Заметки об анатомии поступка. Человек и нелюди - Батраков Евгений Георгиевич 3 стр.

И, в-третьих.

Энциклопедический словарь утверждает, что «норма – предписание, разрешение или запрещение действовать определенным образом» [39], предписание, т. е. властное волеизъявление. В нашем случае – волеизъявление уполномоченных на то органов государства и структур алкогольного бизнеса.

А способны ли структуры алкогольного бизнеса оказывать властное волеизъявление? Думаю, что никто не будет спорить с тем, что алкогольный бизнес – это экономическая деятельность, которая находит свое концентрированное выражение в политике, а политика – это способ управления, в частности, при помощи власти.

Может ли бизнес властвовать?

Ответ очевиден: цель бизнеса – получение прибыли, т. е. денег, а деньги, напомнил нам древнюю формулу персонаж фильма Алексея Балабанова «Брат 2», правят миром. И при 50 процентах прибыли, как утверждал английский публицист XIX века Томас Джозеф Даннинг (1799—1873), бизнес «положительно готов сломать себе голову, при 100 процентах он попирает все человеческие законы, при 300 процентах нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы» [40].

Вот и выходит, что политика – это бизнес, легко превращающий даже самого простейшего депутата Государственной думы в респектабельного, влиятельного миллионера, а алкогольный бизнес – это политика, легко превращающая россиян в нищих, бездомных и больных…

Впрочем, вернемся к норме.

Управление, которое используется алкогольным бизнесом, имеет двойственную направленность.

Во-первых, в соответствии с формулой, процитированной Марксом в «Нищете философии»: «Производство идет впереди спроса, предложение силой берет спрос» [41]. Силой берет спрос в частности, с помощью все той же рекламы, главная цель которой – сбыт товаров и услуг, а также увеличение объема их реализации: «Реклама обладает чудодейственной силой: она заставляет людей нуждаться в том, о чем они раньше даже и не слыхали» [42].

Во-вторых, алкогольный бизнес при всемерной поддержке государственных структур, через пропаганду пития, насаждая питие, как норму жизни, не только заставляет людей приобщаться к предлагаемым услугам и производимым товарам, но и создает, тем самым, механизм контроля над отдельными индивидами, группами и социумом – механизм контроля, встраиваемый в традиции, обычаи, обряды и ритуалы, механизм контроля, надобность в котором вытекает из самой архитектоники общества, в основе которого – принцип иерархии, имеющий, по крайней мере, у нас, в России, традиционно авторитарный характер. А характер, отягощенный авторитаризмом, это, если хотите, еще и диагноз или, если помягче, симптом, указывающий на наличие страха, загнавшего тех, кто от него спасался, на вершину власти. И теперь они, обреченные на власть, возвысившись – такова уж человеческая природа – с неустранимой тревогой глазеют в бездну, из которой выкарабкались, но в которую вновь могут быть низвергнуты волей случая или же по множеству иных причин.

И страшась утратить свое шаткое положение, патологически сомневаясь в себе и в реальности происходящего с ними, они требуют от тех, над кем владычествуют, все новых и новых подтверждений лояльности, бесконечных доказательств того, что любимы, уважаемы, почитаемы, признаваемы… Вот тогда-то и становятся особо востребованными механизм контроля и аппарат репрессий, воздействия на инакомыслящих и несогласных. И хотя данная тема весьма интересна и множество таит «открытий чудных», мы сурово ограничим себя лишь одним ее аспектом: норма как механизм контроля.

Как утверждает словарь, норма – это предписание, а предписание это – требование, неисполнение которого влечет за собой некую ответную меру воздействия – наказание. Ну, оно и понятно, ведь основная функция нормы – не только регламентировать общение, но еще и регулировать его. А регулировать всегда проще, если у вас, как утверждал знаменитый американский бандит Альфонс Габриэль Капоне, кроме доброго слова есть еще и пистолет. Не хочешь хотеть – заставим.

