АННА. Мне не нужны ваши ухаживания, но хотя бы соблюдайте этикет. Вот, например, я сказала, что стара для Клеопатры, а вы даже не возразили. Ваше безразличие может означать одно из двух: или я в ваших глазах не женщина, или вы не мужчина.
ВИКТОР. (Улыбаясь.) А может, моя кажущаяся пассивность – это, на самом деле, лукавый прием, начало атаки на вашу неприступную крепость?
АННА. Если это и прием, то уж очень хитроумный.
ВИКТОР. Почему же? Я не расточаю комплиментов, чтобы не быть пошлым; не хвалю вашу красоту, чтобы не быть похожим на всех; молчу, чтобы возбудить ваше любопытство. Что же касается упоминания о возрасте, то это с вашей стороны не более чем кокетство, потому что вы могли бы играть не только Клеопатру, но даже ее младшую сестру. Как видите, я тоже умею нести чепуху.
АННА. Продолжайте, продолжайте, это уже на что-то похоже. А то вы вели себя так, как будто перед вами манекен из витрины магазина, а не популярная артистка.
ВИКТОР. Скажите… Как бы это выразиться поделикатнее… Для ухаживания, вернее, для его конечной цели и результата, так ли уж важно, чтобы женщина была знаменитой? Может быть, важнее красота, молодость, темперамент?
АННА. Оказывается, вы умеете быть еще и нахалом. Но ваша откровенность мне нравится.
ВИКТОР. Я говорил вообще, не имея в виду именно вас. Лично у вас, разумеется, есть, по меньшей мере, два из названных мною качеств. То есть красота и молодость.
АННА. Не знаю, насмешка это или грубый комплимент, но, по крайней мере, вы хоть заговорили как мужчина. Кстати, темперамент у меня тоже есть.
ВИКТОР. Счастлив тот, кто имел возможность в этом убедиться.
АННА. Не надейтесь, что и вам когда-нибудь повезет. Что касается моих лет, то я уже не в том возрасте, когда его еще не скрывают и пока не в том возрасте, когда уже перестают его скрывать. Однако я и не пытаюсь играть молодых красавиц. Не хочу выглядеть на сцене смешной. У меня уже дети и внуки.
ВИКТОР. Ну что ж, нужные комплименты сказаны и выслушаны. Почему бы нам теперь просто не поговорить?
АННА. О чем?
ВИКТОР. О чем угодно. О соколах – который выше взмыл, о псах – который голосом звончей, о шпагах – у которой лучше сталь, о скакунах – который лучше в беге, о девушках – которая красивей…
АННА. О, вы так хорошо знаете Шекспира?
ВИКТОР. И вы тоже?
АННА. Ну, это моя профессия. Я переиграла роли, кажется, во всех его пьесах.
ВИКТОР. А я их только перечитал.
АННА. Скажите, вам понравилась сегодня моя игра?
ВИКТОР. Вы хотите услышать правду или комплимент?
АННА. Разумеется, только комплимент!
ВИКТОР. В таких случаях все говорят, что хотят слышать правду.
АННА. Но ждут похвал. Кто любит горькие пилюли правды? Тьмы низких истин мне дороже нас возвышающий обман. Комплименты, только комплименты и ничего, кроме комплиментов!
ВИКТОР. Вы играли божественно, восхитительно, упоительно, очаровательно, бесподобно.
АННА. (Посерьезнев.) Так… А теперь скажите правду.
ВИКТОР. Зачем? Не говори правду, не теряй дружбу.
АННА. У нас нет и не будет дружбы, вам нечего терять.
ВИКТОР. У вас только что был сердечный приступ…
АННА. Даже так? Выходит, я играла настолько плохо, что вы боитесь вашей правдой вызвать у меня инфаркт?
ВИКТОР. (Встает.) Я лучше пойду.
АННА. (Нетерпеливо.) Нет уж, говорите! Неужели это было так плохо?
ВИКТОР. (Виновато.) Ужасно.
АННА. (Потускнев.) Почему? Объясните.
ВИКТОР. Ну, во-первых, что это за пьеса?
АННА. Чем она плоха?
ВИКТОР. Две капли Чехова на стакан воды.
АННА. Пьеса, действительно, дрянь. Но публике нравится.
ВИКТОР. Спектакль для тещ.
АННА. (Холодно.) Вы жестоки и пристрастны. Кто вы такой, чтобы судить о театре?
ВИКТОР. Простите. Я всего лишь дилетант, и мне не следовало вас огорчать.
АННА. Нет, почему же? Мне полезно было это услышать. Враги говорят иногда правду, друзья – никогда.
