тут Рожок, с рожи которого не сходила довольная ухмылка, резко побледнел:
– Как?
– А вот так, не жилец! Гроб заказывать надо.
– Ой… Ой-ей-ей! – взвизгнул Петр Иванович, зарываясь лицом в подушку,– что же делать?
– Да уж ничего не сделаешь, – проговорил врач степенно, машинально вытягивая из Петькиного сундучка разноцветные бутылочки. Взгляд его остановился на одной черной баночке и он ухмыляясь отставил ее в сторонку.
– Пятьдесят,– произнес доктор, выдержав классическую паузу, которой позавидовал бы сам Станиславский.
– Что?
– Пятьдесят! – твердо повторил врач.
– И я буду жить?
– Возможно,– цинично заключил доктор,– и в следующий раз, когда надо будет больничный получить, не фиг на дом вызывать, чай не принц, а по нечетным ко мне, 31-й кабинет. Ясно?
– Так я буду жить?
– Будешь,– кивнул доктор утвердительно.
Петька тоже кивнул, губой дернул и полез в комод за деньгами, ляжками голыми светя. Доктор не спеша заполнил больничный, встал и уходя спросил:
– А там в сундучке, твои лекарства?
– Мои,– гордо ответил учитель рисования.
– Пей! – назидательно произнес врач и добавил,– особенно это! – и указал на черную баночку, на которой неровным рожковым почерком было выведено: «Крысиный яд».
Оказавшись на улице, Ярослав Иванович Пасенков, отклеил бороду, выбросил докторскую шапочку и задумчиво напевая про насупленные бровки зашагал в сторону магазина. День удался.
А Петр Иванович проспав с полчаса, очнулся в прекрасном настроении и рученьки его потянулись к оставленному доктором больничному листу. Он долго не мог врубиться в смысл написанного, а когда врубился, то долго не мог осознать. Вместо больничных рекомендаций на листке были нацарапаны следующие стишки:
Если врач пришел к тебе,
С толстой сумкой на ремне,
Заглуши невольный стон,
А то насупит бровки он.
Стихи были корявые, пасенковские, но Петру Ивановичу не удалось заглушить невольный стон, после прочтения. От досады и перенапряжения он снова потерял сознание и в желудке у него произошел небольшой путч. А настоящий врач к нему в тот день так и не пришел. Занят был. А на завтра Рожок уже и сам на работу побежал, как ни в чем не бывало. Вот и вся болезнь.
ТЕЛЕФОННАЯ НОЧКА
Ночью в квартире Петра Ивановича Рожка зазвонил телефон. А Рожку сон снился про то, как он на гору лезет, а дышать тяжело, а ноги не гнутся, но знает паразит, что если не долезет, то внизу караулят его чудища ужасные, как раз те, что в прошлую ночь за ним по школе гонялись. Ну и что? А ничего, долез, хотя и уморился здорово. Всю простынь намочил, так уморился, а на вершине горы – дед незнакомый. Сидит и смотрит подозрительно с прищуром: «Что, мол, долез, гад?»
Ну гад и отвечает: «Долез!»
Дед тогда дубинку милицейскую резиновую вынимает и говорит:
«Небось, изнасиловать меня хочешь?» Прям как та бабка из анекдота. Рожок перепугался, говорит: «Да, нет, что вы!» Типа насиловать не хочу, но если бить вздумаете, то постараюсь на славу. Откуда ему знать, что там за мысли в голове стариковской. А дед смеется:
«Сейчас я тебя сам, курву, обработаю!»
И смотрит Петр Иванович, а это и не дед уже, а Коля Маленко, только старый-престарый! Противный-препротивный! И уже тазик с раствором подвигает, типа, замурую на хрен, чтоб не дергался и в пропасть. Рожок вниз бежать. А там же чудища! Пасти с клыками, когти наточены. Опять пропотел…
А тут телефон… Рожок проснулся, ничего не поймет. На улице ночь. Свет включил, трубку хвать…
– Але…
А из трубки тишина в комнату льется чужая, незнакомая. Петру Ивановичу бы трубку назад положить, а он допытываться стал:
– Ну что там? Что вам нужно?
В трубке щелкнуло что-то, и потом как бы издалека, голос такой спокойный, меланхоличный, ну как у активных педерастов примерно, доносится:
– Как дела, милый?
Смутился Петр Иванович:
– Какие дела? – спрашивает.
В трубке зевнули и неохотно так отвечают:
– Ну какие там у тебя могут быть дела, старый козел…
Рожок сразу обиделся:
– Кто это звонит? – строго так спрашивает, как следователь на допросе, а сам прикидывает уже: «Это явно кто-то из знакомых звонит. С розыгрышем дурацким. И голос вроде знакомый, а кто не пойму…» А из трубки доносится не менее строго:
– Ты там не прикидывайся! Отвечай по существу. Так, мол, и так. Или ты меня не признал?