В норме выражается требование, т. е. чья-то воля. Чья же? И кто вообще выдумал социальные нормы или, скажем даже пошире, как вообще возникает мораль – совокупность норм?

Ну, конечного ответа на этот вопрос, очевидно, ждать не приходится, поэтому удовлетворимся тем, что в настоящее время в научном мире уже считается установленным: «мораль определенного общества обусловлена присущим ему способом производства, а в особенности экономическим строем. <…> …экономика общества определяет в последней инстанции мораль этого общества, а это означает, что экономика в конечном счете определяет основные черты морали и содержание ее главных принципов» [43]. Следовательно, морально, нормально то, что экономически выгодно.

Но… выгодно кому?

Государству экономически НЕ выгодно, чтоб люди употребляли алкоголь: суммарный ущерб, получаемый от реализации спиртного, значительно перекрывает «доход», получаемый в виде акцизов и т. п. В докладе «Злоупотребление алкоголем в Российской Федерации: социально-экономические последствия и меры противодействия» – утвержден 3 мая 2009 года Советом Общественной палаты РФ – приводятся нижеследующие убойные данные: «Макроэкономические расчеты М. Сухра, специалиста отдела инвестиций в здоровье и развитие Европейского отделения Всемирной организации здравоохранения, выполненные по заказу Общественного совета Центрального федерального округа показали, что совокупные экономические потери России от злоупотребления алкоголем составляют порядка 1 триллиона 700 миллиардов рублей.

Доходы от производства и оборота алкоголя составили в 2008 г. 66 млрд рублей, что представляет собой около 0,7% доходов консолидированного бюджета».

Сравните: ущерб – 1 триллион 700 миллиардов рублей, доход – 66 млрд.

Пьющему экономически также НЕ выгодно употреблять спиртное: снижение производительности труда, прогулы, потеря работы, упущенная выгода, утрата работоспособности, заболевания, инвалидность, криминальные эксцессы и пр.

Единственно, кому экономически выгодно, чтобы люди употребляли алкоголь, так это только тем, кто алкоголь производит и продает. Потому-то именно они, деятели от алкогольного бизнеса, и насаждают в обществе представления о питие, как о норме, насаждают с помощью проституированных врачей, госчиновников, артистов, режиссеров, литераторов, журналистов, владельцев СМИ и прочих.

Хуже того, алкогольный бизнес использует еще и такое омерзительное изобретение, как «козел-провокатор». Вот, что об этом рассказал русский писатель Анатолий Онегов, выступая в ЦДЛ 5 марта 1985 года: «На мясокомбинатах есть должность козла-провокатора. Обычно козел кастрированный. Спокойный. Он уже все понимает. Так вот, пригоняют баранов, и нужно загнать их на поток, где мясо получается. А зачем гнать? Они сами пойдут. За козлом. И они идут. Туда, где их уже поджидают мясники с ножами.

Но! Оказывается, чтоб козел работал таким провокатором, его нужно сначала споить. Он-то впереди всех баранов бежит не за просто так, а за своими 100 граммами!»

В роли таких козлов-провокаторов, как читатель уже догадался, используются многие и разные телеведущие, вконец озвездевшие певцы и врачи-шоумены…

И деятельность этих и им подобных платных совратителей неизбежно приводит к позорной интермедии: человек, родившийся естественным трезвенником, хряпает порцию алкогольсодержащей жидкости. И с этого момента в голове падшего существа завершается длящийся многие годы идейно-теоретический переворот: убеждение будто бы спиртное можно и нужно пить, становится и его убеждением тоже. И он, дабы сохранить свое собственное лицо, вынужденно оправдывает содеянное. Несмотря на то, что от выпитого его мутило и тошнило, кружилась голова и блевал он до соплей и слез, – утверждает: пить – это прикольно. Невозможно признаться даже себе самому, что тебе от выпитого плохо, когда другим, с их слов, хорошо.

