Джозеф закрыл за собой дверь и запер ее на ключ. Затем подошел к окну и опустил жалюзи. Он поставил пляжный стул у камина и принялся рыться уже в своем столе в поисках огарка свечи. С помощью нашедшихся в кармане спичек он подогрел воск и закрепил свечу на крышке пустой банки из-под кофе. Получившийся подсвечник он поставил на каминную полку, зажег свечу и прочитал молитву. Когда он убедился, что пламя не погаснет, он разложил пляжный стул.
Талмуд описывал страдания Иова, когда тот скорбел по своим детям: «И сидели с ним на земле семь дней и семь ночей; и никто не говорил ему ни слова, ибо видели, что страдание его весьма велико». Иов и его отпрыски были мертвы более двух тысяч лет, но стулья для шивы по-прежнему делали низкими, чтобы скорбящие сидели максимально близко к земле.
Джозеф грузно опустился в свой импровизированный стул для шивы, обхватил голову руками и за-плакал.
* * *
Причины держать в тайне от Фанни смерть Флоренс были достойными, но на третий день своего траурного ритуала Джозеф пришел к выводу, что небольшое число людей все же необходимо было поставить в известность.
Например, Клементину Диркин, тренера по плаванию в Уэллсли. Джозеф не был с ней лично знаком, но Флоренс всегда отзывалась о ней тепло, и он предположил, что сможет положиться на нее в том, чтобы сообщить новости администрации колледжа и друзьям Флоренс по команде. Он представил, как в сентябре девочки соберутся вместе, чтобы утешить друг друга и решить, как почтить память ушедшей подруги. Посвятят ли ее памяти заплыв? Выложат какие-нибудь памятные побрякушки у ее шкафчика? Установят в бассейне памятную доску? Джозеф хотел верить, что смерть его дочери оставит прореху, заполнить которую эти девочки не смогут.
Еще оставалось запутанное дело заплыва Флоренс через Ла-Манш, к которому Джозеф не знал как подступиться. О многих деталях Флоренс договаривалась сама. Она не привлекала Эстер, но шла прямо к Джозефу с просьбой купить билет на пароход или забронировать месяц проживания в Отеле дю Фар на мысе Гри-Не. Цифры Джозефа сперва шокировали, но Флоренс убедила его рассматривать заплыв и его стоимость не как траты, а как инвестицию. Если она пересечет Ла-Манш, то вернет стоимость спонсорскими взносами и оплатой за выступления, а «Пекарня Адлера» сможет хвалиться, что на их ржаном хлебе первая еврейская женщина переплыла через Английский канал.
– Я даже напишу рекламные стишки, – шутила Флоренс.
Самой дорогостоящей частью плана Флоренс было привлечение тренера, который направит ее через пролив. Двое мужчин – Билл Берджесс и Джабез Вульф – успешно переплыли Ла-Манш сами и теперь зарабатывали на жизнь, помогая другим мужчинам и некоторым женщинам сделать то же. Они знали приливы и течения Ла-Манша, изучали подходящую погоду и волны. Именно тренер, объяснила Джозефу Флоренс, может обеспечить ей победу или поражение. Он научит ее, как ориентироваться по течениям, накормит горячей пищей и наймет местный лоцманский катер, который будет сопровождать ее все тридцать миль до Дувра. Самое важное, если она выбьется из сил или потеряет сознание, что легко может случиться за сутки заплыва, именно тренер примет решение, вытаскивать ли ее из воды.
В 1925-м был целый национальный скандал, когда Вульф слишком рано вытащил Труди Эдерле. Правила были простые – если пловца касались, неважно по какой причине, его или ее немедленно дисквалифицировали. Эдерле утверждала, что не готова была бросать заплыв, когда Вульф потянулся за ней, и громко жаловалась любому журналисту с ручкой наготове, что тот снял ее с заплыва без причины. Когда она вернулась во Францию следующим летом и наняла не Вульфа, а Берджесса, она привезла и своего отца – с четкими инструкциями следить за каждым движением Берджесса. Джозеф думал, что по крайней мере в этот раз газетчики показали, как из отца и дочери вышла неплохая команда.
– Если хочешь, можешь отправиться со мной, – сказала Флоренс Джозефу, когда он выписал чек на имя Билла Берджесса для ее депозита. – Будешь моей правой рукой.
