– Группэ форвардс!… Фоя! – и сразу раздалась автоматная очередь.
Животов прыгнул в сугроб на заранее выбранную, более менее защищённую на почти чистой опушке леса, позицию. Тут показался капитан, периодически поворачиваясь и отстреливаясь, бежал назад к группе. За ним из ниоткуда появилось трое в маскхалатах, на ходу поливая длинными очередями всю группу разведчиков. В след за ними выбежало ещё четверо в таких же маскхалатах и с автоматами наперевес. Немцы быстро рассредоточились по поляне и залегли, почти слившись со снегом. Иван вскинул ППШ и огнём принялся отсекать немцев от своих. До того, как капитана скосила автоматная очередь, он успел произвести только два выстрела назад совершенно не глядя. Группа разведчиков перед тем как залечь, потеряла троих. Вместе с капитаном четверо разведчиков лежало на снегу, не подавая признаков жизни. У немцев, было похоже, что потерь вообще не было. Все немцы, после встречного огня со стороны Животова, сразу залегли и затихли. В белых маскхалатах на снегу их совершенно не было видно. Разведчики открыли огонь наугад. Иван сделал ещё две короткие автоматные очереди в никуда, но тут же поняв всю бесполезность перестрелки в нынешних условиях, скомандовал группе:
– Прекратить огонь! Всем отходить!
Разведчики по одному короткими перебежками направились к деревьям. Оказалось, что в группе осталось пять человек, вместе с Животовым. Командир отделения сержант Охапкин подкатился поближе к Ивану:
– Что дальше, товарищ лейтенант?
– Занимаем оборону. Ждём наших. Передай всем, чтобы немцам не давали голову поднять, пусть периодически простреливают поляну! – распорядился Иван.
Сержант откатился к солдатам, а Животов прекратил стрельбу и пополз к телам разведчиков. Приблизившись, он проверил у всех пульс, все четверо были мертвы. Немцы заметив движение возле тел, снова открыли по ним огонь. Иван замаскировался среди трупов убитых разведчиков в надежде позже отползти из-под обстрела, как только шедшие сзади основные части завяжут с немцами бой. Немцы периодически обстреливали трупы разведчиков, лежавших вокруг Животова. Пули прошивали снег вокруг Животова. Иван старался не шевелиться. Так он пролежал в снегу среди тел около получаса в ожидании огня основных сил. Немцы уже забыли про труппы разведчиков и про Ивана заодно, поэтому в его сторону уже не стреляли. Не дождавшись помощи от своих, к неописуемому удивлению немцев, которые давно посчитали его за трупп, Иван резко подскочил и припустился бежать до ближайшего оврага, который он заметил ещё при выходе на поляну. Долетев до оврага под непрерывными автоматными очередями немцев, Иван с разбега рухнул туда – на самое дно оврага и тут уже обнаружил, что в его автомате закончились патроны.
Через несколько минут абсолютной тишины, вдруг со всех сторон застрочили пулемёты и автоматы. Начался бой. «Вроде наши? – спрашивал сам себя Животов. – Точно, наши…, вот это, похоже, пэпэша, а это вроде „Дегтярёв“… А вот это немецкий „Шмайссер“, а в ответ пэпэша! А это карабин немецкий, а в ответ снова пэпэша», – прислушивался Иван к звукам выстрелов, стараясь определить вид оружия, а заодно и кто куда наступает, и кто куда отступает. На стрельбах Животов всегда пытался запоминать и отличать из какого вида оружия идёт стрельба. Зачем он это запоминал Иван тогда не знал, он просто запоминал и всё, какой-то внутренний голос ему подсказывал, что эти навыки когда-нибудь ему пригодятся и даже спасут ему жизнь. Теперь это умение пригодилось и Животов не глядя почти безошибочно угадывал ход боя и его направление. Он решил заменить отстреленный диск ППШ и неожиданно для врага вступить в бой и тем самым поддержать своих. Иван, с самого первого дня назначения его в разведку, носил с собой в вещмешке дополнительный диск к автомату, на случай если вдруг бой примет затяжной характер. Перед каждым заданием Иван проверял диск и в случае необходимости бережно его протирал и оснащал патронами. Редко приходилось его доставать, обычно в разведке хватало и одного. Но это был как раз тот самый крайний случай, нужно было срочно поддержать наших с фланга.