ВИКТОР. Я вам не враг… Вы раньше спросили, знаю ли я, кто вы такая, и я ответил, что не знаю. Это неправда. Я восхищаюсь вами много лет, с самой первой вашей роли, с вашей юной Джульетты. Помните?
«Хоть радость ты моя,
Но сговор наш ночной мне не на радость…»
АННА. (Продолжает.)
«…Он слишком скор, внезапен, необдуман,
Как молния, что исчезает раньше,
Чем скажем мы – вот молния».
ВИКТОР. Эти слова ударили меня тогда, как молния. Как вы их произносили!.. Потом я помню вас Эльмирой – и какой Эльмирой! Я после этого выучил «Тартюфа» наизусть.
АННА. Я смотрю, у вас великолепная память.
ВИКТОР. А в каких жалких пьесах вы играете порой сегодня! Какие тексты жуете! Боже мой, что за тексты!
АННА. (Холодно.) Уважаемый критик, скажите хотя бы, как вас зовут?
ВИКТОР. Виктор Павлович.
АННА. Так вот, мой дорогой Виктор, вас не смущает, что я не нравлюсь только вам? Вся рота идет не в ногу, один вы в ногу, – так получается? Зрители встречают и провожают меня цветами и аплодисментами, а вы… вы позволяете…
ВИКТОР. Да, я знаю, вас зовут живой легендой. Но лучше бы вы оставались живой актрисой. А вы пять или десять лет назад умерли. Из роли в роль, из спектакля в спектакль, из сериала в сериал вы несете все тот же хрипловатый голос и ироничную интонацию, все тот же штамп, который когда-то полюбился публике, и с которым вы теперь не расстаетесь. Вы оседлали вашу популярность и не хотите с нее слезать, вы… (Взглянув на Анну, осекается.) Извините. Все это, собственно, меня не касается.
АННА. (Сверкая глазами от едва сдерживаемой ярости.) Говорили, говорили и договорились… Ну, что еще хорошего вы скажете?
ВИКТОР. (Очень искренне.) Что вы сейчас прекрасны, как разгневанная роза.
АННА. Хотите загладить свою вину лестью? (Помолчав, другим тоном) Впрочем, вины на вас нет. Вы правы. Я сама это чувствовала, только не решалась себе в этом признаться.
Пауза.
ВИКТОР. Вам легче?
АННА. Мне и не было плохо.
ВИКТОР. Знаете, что? Давайте я все-таки отвезу вас в больницу или хотя бы домой и позвоню вашему врачу.
АННА. Во-первых, у меня нет своего врача. Во-вторых, вы не знаете, что такое театр: артистка скорее умрет, но доиграет спектакль до конца. И, в-третьих, когда же вы поймете, что я абсолютно здорова?
ИРИНА. (Заглядывая в комнату.) Анна Сергеевна, извините. Вы готовы? Скоро ваш выход.
АННА. Иду. (Виктору.) Мне остались всего три-четыре реплики и поклоны. Подождите меня здесь, пожалуйста. Мне надо кое-что вам сказать.
АННА уходит. Входит РОМАН. Он переоделся для выхода на сцену. Костюм его живописен и слегка небрежен.
РОМАН. Ну, что у нее было? Как я понимаю, ничего серьезного?
ВИКТОР. (Неопределенно.) Трудно сказать. Надо направить ее на обследование.
РОМАН. Как всякая одаренная артистка, она одарила меня на репетициях таким количеством приступов, истинных и притворных, что из них можно было бы составить целый спектакль. Кстати, давайте познакомимся. (Протягивая руку.) Роман Анатольевич, главный кормчий этого идущего ко дну корабля.
ВИКТОР. Почему так мрачно?
РОМАН. Театр как искусство вообще дышит на ладан. Его губят телевидение, начальство и публика, не имеющая даже отдаленного понятия о том, что такое культура. В него ходят поскучать только те, кто ошибочно полагает, что театр еще в моде, да и еще те, кто надеется этим создать себе имидж культурного человека. Впрочем, не обращайте внимания на мои стенания. Режиссеры и критики предрекают театру смерть со времен Еврипида и Софокла, а он все еще почему-то жив.
Слышится громкая бравурная музыка и шум аплодисментов.
Ага, спектакль кончился. Слышите, как хлопают? Думаете, оттого что спектакль хороший? Ничего подобного. Это мы их заводим на поклонах музыкой в ритме две четверти. (Хлопает в ладоши в такт музыке.) Раз, два, раз, два… Старый, как мир, прием. Если бы вы знали, как мне все это осточертело.
ИРИНА. (Входя.) Роман Анатольевич, вам пора на поклоны.
РОМАН. Иду. (Виктору.) Это Ирина, мой заместитель по интригам. Она же помреж, то есть делает всю черную работу. Не думайте, что это мало. В театре другой работы, кроме черной, нет.
