РОМАН. Хорошо, я обещаю отвернуться, хотя не скрою, что смотреть на вас приятно.
ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ. Тогда смотрите лучше, пока я без одежды. Кстати, нельзя ли объяснить, почему вы швыряете женщинам просьбу раздеться в таком, извините за каламбур, неприкрытом виде? Почему бы не сделать это в более мягкой форме? Тогда бы и вам было легче добиться своей цели.
РОМАН. Поясните, пожалуйста, вашу интересную мысль.
ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ. Одно и то же намерение в зависимости от его словесной одежды, интонации и других нюансов, выглядит или грубой пошлостью или учтивым проявлением интереса. Например, если мужчине понравилась женщина, и он приглашает ее выпить где-нибудь с ним чашку кофе, она прекрасно понимает, что на самом деле он предлагает ей заняться сексом. Однако ее это не оскорбляет, потому что мужчина использовал завуалированные, но общепринятые и понятные нормы поведения и формулы речи. И если женщина склонна согласиться, то ей гораздо удобнее принять приглашение, когда оно сформулировано в пристойных выражениях. «Кофе? – С удовольствием!»
РОМАН. Ваша тонкая мысль, безусловно, верна. Если бы моей целью было увидеть женщину обнаженной, этого, действительно, следовало бы добиваться не грубым приказом, но лаской, лестью и убеждением, как обычно и поступают воспитанные мужчины. Но что если моя истинная цель – повергнуть ее в шок и посмотреть на ее реакцию?
ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ. Каковы бы ни были ваши цели, столь откровенная команда свидетельствует о недостатке уважения к женщине и потому уязвима с точки зрения нравственности, которая единственно и должна служить критерием всех наших поступков. Неужели вам это не приходило в голову?
РОМАН. Вы опять правы, и ваше замечание заставит меня задуматься над этической стороной моей просьбы, которая ставит женщину в столь затруднительное положение. Однако, может быть, реакция на это возможное унижение, о котором вы упомянули, поможет ей снять тяготеющие над ней комплексы, пробудит в ней ее дремлющие первобытные инстинкты, короче, пробудит в ней женщину? Ведь согласитесь, что современная жизнь, с ее темпом, напряжением, перегрузкой, с ее бременем служебных и домашних забот заставляет женщину забыть о том, что она женщина, что крайне отрицательно сказывается на ее душевном состоянии.
ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ. (Она все еще не спешит одеваться.) Наша дискуссия мне кажется весьма плодотворной.
РОМАН. Несомненно. А пока, к сожалению, позвольте с вами расстаться, потому что ко мне, кажется, идет следующая посетительница. Я надеюсь в скором времени пригласить вас на чашечку кофе и продолжить эту занимательную беседу.
Входит Анна – женщина уже не первой молодости, но привлекательная и эффектно одетая. Роман, не взглянув на нее, отдает привычную команду.
РОМАН. Раздевайтесь.
АННА. Спасибо за лестное предложение, дорогой, выраженное хоть и в иносказательной, но очень изысканной форме.
РОМАН. А, это ты, Анна. Извини. Рад тебя видеть.
Они целуются привычным коротким поцелуем старых друзей.
АННА. Осторожно, Роман, не запачкайся. Я в гриме.
РОМАН. Хорошо, что ты заглянула. Мне нужно с тобой поговорить.
АННА. Сначала отпусти эту легко одетую девушку, а то она замерзнет. Я вам не помешала?
РОМАН. Нет, мы уже закончили. Садись, попьем чаю, поболтаем.
АННА. Тебе же некогда. За дверями в длинной очереди толпятся женщины, и все они жаждут тебя.
РОМАН. Когда ты рядом, другие женщины для меня не существуют.
АННА. А когда меня нет?
РОМАН. В мыслях ты всегда со мной.
АННА. Ты говоришь мне комплименты – значит, тебе от меня что-то нужно.
РОМАН. Ты несправедлива. Я всегда тебе говорю комплименты. А нужна ты мне сама.
ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ. (Она все еще обнажена. Анне, пораженная.) Неужели это вы?!
АННА. Не могу отрицать. Я – это я.
ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ. Кто бы мог подумать? Или мне это снится?
АННА. Можете меня потрогать.
ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ. (Протягивая Анне свой бюстгальтер.) Вы не откажетесь дать мне автограф?
АННА. Ну, если вам так хочется… (Расписывается на бюстгальтере.)
ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ. Спасибо. И я, и все мои коллеги по университету до сих пор с восторгом вспоминаем вашу несравненную Федру. Как вы божественно играли! (Вдохновенно декламирует, сопровождая чтение взмахами руки, не выпускающей «автограф». )
Скромна, стыдлива я, и бог тому свидетель.
Лишь скромность красит женщину, лишь добродетель!