«Наши пошли в атаку, мой выход! Вперёд лейтенант!» – скомандовал сам себе Животов, защелкнув запасной диск на автомате. Иван высунулся из оврага и направил ствол автомата в сторону немцев. Где-то в самом конце оврага в пятидесяти метрах от Животова, в сторону немцев бил ППШ. «Охапкин?» – подумал Иван. Взглянув на поляну, он увидел, что немецкий офицер, приподнявшись, машет пистолетом и гонит своих автоматчиков в маскхалатах вперёд прямо на него. Вдруг прозвучал одиночный выстрел откуда-то сзади из леса. Немецкий офицер вдруг словно наткнулся на что-то и сразу упал лицом в снег. Немецкие автоматчики стали по одному вскакивать и отстреливаясь отступать назад, обратно за снежный вал. Животов открыл по ним огонь короткими очередями, экономя патроны последнего диска, но совсем покидать овраг всё же не решился.
Бой стих примерно через полчаса. В овраг со стороны основных частей прыгнули трое офицеров: старший лейтенант из полковой разведки Александр Александрович Соловьев, по прозвищу «Сан Саныч» или «Соловей», младший лейтенант Тутышкин Николай Павлович, по прозвищу «Топтышка» и третий – лейтенант Чернов Василий Иванович, по прозвищу «Чёрный». Молодые лейтенанты прибыли в полк из резерва совсем недавно. Это у них был первый бой. Старлей Соловьев был назначен их наставником.
– Привет разведка, вы немцев высмотрели? – поздоровался с Иваном Соловьев.
– Да я со своими орлами! Мы их носом за версту чуем, как волкодавы чуют волков, – похвалился Животов, поздоровавшись за руку с молодыми лейтенантами.
– Вот, молодежь, знакомьтесь, это гений разведки – лейтенант Животов Иван Андреевич! Мастер водить полки через непроходимые леса. Ведёт хоть полк, хоть дивизию через любое бездорожье с закрытыми глазами. Один раз вначале на карту глянет и пошёл, а за ним вся дивизия. Во как! Прошу любить и жаловать!
Все рассмеялись, достали папиросы и не спеша закурили, наслаждаясь вдруг наступившей полной тишиной, прерываемой только трелью дятла как в былое мирное время.
– Чего так долго реагировали, мы уж давно здесь бой ведём? – жадно затянувшись, спросил Иван, в основном обращаясь к Соловьёву и пытаясь скрыть своего негодования и волнения в виде трясущихся рук. Животов плотно прижал одну руку к телу, а второй стал производить манипуляции, как-будто что-то разминает в руке. «Нельзя показывать молодым, что дяденька трусит, – решил он про себя. – Значит не привык я ещё воевать, трясёт как в первый раз. Ничего, дальше должно быть легче. Как тут говорят: это первые пять лет тяжело – потом привыкаешь».
– Ждали пока немец себя полностью обнаружит, вот и не вступали, – объяснил Соловьёв. – Потом зашли с тыла, окружили гадов и всё – отступать то им некуда стало. Отсюда вы их гоните, а мы их там встречаем. Немцы стали отступать и всё, они у нас в руках голубчики. Почти целый взвод в плен сдался, остальные к своему господу отправились, пусть он их теперь допрашивает! – ухмыльнулся Сан Саныч.
Они повернулись к молодым офицерам:
– Вот, знакомься, Василий Иванович Чернов, лейтенант, сибиряк, охотник. Ну они – сибиряки-таёжники, все с раннего детства уже охотники. Так вот, он белку со ста шагов в глаз бьёт.
– Да будет вам, товарищ старший лейтенант… – замычал Чернов.
– Вася всегда с собой трехлинейку Мосина таскает с оптическим прицелом. Вот и сейчас, видал как обер-лейтенанта снял? С одного выстрела и вся немчура враз побежала. Они без офицера воевать не могут. Так вот, его тебе в разведку направили, хватит, говорят, у штаба без дела ошиваться, – объяснил Соловьев и продолжил по второму лейтенанту:
– А этого мне в усиление направили, вроде как адъютантом ко мне, – совсем развеселился Сан Саныч. – Не знаю, только, как справиться ли, дело то ох какое не простое? – Соловьёв незаметно подмигнул Ивану.