ВИКТОР. Виктор Павлович.
ИРИНА. Очень приятно.
Роман, бросив взгляд в зеркало и приосанившись, выходит, Ирина следует за ним. Музыка и аплодисменты продолжаются, затем они постепенно стихают. Появляется Анна. В руках у нее букет.
АННА. Вы не ушли?
ВИКТОР. Вы же хотели мне еще что-то сказать.
АННА. Да. Прежде всего, попросить у вас прощения. Я вела себя с вами безобразно, я говорила только о себе, кривлялась, как престарелая кокетка, и сыпала пошлостями. Я сама себе противна.
ВИКТОР. А мне нисколько.
АННА. Больше это не повторится. А теперь, разрешите, я открою вам секрет? Я, может быть, и в самом деле больна. И мне нужен свой постоянный врач. Вы понимаете, почему я это говорю именно вам?
ВИКТОР. Понимаю. Хотите, и я открою вам секрет? Я не врач.
АННА. Вы шутите!
ВИКТОР. Доктор, который обычно приходит сюда на дежурство, – мой друг, и он попросил меня его подменить.
АННА. И вы, ничего не понимая в медицине, согласились?
ВИКТОР. Это был легкомысленный и безответственный поступок. Но мой приятель заверил меня, что за десять лет дежурств в театре ни разу не понадобилась его помощь и что за этот вечер тоже ничего не случится. Просто посижу вместо него и заодно получу удовольствие от премьерного спектакля.
АННА. А удовольствия от спектакля вы как раз и не получили. Мне вас жаль.
ВИКТОР. Вы не представляете, как я был напуган, когда меня вызвали к вам. Я ведь был бессилен вам помочь.
АННА. Зато благодаря этому мы познакомились.
ВИКТОР. Так что при всем желании я не смогу быть вашим врачом.
АННА. И очень хорошо, что не сможете. Мне бы вовсе не хотелось, чтобы вы интересовались моим пищеварением, изучали всякие анализы и деловито осматривали мое тело в поисках сыпи или отеков. К тому же, я вовсе и не больна – просто хотелось, чтобы вы меня иногда навещали. И если вы придете в качестве гостя… Собеседника… Одним словом, позвоните, если надумаете. (Пишет на листке бумаге номер телефона и отдает его Виктору). До свидания. Извините, что из-за меня вы не досмотрели спектакль, и спасибо, что посвятили мне вечер. (Отдает ему свой букет.)
ВИКТОР. До свидания.
ВИКТОР уходит. Входит РОМАН.
РОМАН. Снова успех, снова цветы. Поздравляю. (Обнимает и целует Анну.)
АННА. Спасибо.
РОМАН. Как ты себя чувствуешь?
АННА. Прекрасно.
РОМАН. Аплодисменты – лучшее лекарство, не правда ли?
АННА. И лучшая отрава.
РОМАН. Поедем куда-нибудь, отметим твою удачу?
АННА. О какой удаче ты говоришь? Я стала плохой актрисой.
РОМАН. Неправда.
АННА. Если ты этого не видишь, значит, и ты стал плохим режиссером.
РОМАН. Ты просто не в настроении.
АННА. (Помолчав.) Роман, я подумала и решила: я не буду играть в твоем новом спектакле.
РОМАН. Ты серьезно?
АННА. Вполне.
РОМАН. Ну, я надеюсь, ты еще передумаешь.
АННА. Нет.
РОМАН. Но почему?
АННА. Я не хочу больше этих убогих и тощих текстов, в которых нет ни мысли, ни красоты. Мне стыдно их произносить. Я уж не говорю про непечатную лексику, хотя, впрочем, теперь печатают все. Меня от этого тошнит.
РОМАН. Но ведь в наше время все так говорят.
АННА. Какое мне дело, как теперь говорят? Во времена Шекспира население было поголовно неграмотным, нравы грубыми, невежество ужасающим, но почему же его герои изъясняются столь прекрасным слогом, и чувства их столь сильны, необузданны, возвышенны?
РОМАН. Оставим высокие споры об искусстве. Я подписал контракт, у меня нет пути назад. И я на тебя рассчитывал. Соглашайся, мне очень нужна звезда.
АННА. Возьми другую актрису. Звезд теперь много.
РОМАН. Но я не хочу другую. Я хочу тебя.
АННА. Извини, я устала, мне пора домой.
РОМАН. У тебя еще есть время подумать. Я три месяца буду занят съемками и только потом возьмусь за спектакль.
АННА. Боюсь, что я не передумаю.