Не правда ли, великолепно? Сам Расин был бы от вас в восхищении.
АННА. Вы очень добры.
ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ. Как мне повезло! Никто не поверит, что я видела знаменитую артистку так близко.
АННА. К тому же, вас видел и знаменитый режиссер. И тоже очень близко. Ближе, чем меня.
ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ. (Роману.) Я могу идти?
РОМАН. Конечно. (Зовет.) Ирина!
ИРИНА. (Входя.) Да, Роман Анатольевич?
РОМАН. Ирина, соорудите, пожалуйста, чай.
ИРИНА. Хорошо.
РОМАН. Почему я не слышу отсюда сцену? Микрофоны отключены, что ли?
ИРИНА. Я проверю.
РОМАН. Возьмите у этой очаровательной девушки ее адрес и телефон. Возможно, мы ее еще вызовем. И скажите там остальным женщинам, что прием на сегодня прекращен.
ИРИНА. Как «прекращен»? Вы же сами назначили им время.
РОМАН. (Тоном, не допускающим возражений.) Вы видите – я занят.
ИРИНА. Извините. (Женщине.) Пойдемте.
ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ. До свидания. (Направляется с Ириной к выходу.)
РОМАН. Не забудьте захватить с собой вашу одежду.
ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ ЖЕНЩИНА и ИРИНА выходят.
АННА. Что, собственно, тебе нужно от этих женщин?
РОМАН. Как раз об этом я и собираюсь с тобой поговорить. Как идет сегодня спектакль?
АННА. Тяжело. Никак не расшевелить зал.
РОМАН. Не скромничай. Даже сюда доносились и смех, и аплодисменты.
АННА. Все равно, тяжело.
РОМАН. Устала?
АННА. Устала, но не от спектакля. От какой-то беспрестанной и бессмысленной суеты. От стремления к какой-то другой жизни – не знаю, какой. От размышлений о своем возрасте.
РОМАН. Не кокетничай и забудь о своем возрасте. Ты прекрасно знаешь, что по-прежнему можешь свести любого мужчину с ума, и что энергии в тебе хватит на пятерых.
АННА. Спасибо еще за один комплимент.
РОМАН. (Внимательно посмотрев на Анну.) Нет, ты явно не в духе. Случилось что-нибудь?
АННА. Нет. Все, как всегда. Просто что-то не так, понимаешь? Слишком много мы думаем о том, что вовне нас, и не задумываемся о том, что внутри. Все некогда. А когда задумаешься….
ИРИНА вносит маленький поднос с чаем и молча выходит.
РОМАН. Не хандри. Вот, выпьем чайку, и ты повеселеешь. (Разливает чай.) Может, добавить в него коньячку?
АННА. (Стряхнув задумчивость.) Нет, мне ведь надо еще доигрывать спектакль.
РОМАН. Ну, а я выпью чуток. (Наливает себе коньяк.)
АННА. Знаешь, плесни и мне немножко.
Они чокаются и пьют.
РОМАН. Ну что, стало легче на душе?
АННА. Пожалуй. Так что тебе от меня нужно?
РОМАН. Мне? Ничего. Но проклятому спонсору нужно, чтобы в спектакле участвовали звезды. Иначе он не даст денег.
АННА. И ты хочешь, чтобы одной из этих звезд была я.
РОМАН. Единственной звездой. «Ты у меня одна заветная, другой не будет никогда.»
АННА. Перестань. Что за пьесу тебе навязывают?
РОМАН. Смесь детектива с клубничкой. В публичном доме убивают одну из девушек. Подозревают всех: бармена, вышибалу, клиентов, других девушек… Честно говоря, полная муть, но нам, как ты знаешь, нужна касса. В театре нет денег.
АННА. И ты согласился такое ставить?
РОМАН. А что? «Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать». Спонсор обещал хорошо заплатить. И театру, и нам с тобой лично.
АННА. Ты опускаешься, Роман.
РОМАН. Что поделать, я не тот романтический молодой человек, с которым ты познакомилась лет тридцать назад. «Теряем мы средь жизненных волнений и чувства лучшие, и цвет своих стремлений».
АННА. Как бы тебе заодно не потерять и репутацию. Ты ведь известен как неординарный режиссер.
РОМАН. Слава хорошо, а деньги лучше. «Что слава? – Яркая заплата на ветхом рубище певца. Нам нужно злата, злата, злата!»
АННА. Сплошные стихи. Ты сегодня в ударе.
РОМАН. А за репутацию не беспокойся. Ее я сделаю на Шекспире.
АННА. Что ж, злато – это заманчиво. И кого я должна там играть?
РОМАН. Кого угодно, по твоему выбору. Хочешь, бандершу, хочешь – полковника полиции.