Голос зазвучал уже совсем угрожающе, и Петр Иванович поспешно заверил:
– Узнал, конечно узнал…
– То-то,– успокоился собеседник, – смотри у меня старый кобель. Так все-таки, как дела?
– Нормально,– сказал Рожок, чтобы хоть что-то сказать,– а у вас?
– А ты не догадываешься? – с хитрецой ответил загадочный голос.
– Нет.
– А ты подумай, только не долго. И загадки мне свои не загадывай, понял? Я твои загадки насквозь вижу. Понты колотишь, поганая сволочь! Отвечай быстро, конкретно и по-существу! – невидимый собеседник неожиданно впал в истерику.
Рожок лихорадочно подбирал слова, но молчал.
– Я жду! – завопила трубка и выматюкала Петра Ивановича витиевато и злобно,– Ну!
Потом из нее раздался тяжелый вздох и шепот:
– Ладно, козел, я перезвоню…
Гудки, занавес.
Петр Иванович нервно забегал по комнате, сна не было ни в одном глазу.
«Кто? Кто это?»
Звонка не было около часа. Когда обессилевший от беготни учитель рисования, решил, что все случившееся, банальный телефонный розыгрыш, раздался новый звонок. Петр Иванович поспешно схватил трубку и поднес ее к налитому кровью уху.
– Да!
– Я рад, что ты не спишь,– радостно произнес знакомый голос,– не вечно ж тебе спать, ублюдок… Ха-ха, неплохо я сказанул, не так ли?
Рожок часто задышал и прохрипел:
– Что вы от меня хотите?
В трубке захихикало:
– Ну зачем же так официально, на вы? А, сволочь? Ты меня хочешь на измор взять? Не выйдет! Понял? Я и не таких обламывал. Веришь?
Рожок шумно выдохнул.
– Верю… Но я не понимаю!
– Ах, ты не понимаешь? – с неприкрытой угрозой произнес голос,– он не понимает! Смотрите, какие мы непонятливые! У тебя трусы в полосочку, или как?
Переход был настолько неожиданным, что растерявшийся Петр Иванович машинально оглядел себя и брякнул:
– Вроде да.
– Так и запишем,– сказал собеседник и снова дико захохотал. Хохотал он довольно долго, видимо крайне довольный собственным остроумием, потом произнес:
– Короче учти, приятель, если не хочешь себе на полосатую жопу неприятностей, то немедленно все мне выкладывай, и не дай боже ты станешь меня обманывать.
Петр Иванович из последних сил набрался храбрости и крикнул в трубку:
– Что за безобразие!
Голос удивился:
– Безобразие? Какое такое безобразие? Дуремар ты глупый… Попробуй хоть полслова кому-то шепнуть, я башку твою лысую на бутерброд намажу. Понял? Доходчиво объясняю?
Рожок молчал, кусая губы, а собеседник продолжил:
– Да я тебя на галстуке повешу, понял? Ты чего молчишь, ты слышишь меня придурок?
Рожок молчал.
– Знаю, что слышишь. Ну так запомни, если не сделаешь все, что я приказал, пеняй на себя…
– Что приказал? – удивленно спросил Петр Иванович.
– Ты хочешь смерти?
– Нет.
– Значит не перебивай меня, я все тебе уже объяснил. Повешу за галстук, на люстре, или… – голос сделал трагическую паузу,– или на трусах…
В трубке раздался веселый смех.
– Все? – спросил Рожок.
– Ну уж нет,– отсмеялся собеседник,– ну уж нет… Так легко ты от меня не отделаешься.
«О Боже!» – подумал Рожок, ему уже было все равно, плюс дико захотелось спать, да и ноги замерзли на голом полу.
– Ты,– голос заговорил с маниакальной убежденностью в собственной правоте,– ты гадкий, паршивый человечишка. Ты даже не человек, ты сволочь, ты просто… Просто…. Просто… Вошь! – голос взвизгнул,– Ты вшивая вошь! У тебя нет друзей, нет жизненных ориентиров, идеалов, нет ничего человеческого в твоем сраном облике! Тебе наплевать на политику, искусство, историю! Короче, падло, если ты не сделаешь то, что я тебе приказал, ты будешь…
– Ладно,– зевнул Петр Иванович,– договорились.
В трубке повисла тишина.
– Да? – наконец, сказал голос,– ну смотри… Мужик пообещал, мужик сделал. Я ж на тебя надеюсь. Не подведи.
– Обязательно,– заверил Рожок.
Голос засуетился:
– Ну там если проблемы какие-то возникнут, или надо чего, ну ты понял… Звони немедленно.
– Ага,– снова зевнул Петр Иванович, нашаривая ногой тапок,– всенепременно!
– Ну и ладненько, ну и хорошо,– зарокотал голос,– всегда знал, что на тебя можно положиться. Я завтра перезвоню.
– Пока,– брякнул Рожок и кинул, наконец, трубку на рычаг.