РОМАН. (В сердцах.) Ну, что ж – нет, так нет. Но ты знаешь: то, что я начал, я всегда довожу до конца. Я наберу команду. Я найду звезду. Я сделаю спектакль. И аплодировать в нем будут не тебе.
АННА. Я дарю тебе свою долю аплодисментов. (Уходит.)
Картина вторая
Два месяца спустя. Анна принимает Виктора у себя дома.
АННА. Что же случилось дальше?
ВИКТОР. (Продолжая рассказ.) Король заставил своего сына и наследника Педро жениться на испанской принцессе Констансе. Он полагал, что это даст Португалии права и на кастильский трон. Но судьба распорядилась по-своему. Вместе со свитой Констансы в Португалию прибыла и ее фрейлина по имени Инеса де Кастро. Она была не очень знатна, но красива, умна и добра, и принц привязался к ней всем сердцем. Констанса вскоре умерла, и Педро вступил с Инесой в тайный брак. Этот неравный союз не понравился могущественным португальским вельможам. Они оговорили Педро перед его отцом, составили заговор, и убили Инесу вместе с их детьми. Это было в 1355 году. Спустя два года Педро вступил на престол, доказал законность своего брака с Инесой, объявил ее королевой и отомстил убийцам.
АННА. Как?
ВИКТОР. Он распорядился вынуть из могилы тело своей возлюбленной, одеть его в роскошное платье и посадить рядом с собой на трон. Когда это было сделано, король приказал всем заговорщикам подходить по очереди к трупу Инесы и целовать ему руку.
АННА. Какая невероятная история… Похожа на сказку.
ВИКТОР. Реальность часто превосходит любую фантазию. Спустя десять лет Педро умер, завещав похоронить его рядом с возлюбленной. На его гробнице и по сей день можно прочитать клятву верности, которую он дал Инесе: «До конца света».
АННА. (Повторяет.) «До конца света»… Я бы хотела жить в это время. Или хотя бы играть в такой пьесе… Мы встречаемся с вами уже месяца два, но я не устаю вас слушать. Вы рассказали мне бездну интересных вещей. О живописи, музыке, литературе, о королях и капусте. Короче говоря, обо всем, только не о себе.
ВИКТОР. Это потому, что я старался вам рассказывать только интересные вещи.
АННА. Не увиливайте, это не поможет. Я и так достаточно хорошо вас узнала, но, может быть, вы сами хотите рассказать что-нибудь о себе? Поверьте, для меня это самая интересная тема.
ВИКТОР. А что вы хотите знать?
АННА. Все, что угодно. Например, чем вы занимаетесь целыми днями?
ВИКТОР. Так, ничем особенным. Я же пенсионер.
АННА. А кем были раньше?
ВИКТОР. Не космонавтом и не академиком. И не живой легендой.
АННА. Не надо меня дразнить, я уже исправилась. Так чем же вы все-таки занимаетесь? Не будете же вы уверять меня, что лишь едите творожок и смотрите телевизор.
ВИКТОР. Вообще-то, моя специальность – теоретическая математика.
АННА. Но ведь за теории обычно не платят.
ВИКТОР. Что верно, то верно.
АННА. Может, вам нужно подыскать работу? Не стесняйтесь, я буду рада вам помочь. У меня много связей.
ВИКТОР. Спасибо. Я не нуждаюсь.
АННА. На что же вы живете?
ВИКТОР. Считаю иногда чужие деньги.
АННА. И от этого у вас появляются свои?
ВИКТОР. Да, иногда мне за это платят.
АННА. За то, что вы считаете чужие деньги?
ВИКТОР. Ну, представьте, что вы владеете банком с оборотом несколько миллиардов долларов. Сотни тысяч вкладчиков и клиентов, кто-то вам должен, кому-то вы должны, вклады и ссуды у всех на разный срок и под разные проценты, миллионы операций, курс валют постоянно колеблется… Как это все сосчитать и держать под контролем? Вот тут-то мои теории и находят практическое применение.
АННА. За это и вправду должны немало платить.
ВИКТОР. Если бы я занимался этим постоянно и всерьез, я, возможно, сам бы уже владел таким банком. Но я уделяю этому очень мало времени. Ровно столько, чтобы быть независимым и свободным. В мире есть немало вещей не менее приятных, чем деланье денег.
АННА. Видите, как интересно. А вы молчали.
ВИКТОР. (Поднимаясь.) Мне пора.
АННА. Вы хотите уже уйти?
ВИКТОР. Сказать честно, не хочу.
АННА. Так зачем вам вообще уходить?
ВИКТОР. Вы серьезно?
АННА. Так серьезно, что меня саму это пугает. (Стараясь перейти на легкий тон) Видите, как я бесстыдно откровенна?