АННА. Может, вышибалу?
РОМАН. Не смейся, ты, если захочешь, сможешь сыграть и вышибалу. Это не имеет никакого значения. Главное – чтобы твое имя стояло на афише. А девушек я как раз сейчас набираю. Договорились?
АННА. Не знаю. Я подумаю.
РОМАН. Анна, мы сейчас одни, и нам никто не мешает. Такой случай еще не скоро представится.
АННА. Случай для чего?
РОМАН. Для объяснения.
АННА. Если опять на романтическую тему, то избавь меня от него.
РОМАН. Сначала выслушай. Ты свободна, и я одинок. Мы связаны общим делом и интересами тридцать лет…
АННА. Дорогой мой, я знаю все, что ты хочешь сказать. Так что не продолжай. Не будем увенчивать нашу многолетнюю дружбу банальной связью.
РОМАН. Почему «связью» и почему «банальной»?
АННА. А чем же еще? Браком, что ли? Или любовью?
РОМАН. Почему нет?
АННА. Оставь. Я уже давно играю матерей, и, честно говоря, пора переходить на бабушек. О какой любви может идти речь?
РОМАН. О настоящей любви, в которой ты, по-моему, очень нуждаешься.
АННА. Ты так настойчиво меня добиваешься, что я начинаю опасаться, что когда-нибудь не выдержу и уступлю.
РОМАН. (Берет ее за руку.) Не тяни время и соглашайся сейчас. Нам будет очень хорошо вместе, вот увидишь.
АННА. Да? Почему же тогда мы ссоримся на каждой репетиции?
РОМАН. Потому что у тебя невыносимый характер.
АННА. Можно подумать, что ты – кроткий ангел с крылышками и с нимбом над головой, источающий мед и благоволение.
РОМАН. Да, у меня нервы, я иногда срываюсь…
АННА. Очень часто.
РОМАН. …Но у меня нет и сотой доли твоего непробиваемого упрямства. В конце концов, актрису из тебя сделал я.
АННА. А я из тебя сделала режиссера… (Держится за сердце.) Как здесь душно…
РОМАН. (Хладнокровно пьет чай.) Не хватайся за сердце. Этим старым трюком ты меня не проймешь. Перестань изображать передо мной «Даму с камелиями». Допей свой чай и иди разыгрывать спектакль на сцене, а не здесь. Только там играй без этих дурных провинциальных штампов.
Анна молчит. Глаза ее закрыты.
Анна, слышишь, что я тебе говорю?
Анна молчит.
(Встревоженно.) Анна! Что с тобой?
Роман подходит к Анне, берет ее за руку, вглядывается ей в лицо, затем отпускает руку. Она безжизненно падает на подлокотник. Роман в панике зовет помощницу.
Ирина!
ИРИНА. (Появляясь.) Что случилось?
РОМАН. Анне Сергеевне плохо. Вызови скорую.
ИРИНА. Скорую не дождешься… В третьей ложе у нас должен сидеть дежурный врач, я лучше приведу его.
РОМАН. Давай, только побыстрее!
ИРИНА. Бегу. (Исчезает.)
РОМАН в ожидании врача неумело и безуспешно пытается привести Анну в чувство: брызгает водой, обмахивает ее веером. Анна не шевелится. Входят ИРИНА и ВРАЧ – немолодой мужчина с традиционным саквояжем. Его зовут ВИКТОР.
ВИКТОР. Где больная?
РОМАН. Вот, в кресле. А вы разве наш дежурный врач? Я что-то вас не помню.
ВИКТОР. Я заменяю сегодня Александра Гавриловича.
РОМАН. Хорошо-хорошо, какая разница. Приступайте.
ВИКТОР, оглядев комнату, находит телефон, подходит к нему и берет трубку.
Что вы делаете?
ВИКТОР. Хочу вызвать скорую помощь.
РОМАН. Телефон бутафорский. Зачем вам скорая, вы ведь сами врач! Не теряйте времени, займитесь больной. Если только она и впрямь больная, а не устраивает нам представление.
ВИКТОР подходит к Анне и пробует ее пульс. Роман и Ирина суетятся рядом.
Ну?
ВИКТОР. Прошу посторонних оставить комнату. С больной должен остаться только врач. Когда будет нужно, я вас позову.
Роман и Ирина нехотя уходят. Врач укладывает Анну в кресле поудобнее и осторожно расстегивает ей пуговицы на блузке.
АННА. Зачем вы расстегиваете мне блузку?
ВИКТОР. (Вздрогнув от неожиданности.) Чтобы вам было легче дышать.
АННА. Спасибо. Однако надеюсь, что ваша заботливость не зайдет слишком далеко и ограничится двумя пуговицами.