Предложение казалось соблазнительным, но он должен был думать о пекарне – не говоря уже о стоимости еще одного билета на пароход и отеля. Теперь, отсиживая шиву по своей младшей дочери, он жалел, что не согласился на ее предложение. Конечно, им не суждено было добраться до Франции, но Флоренс умерла бы, зная, что любовь отца к ней была шириной с любой пролив, который она захочет покорить. Она ведь и так это знала?
Джозеф понятия не имел, как связаться с Биллом Берджессом. Если в корреспонденции Флоренс его адреса не было, возможно, он хранился в записной книжке, с которой она ездила в Уэллсли последние два года. Сколько Флоренс говорила о том, чтобы переплыть Ла-Манш, столько она документировала свои тренировки, диету и даже сон в маленькой книжечке в голубой обложке. На ней она жирными буквами написала: «ЗАПЛЫВ ФЛОРЕНС АДЛЕР ЧЕРЕЗ ЛА-МАНШ». Как уже свершившийся факт.
Джозеф впечатлился ее тщательными записями, аккуратными диаграммами, таблицами, расчерченными по линейке, чтобы линии были ровными. На некоторые страницы она приклеила статьи о других пловцах и других попытках заплывов на длинные дистанции. Он помнил то восхищение, с которым пролистывал страницы, думая – надеясь, – что дочь была так же прилежна и в учебе.
Да, в записной книжке определенно должны были найтись следы местонахождения Берджесса. Что до Диркин, ей, наверное, стоило послать письмо. Письмо она могла передать в администрацию, чтобы занести в архив вместе с документом о частичной оплате обучения. Джозеф с трудом выбрался из стула и встал за стол. Побарабанил пальцами по промокательной бумаге, обдумывая варианты. Наконец, он вызвал свою секретаршу:
– Миссис Саймонс, вы не могли бы зайти на минуту?
* * *
Этим вечером, когда Эстер отправилась в постель, Джозеф воспользовался возможностью и легонько постучал в дверь старой спальни Фанни и Флоренс, которую Флоренс недолго делила с Анной.
– Входите, – услышал он голос Анны.
– Позволишь побеспокоить тебя на минуту? Я ищу кое-что.
Анна лежала в постели – старой постели Фанни – и читала книгу. Когда он вошел, она села, спустила ноги с матраса и нащупала стопами обувь. Джозеф не хотел вызывать у нее неловкость, желая, чтобы она чувствовала себя как дома.
– Не вставай, – сказал он, хотя она уже стояла. – Пожалуйста, садись.
Она неуверенно присела. Ее книга была закрыта, зажимая заложенный между страниц палец. Она следила, как Джозеф оглядывает комнату, будто исследует ее впервые. Неужели он и правда не замечал, как темно тут было по ночам?
– В светильнике нет лампочки? – спросил он.
Анна заглянула под абажур и покачала головой.
– Нет, все в порядке.
– Тут темно. Недостаточно света для чтения.
Анна снова посмотрела на светильник, затем на книгу в своей руке.
– Мне хватает.
Джозеф дал себе зарок присмотреть другой светильник, с лампочкой поярче.
Комната была довольно большой. У одной стены стояли две латунные кровати, которые разделял прикроватный столик, принадлежавший еще матери Эстер. Еще было два комода, ни один из которых не отличался особым качеством. На них располагались всякие безделушки – калейдоскоп, который Джозеф подарил Фанни, когда она уже стала слишком взрослой, чтобы с ним играть, и кубок показательного заплыва, который Флоренс оставила тут, когда они съехали с квартиры прошлым летом.
Он начал открывать ящики комода Флоренс и вдруг подумал, что должен объясниться по этому поводу с Анной.
– Я ищу адрес Билла Берджесса, – сказал он.
Она положила книгу на столик, подошла к комоду и включила другую лампу, которая давала света еще меньше, чем прикроватный светильник.
– Билл Берджесс – это ее тренер? – спросила она.
– Во Франции, да. Или, возможно, в Англии.
– Я не видела записной книжки.
– Я подумал, возможно, он есть в ее письмах. Или в том плавательном дневнике, который она вела. С голубой обложкой.
– Он здесь, – сказала она, подводя его к столику. Она открыла ящик, позволяя висячей части латунной ручки качнуться и клацнуть о дерево, затем отступила в сторону и села на свою постель. – Я не видела писем. Могла она оставить их в колледже?