– Если по служебным обязанностям, то думаю справится, а вот на личном фронте, по женской части, тут гораздо сложнее… – загадочно произнес Животов. – Думаю придётся серьезно постажироваться.
Все снова дружно рассмеялись, но тут же осеклись и стали выбираться из оврага.
– Отставить смех, – уже серьезно остановил офицеров Животов, – пойдёмте, товарищи офицеры, подберём наших товарищей. Там на поляне трое наших разведчиков и штабной капитан лежат, вечная им слава и память, – добавил Иван. Как только вспомнили о павших, смех резко оборвался, всё-таки он был вызван скорее длительным нервным напряжением и стрессом, чем какой-то действительно смешной ситуацией. Ситуация была как раз самой что ни на есть траурной.
4. В освобождённом городе
Навстречу огненным лучам заходящего солнца, из заснеженных полей поднимались белые клубы дыма. Это горел город Гатчина. У города – застава. На деревянной наскоро выстроенной арке надпись: «Даешь Берлин!». У заставы скопление людей и различной техники. Из притормозившего у арки, трехосного защитного цвета, автобуса ГАЗ-05 шустро выпрыгнули два офицера, одетые в светло-серые из дублёной овчины полушубки, хромовые сапоги и меховые ушанки. У того, что поменьше ростом, но явно покрепче, на боку висела толстая, набитая картами и документами, кожаная полевая сумка – это был лейтенант Иван Андреевич Животов. Вторым прибывшим был лейтенант Василий Иванович Чернов.
Неловко переступая, ещё не расходившиеся, после долгой сидячей позы, офицеры, минуя заставу, неторопливо двинулись вдоль охваченной дымом улицы. Степень разрушения домов была разнообразной. Обычно, на месте бывших домов, уродливо возвышались, то квадратные изразцовые, то круглые обитые жестью печи. Деревянные детали домов, разбросанные по сторонам, медленно тлели. В одном бывшем двухэтажном доме сохранилась круглая обитая жестью печь. Также уцелела часть внутренней стены, примыкавшая к печи, и небольшая площадка пола. На площадке стояла железная кровать с обгоревшим пружинным матрасом.
– Вот тебе и квартира… – со скорбной интонацией произнес Животов, кивнув в сторону развалины. – Ведь кто-то здесь жил, хозяйство вел, дом для семьи отстраивал, а теперь, в одночасье бах и лишили людей всего. Семья если и жива, так осталась без крыши над головой. За что, Вася?
Чернов подумал… и ответил:
– Война Ваня! От неё все страдают, а за что? Один бог знает.
– Ты что же верующий что ли, комсомолец Чернов? – в шутку подозрительно посмотрел на молодого офицера Иван.
– Да нет вроде бы? Хотя крещёный. У нас в глухомани ещё старой веры старики придерживаются. Вот меня и окрестили. Но потом меня в комсомол приняли и теперь я не знаю: верующий я или атеист…
– Тебя же крестили помимо твоей воли, не спрашивали у тебя?
– Конечно не спрашивали, я ещё и не говорил и не понимал ничего.
– А вот когда в комсомол вступал, уже ведь всё соображал?
– Это да, Вань, соображал вроде.
– Значит считается то, во что ты вступил в твёрдой памяти и в здравом рассудке. Значит ты, Василий скорее атеист, чем верующий. Да ты не переживай, Василий, это не большая беда. Я вот тоже крещёный, да попами учёный. Может поможет нам это с тобой в живых остаться, как мыслишь? – взглянул на лейтенанта Иван, прикидывая про себя, можно ли с этим парнем в разведку идти.
– Так думаю, что крещённым лучше смерть-то встречать. Вдруг есть всё-таки загробная-то жизнь?
– А я, Вась, так мыслю, что помогает бог тем, кто верит, кто истинно верит, а не просто так… – продолжал Животов свою проверку молодого разведчика на «вшивость», – мол я когда-то крещённый, всю жизнь не верил, а как смерть подошла, то и вспомнил для своей выгоды. Как думаешь честно это будет перед богом-то?