ВИКТОР. Я могу снова застегнуть их.
АННА. Нет, почему же. Мне стало легче дышать. Расстегните, пожалуй, еще одну.
ВИКТОР. Как вы себя чувствуете?
АННА. Превосходно.
ВИКТОР. Сейчас я вызову скорую помощь.
АННА. Еще чего! Я совершенно здорова.
ВИКТОР. Только что вы были без сознания.
АННА. Я притворялась. Неужели вы сразу не догадались? Мне хотелось заставить Романа немножко понервничать. Кстати, он испугался?
ВИКТОР. Если вы имеете в виду мужчину, который крутился возле вас, он был изрядно напуган.
АННА. И поделом ему. (Делает усилие, чтобы встать.)
ВИКТОР. Оставайтесь в кресле, вам нужен покой. (Помогая Анне устроиться и подкладывая ей под голову подушку.) Сядьте поудобнее. Расслабьтесь.
АННА. Спасибо. У вас ласковые руки.
ВИКТОР. Руки врача.
АННА. Так вы врач?
ВИКТОР. А вы что думали?
АННА. Я ничего не думала. Но врачей я всегда представляла себе в халатах. А кто я, вы знаете?
ВИКТОР. (Помолчав.) Нет.
АННА. Это очень странно. Допустим, вы не любите театр, но хоть телевизор-то у вас в доме есть?
ВИКТОР. Есть, но я не большой его смотритель.
АННА. А как вы сейчас оказались в театре?
ВИКТОР. В качестве дежурного врача. И заодно, правда, смотрел спектакль.
АННА. Как же вы можете не знать меня, если в этом спектакле я играю главную роль?
ВИКТОР. (Уклончиво.) Простите, я вас не узнал. На сцене вы были в другом платье. Давайте все-таки вызовем скорую помощь.
АННА. Зачем? Ведь вы же сам доктор.
ВИКТОР. У меня нет кардиографа, оборудования, нужных лекарств. Я не могу брать на себя такую ответственность.
АННА. Пустяки. Я совершенно здорова. Просто здесь трудно дышать. В этой комнате плохая вентиляция.
ВИКТОР. (Оглядывая комнату.) Очень странное помещение.
АННА. Это репетиционная комната. (С теплотой в голосе.) Тут мы проводим наши лучшие часы.
ВИКТОР. А зачем сюда стащили весь этот хлам?
АННА. У вас нет воображения. Разве вы не видите, что мы находимся в древнем Риме?
ВИКТОР. (Неуверенно.) Да, пожалуй… Хотя, честно говоря…
АННА. Примерно так на сцене будут расположены предметы декорации будущего спектакля. Эта табуретка – курульное кресло Цезаря. (Садится на обшарпанную табуретку, изображая величественную осанку властителя полумира.) Те скамейки – это римский сенат. А это (ложится на протертую и просевшую кушетку и не без юмора принимает нарочито картинную позу знаменитой соблазнительницы) – это ложе Клеопатры. На сцене будет все точно так же, только добавятся позолота, бархат, драпировки и фанера, покрашенная под мрамор.
ВИКТОР. Вы будете играть Клеопатру?
АННА. Нет, для нее я слишком стара. Я репетирую жену Цезаря, не то чтобы пожилую, но… Как говорится, возрастная роль. Такова жизнь. Клеопатры приходят на смену стареющим женам.
Пауза.
ВИКТОР. Если вам стало лучше, то я вернусь дежурить в свою ложу.
АННА. Останьтесь. Если вы уйдете, я попадусь в лапы к Роману, а я не хочу продолжать с ним разговор.
ИРИНА. (Заглядывая в комнату.) Анна Сергеевна, как вы себя чувствуете?
АННА. Спасибо, прекрасно.
ИРИНА. Вы сможете выйти на сцену?
АННА. Конечно.
ИРИНА. Значит, спектакль не отменять?
АННА. Разумеется, нет. Не мешайте, пожалуйста, врачу.
ИРИНА. Извините. (Исчезает.)
Пауза.
АННА. Вы так и будете молчать?
ВИКТОР. Вы тоже не очень разговорчивы.
АННА. Вы не похожи на других мужчин. Обычно они говорят мне комплименты, восхищаются моим талантом, выражают надежду на новую встречу и несут тому подобную чепуху. А вы сидите, как Будда, с устремленным внутрь себя взглядом. Ну, если не внутрь себя, то, во всяком случае, не на меня.
ВИКТОР. Вы хотите, чтобы я тоже нес чепуху?
АННА. Почему бы и нет? И чепуха бывает приятной.
ВИКТОР. Я не в том возрасте, когда начинают делать вид, что ухаживают за женщиной только потому, что случайно оказались с ней наедине в одной комнате.