Джозеф едва не разрыдался при виде голубой книжечки. Вся энергия, все надежды его дочери на будущее, которым не суждено было сбыться. Он взял дневник и сел на постель Флоренс напротив Анны. Буквы на обложке стерлись с тех пор, как он видел книжку в последний раз. Он провел пальцами по тем, что еще были заметны, «Заплыв Флоренс Адлер».
Он медленно перевернул первые несколько страниц, вчитываясь в каждое слово. Запись за июль сообщала, что она заменила завтрак с тоста на банан. «Такое чувство, что я могла плыть вечно», – и ему пришлось остановиться. Он не мог продолжать так, только не перед Анной.
– Вот, – сказал он, протягивая ей книжечку. – Не посмотришь? Я ищу только его адрес. Чтобы написать. Сообщить, что она…
Анна кивнула, открыла книжку и начала листать страницы.
Джозеф восхищался ее серьезностью, способностью сосредоточиться на задаче.
– Ты сильно напоминаешь мне мать, – сказал он, наблюдая, как Анна изучает аккуратный почерк его дочери. – Инес была не из тех, кого легко можно отвлечь.
Анна загорелась от похвалы.
– Она нечасто говорит о… О своем детстве.
– Ты хочешь сказать, она нечасто упоминает меня?
Анна зарделась.
– С чего бы? – сказал он. – Я в прошлом.
– Наше прошлое важно, разве нет?
Джозеф согласно пожал плечами. Он не знал, сколько рассказала ей Инес, но был в курсе, что Анна точно читала его спонсорское письмо.
– Занятно, что именно может запомниться.
Анна перестала листать страницы и подняла на него выжидающие глаза. Он кивнул в сторону книжечки, чтобы она продолжала, а сам заговорил.
– У твоей матери был велосипед, и мы ездили на нем вдоль реки. Я крутил педали, она рулила, и что я помню лучше всего, так это ее волосы, которые вечно попадали мне в глаза и в рот.
– Сколько вам было лет?
Он улыбнулся.
– Девять или десять. Сущие дети.
Анна продолжила листать записную книжку, но уже медленнее.
– Вы не думали о том, чтобы остаться? – спросила она.
– Думал. – Только об этом он и думал осенью, когда им исполнилось семнадцать, как только в письме от брата прибыл билет на пароход. Когда он показал билет Инес, она уставилась на клочок бумаги, будто одним взглядом могла заставить его исчезнуть.
– Тогда женись на мне, – сказала она, осознав, что невозможно заставить его остаться в Лаккенбахе. – Возьми меня с собой.
Анна хотела услышать историю из прошлого, но Джозеф не был уверен, что эта пришлась бы ей по душе. Быстрая помолвка, обещание послать за Инес, как только он накопит достаточно денег, письма через Атлантику – письма, которые внезапно оборвались, когда он встретил Эстер. Он в этой истории имел вид не слишком приглядный.
– Как много рассказала тебе мать? – спросил он Анну.
– Не очень, – сказала она, снова поднимая глаза от записной книжки. – Только то, что вы были помолвлены, но ничего не вышло.
Инес была хорошей женщиной, слишком достойной, чтобы испортить мнение своей дочери о нем правдой.
– Анна, – сказал он, когда она вернулась к своему занятию. – Я не хочу, чтобы ты переживала о матери. О родителях. Если поручительство не поможет, мы попробуем и другие способы.
По щеке Анны скользнула слеза, и она вытерла ее основанием ладони.
– Думаете, консул его не примет?
Добыть Анне студенческую визу было одним делом, а получение виз для ее родителей оказалось совсем другой задачей. Поскольку Джозеф не являлся их родственником, он должен был доказать, что Инес и Пауль не окажутся по приезде на попечении государства – что они сами смогут обеспечивать себя, не лишая при этом рабочих мест достойных американцев. Невозможная задача, учитывая, что их счета были заморожены.
Джозеф не знал, насколько честным он должен быть с Анной.
– Подозреваю, что нам понадобится нечто больше, чем просто спонсорское письмо. Но кто может предсказать?
– С вашей стороны очень любезно обо всем этом помнить после… всего.