Так давно завербованный Алкогольной мафией, становится, наконец-то неофитом в легионе адептов противоестественного образа жизни, вносящим словом своим и примером посильную лепту в совращение еще не пьющих, в поддержание уже совращенных…

Вот и выходит, что в насаждаемом представлении о питии спиртного, как о норме, выражается не только воля шкурно в ее существовании заинтересованных – воля производителей и торгашей и тех, чье лакейство проплачено торгашами и производителями, но и тех, кто очутился средь всей этой братии из-за своей склонности к пресмыкательству, к соглашательству, к конформизму… Не спиртного поначалу хотелось, но – быть как все. Это ж о них учитель средней школы из Омска М. И. Пономарев: «Без спиртного могут прожить все, но не могут не пить, ибо ориентируются на окружающих» [44].

Ориентация на окружающих – это стремление соответствовать ролевым ожиданиям, которые, в свою очередь, определены социальными нормами, а одна из них – «пить это нормально».

Хуже того: то, что Алкомафия в своих собственных интересах навязывает обществу питие спиртного, как социальную норму – это не удивляет, удивляло бы обратное. Но… общество приняло навязываемое?! Общество не отвергло – утилизировало, включило в свою жизнедеятельность представление о растворах, содержащих алкоголь – наркотический, протоплазматический яд, – как о напитках полезных, которые можно и нужно пить?! В меру. И если – качественные.

?!..

Граф де Мопра в пьесе английского писателя Эдварда Бульвер-Литтона «Ришелье или заговор» утверждал [45]:

Что ж это за крест такой достался России, что угораздило ее пойти столь беспутным путем всеобщей алкоголизации?

Россия – это: «я, ты, он, она, вместе – целая страна». Иногда вместе – это целая компания… Из таких, как я, ты, он, она. Нуждающихся в общении. А общение – явление социальное. Потому-то и требуется этический намордник – «норма»: предписание действовать определенным образом. Без предписаний, т. е. без правил общения нельзя никак.

Так сошлись в одном ритуализированном действе шкурно-политические интересы Алкогольной мафии и личностно-бытовые интересы индивидов. Норма, находящаяся между людьми и над ними, оказалась незаменимым подспорьем: она структурирует процедуру общения, а уже только поэтому значительно облегчает общение; она регулирует поведение, определяя его возможные и желаемые пределы, предписывает «карнавальное общение», индульгирует неудачные высказывания, неловкие действия и даже совершенно скотские выходки…

Норма служит основой кристаллизации питейного ритуала, выступающего как безусловная ценность. К ритуалу, как к последнему аргументу, апеллируют в тех случаях, когда нужно обосновать свое требование к рядом находящемуся члену сообщества, навязать ему свою волю. Вспомните, как бесцеремонный слесарь Василий Игнатьевич Харитонов (Евгений Леонов) в фильме Г. Н. Данелия «Осенний марафон» [46], в два счета поставил на место, на какое хотел, преподавателя Ленинградского университета Андрея Павловича Бузыкина (Олег Басилашвили) и профессора из Дании – Билла Хансена (Норберт Кухинке).

Харитонов – Хансену:

– Тостуемый пьет до дна. Я за вас выпил, значит, вы тостуемый. Я до дна, и вы до дна. Такой у нас порядок.

Харитонов – Бузыкину:

– Так у нас не положено, Палыч! Теперь надо посидеть. Хорошо сидим!

И все! И высококультурные люди – преподаватель и профессор – враз скисли!? Даже пискнуть не посмели!

Да, видимо, не без серьезных оснований К. Маркс в работе «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» писал: «Традиции всех мертвых поколений тяготеют, как кошмар, над умами живых» [47].