– Совсем не честно, товарищ лейтенант, а подло это будет и перед богом и хоть перед кем, – подвел итог разговора Чернов.
– Я тоже так думаю, Василий, а как же иначе…
«Должен сгодиться, свой парень», – подумал про себя Животов.
…У искорёженной металлической ограды одного из дворов, Иван подобрал слегка помятую жестяную вывеску дома с обозначением номера и названия улицы. Животов стряхнул с неё снег, протёр рукавом и прочитал: «Улица 7-ой Армии».
– Ишь ты! Может теперь нашей дивизией назовут, поскольку мы город освободили? – показал Иван вывеску Чернову. Потом посмотрел на неё внимательно и, пристроив на уцелевший цоколь дома, уже негромко и печально пропел:
– Где эта улица, где этот дом, где эта барышня, что я влюблен?!
Чернов понял, что Иван загрустил. «Небось вспомнил своё, дом, улицу и семью, конечно, – сочувственно подумал сибиряк. – Понятно, что сейчас Животов уже не шутит, он грустит».
…Иван помолчал, вздохнул и резко прибавил ходу, как бы пытаясь уйти от нахлынувших на него воспоминаний. Уже на ходу он серьезно и с какой-то обидой в голосе произнес:
– А знаешь, Василий, ведь не один еще вспомнит слова этой песни, когда вернется домой к такому вот «разбитому корыту» и тогда уверяю тебя ему будет совсем не до шуток и не до песен…
Торопливо проходившие им навстречу строем солдаты, чеканя шаг по городским улицам, шли на запад. Они бросали на двух офицеров-путешественников беглый и какой-то, как показалось Животову, презрительный взгляд. В этом небрежно брошенном взгляде, можно было прочитать немой вопрос: «Что необстрелянные лейтёхи? Не видали ещё такого? Ерунда. Обыкновенная картина войны. Не то ещё увидите, если не уложат вас в первом же бою как куропаток. Мы-фронтовики, могли бы вам такого порассказать, но мы спешим, нам некогда. Спешим быстрее догнать и добить проклятого немца».
Навстречу войскам, в противоположную сторону двигались гражданские: это была разномастная, кое-как одетая, толпа, в основном старики, не молодые женщины и дети разных возрастов. Все несли на себе мешки и чемоданы. «Это наверное всё что у них осталось. Вообще – всё!» – поражался, глядя на них, Иван.
Не доходя до моста, офицеры свернули направо. На широкой ровной площадке стоял изуродованный массивный гранитный цоколь, заваленный мрамором и цементом.
– Это было, когда-то, дворцом, – Животов указал на развалины, – выстроенным курносым императором Павлом. Вот всё, что от него осталось. Знал бы Павел Петрович, обожатель Фридриха Великого, предка нынешних фашистов, что они сделали с его резиденцией и с ним самим в бронзовом исполнении. Хотя бронзовый памятник в честь славного царствования Павла Первого, как видим, отсутствует. Его скорее всего давно вывезли в Германию, как полезное ископаемое, содержащее в себе дефицитную медь. А может быть он занял место в личном хранилище какого-нибудь барона фон Пшик – группенфюрера СС. Достойное ли такое место для нашего русского императора? …Что-то сильно сомневаюсь, чтобы Павел Петрович на это был бы согласен.
– Ни за что бы на месте российского императора не согласился бы, а наоборот, устроил бы немцам «новую Полтаву», – поддержал Чернов, немного забыв про зубную боль, которая периодически то наступала, то отступала от него.
– Так Полтавское сражение – оно ни при нём было, Вася, а при Петре Первом! – усмехнулся Иван.
– Ну это уже их царские семейные проблемы, а нам и своих сражений хватает, – ничуть не смутился Чернов.
«Лихо вывернулся охотник», – оценил Иван и продолжил экскурс:
– Обратите внимание, уважаемая аудитория, что на месте бывшего дворца нет ни щеп, ни досок, ни жести и других мелочей внутренней отделки тоже нет, как это мы наблюдали в других домах. По этому мусору не легче восстановить детали дворца, чем по развалинам Помпеи или Трои. Теперь видишь, какая разница между мусором здесь и мусором там? – Иван указал на городские кварталы.