Он готов был помочь Инес и Паулю до смерти Флоренс, и поворачиваться к ним спиной теперь казалось неправильным. Себе он говорил, что так хотела бы Флоренс, но это была не вся правда. Джозефу нравилось быть занятым, и он получал успокоение от настолько прямолинейной задачи, как получение визы, какие бы препятствия и сложности ни встречались на его пути. Если он последует всем положенным процедурам, сделает необходимые взносы, возможно, получится как кролика из шляпы достать родителей Анны. Про Флоренс того же сказать было нельзя.
– Ничего, – сказал он, когда Анна долистала записную книжку до конца.
– Адреса здесь нет, – подтвердила она, закрывая ее. – Он есть у Стюарта. Или Стюарт сможет его достать.
Он потянулся за записной книжкой, и Анна передала ее двумя руками, как будто это было что-то хрупкое и дорогое.
* * *
Когда в пятницу утром Джозеф прибыл в офис, там его ждал Стюарт, неловко примостившийся на пляжном стуле. Когда Джозеф зашел, он встал – так быстро, что стул сложился и с грохотом опрокинулся на пол. Джозеф поморщился.
– Ваша секретарша сказала, что вы хотели со мной увидеться.
Джозеф не сказал ни слова, просто прошел к своему столу, взял стоящий за ним тяжелый крутящийся стул из дуба и перенес к камину.
– Садись, – сказал Джозеф. – Там будет удобнее.
Стюарт начал было спорить, но Джозеф поднял руку, отказываясь слушать его возражения.
– Окажи старику услугу, Стюарт.
Под здоровым загаром скрывался усталый и осунувшийся молодой человек. Под голубыми глазами залегли темные круги, и Джозеф задумался, сколько Стюарт спал за прошедшие со смерти Флоренс пять дней.
– Как Фанни? – спросил Стюарт.
– Я хотел бы рассказать тебе. Но, понимаешь ли, я не очень хороший отец. Не навещаю ее.
– Больница?
Джозеф покачал головой, раскладывая пляжный стул.
– Не заходил в нее с войны.
– Я не думаю, что это делает вас плохим отцом.
Джозеф нахмурился.
– Мог бы быть и получше.
– Вы были медиком? Во время войны?
– Водителем «Скорой помощи».
– Вы и Хемингуэй?
– Получается, да, – сказал Джозеф. – Но я водил для армии США. Не уверен, что выглядел так же эффектно.
Нужно было приступить к делу, спросить Стюарта, иначе он мог все утро рассказывать о войне.
– Послушай, Стюарт, мне нужна помощь, чтобы найти Билла Берджесса. Чтобы отменить заплыв.
Стюарт изумленно вздрогнул, будто внезапно вспомнив, что Флоренс не могла быть одновременно мертвой девушкой и чемпионкой по плаванию. Он медленно кивнул.
– Я не знаю, где он живет и можно ли забрать депозит, – сказал Джозеф. – Флоренс занималась всем сама.
– У меня есть его адрес в Кале.
– Тебя не затруднит написать ему? Я не уверен, что готов к этому.
Стюарт яростно закивал головой, как делают люди в кризисной ситуации, когда они благодарны за порученную задачу, неважно, насколько малую.
– Я пошлю телеграмму. Я и в отель могу послать тоже. На случай, если он уже отправился на мыс Гри-Не.
– Спасибо. Позволь покрыть расходы, – сказал Джозеф, доставая бумажник, но в этот раз уже Стюарт поднял руку, останавливая его.
– Пожалуйста, не надо. Это меньшее, что я могу сделать.
Джозеф посмотрел на Стюарта, который опустил глаза к ладоням с обкусанными ногтями.
– Ты же знаешь, что не виноват?
Стюарт ничего не ответил, только кивнул головой, как марионетка.
Джозеф попытался встать на место Стюарта. Что, если бы он потерял Эстер тем первым летом, когда она была одновременно живой женщиной и мимолетным видением?
Когда Эстер вместе с родителями поселилась в «Чорни» летом 1904-го, английский Джозефа был настолько плох, что он боялся заговорить с ней. Вместо слов он предлагал ей лучшие места в ресторане, подавал особо круто сваренные яйца на завтрак и не заказанный кусок бостонского пирога с кремом на ужин. Ее родители замечали его проделки, но в целом игнорировали, полностью уверенные, что их девятнадцатилетняя дочь не ответит на ухаживания восточноевропейского еврея, едва ступившего с борта парохода на континент. Но когда однажды вечером он убирал их стол и нашел записку, которую Эстер оставила ему под брошенной салфеткой, он подумал, что сердце перестанет биться в груди.