Традиции, обычаи, ритуалы, нормы…

Каждый признающий норму – обретает статус «своего парня» и получает шанс интегрироваться в компанию. Каждый страдающий от одиночества и отчуждения, от страха жить и страха умереть, от пустоты душевной и пустоты умственной – всякий примкнувший к компании, рассредоточенных вокруг бутылки с алкогольным зельем, чувствует, как некий всеутешающий елей разливается по всему телу, и исчезают заботы, тают назойливые мысли, и мерещится будто бы все тебя понимают, уважают и даже любят, и грудь распирает чувство собственной значимости, и поднимается волна беспричинного довольства, радости, беспечности… Правда, все мимолетно, будто набежавшая и рассеявшаяся галлюцинация… Словно пьяный, райский сон наяву. Нечто нереальное, но пережитое, что и побуждает в очередной раз, снова и снова примкнуть, поднять, проглотить… И испытать елей, беспечность, радость и значимость… И пусть это всего лишь миг, но он был – миг!.. И опасение, что способ действий, однажды оказавшийся результативным, обернется неудачей, вынуждает жестко придерживаться сложившегося стандарта – ритуала.

Норма – ритуалообразующий фактор – царствует безраздельно. Она – распорядитель, и ее диктат проявляется во всем. К тому же она еще и хранитель компании, и гарант ее дальнейшего существования. Потому-то компания, и каждый причисляющий себя к сообществу пьющих, и каждый, кто твердо уверен, что питье спиртного это нормальное в жизни занятие, столь ревностно надзирает за тем, все ли следуют ей – все ли из числа сидящих за столом, пьют? Не уклоняется ли кто? Не ловчит ли?

Нормой предписано пить. Значит, не пить этой же нормой запрещается. Пить – это нормально. Следовательно, быть трезвым – не нормально. И вот уже бывший директор Инжавинской вспомогательной школы-интерната, где содержались лица с интеллектуальной недостаточностью, депутат Государственной Думы, член фракции КПРФ Т. В. Плетнёва (Штрак) на всю страну прямо так и заявляет: «Совсем не пьющий – человек чи больной, чи подлюка» [48]. Я не знаю, как на это отреагировали мусульмане, я был – обескуражен.

И она не одинока. О том же в свое время помнится, заявил и заместитель председателя Госдумы, руководитель фракции СПС Б. Е. Немцов, убитый впоследствии мусульманами: «Вы знаете, я с подозрением отношусь к непьющим. Мне кажется, что они что-то замышляют» [49].

В тон своему соплеменнику сиплым голосом деликатно расшаркивался и владелец сети питерских пивнушек «Толстый Фраер», еще пока не убитый мусульманами, А. Я. Розенбаум [50]:

Представляется очевидным, что пьющие превратили свою «питейную норму» еще и в средство выявления идейно-ценностной ориентации, в эдакую лакмусовую бумажку, с помощью которой они определяют: «свой – чужой».

Чужой, т. е. непьющий своим непитием однозначно отрицает свою принадлежность к сообществу пьющих – к компании; он самым наглым образом демонстрирует полное отсутствие элементарного конформизма и явное наличие индивидуализма, чуждого для пьющих, стремящихся быть как все, делать то, что делает большинство, а значит, этот, оттопырившийся непьющий, грубо подрывает само существование компании, основанной на питейном ритуале, рожденном «питейной нормой». Да, терпимо ль подобное?!

Потенциальная опасность для удовлетворения нужд и страстишек тех, кто интегрируется в компанию, опасность для самого существования такого явления, как компания пьющих, опасность, исходящая от трезво себя ведущих индивидуумов – вот причина возникновения института соглядатаев, ревностно контролирующих происходящее за столом и около.

Не пренебрегает механизмом контроля и государство – соучредитель нормы, обязывающей пить. Конечно, я имею в виду не то государство, цель которого, как мнилось руководителю Южного общества декабристов П. И. Пестелю, – благоденствие всех и каждого. Государство, о котором он был такого хорошего мнения, в конце концов, Павла Ивановича заточило на полгода в одиночку Петропавловской крепости, затем приговорило к смертной казни через четвертование, но, видимо вспомнив про свою цель, снизошло до милосердия и 13 июля 1826 г. этого 33-летнего полковника, ветерана Отечественной войны попросту удавило на виселице…