Белла и Вильям заорали от радости, а Бьянка хлопнула меня по заднице, чтобы я возвращался на стремянку.
– Давай, Рембрандт. Поторопись, осталось чуть-чуть.
В заляпанных краской рабочих штанах и огромной майке, она была неотразима. Я внезапно почувствовал полную уверенность, что все обязательно сложится хорошо.
Когда мы смывали с себя растворитель из садового шланга, в глазах Бьянки мелькнула печаль.
– Папа так все это любил. Представляешь, если бы он нам сейчас помогал?
Она потеряла отца меньше года назад. Рак медленно уничтожал его тело, но он до последнего ухаживал за садом и дачей, забирался на крышу, заколачивал гвозди, чинил и красил. На нем закончилось поколение. Мои родители и родители Бьянки умерли, и мы больше не могли закрывать глаза на тот факт, что жизнь не бесконечна.
Однажды на закате, когда мы, уложив детей, расположились на террасе с игристым вином, калитка открылась и показались пенсионеры из дома напротив.
– Вечер добрый, – сказала Гун-Бритт, – как у вас тут мило!
– Ой! – воскликнул Оке. – Это не дело!
– Что – не дело?
Ему показалось, что я шучу.
– У вас же трава высохла!
Я посмотрел на пожелтевший, как в прерии, газон. После переезда голова моя была забита множеством разных проблем, и я совсем забыл, что газон нужно поливать.
– Тут запрещено использовать водопроводную воду на орошение, – сказал я.
– Да, вам нужно пробурить собственную скважину, – объявил Оке. – Не знаю, сколько раз я говорил это Бенгту, но он же никогда меня не слушал.
– Пробурим, но потом. До осени мы хотим в первую очередь закончить спальни и кухню.
– Понимаю, – ответил Оке. – Дел тут вам надолго хватит. Бенгт был во многих отношениях хороший человек, но ленив, сукин сын.
– Эй, – одернула его жена, – о мертвых плохо не говорят.
– Я слышал, вы уже познакомились с Жаклин и мальчишкой, – сказал Оке, обходя гараж и постукивая по обшивке фасада. – Мы не собираемся ничего вам рассказывать. Лучше сами составьте о них собственное представление.
– Так будет правильно, – добавила Гун-Бритт.
– Да, но мальчишка… – продолжил Оке, – боюсь, с мальчишкой все не очень хорошо.
Бьянка чуть не подавилась «кавой». У Оке была особая манера недоговаривать.
– Вы уже видели Улу? – спросила Гун-Бритт. – Он живет в четырнадцатом доме. Славный парень.
Приговор славному парню на сайте Криминального реестра она, по всей видимости, не читала.
– Тут надо все менять, – сообщил Оке, показывая на панели, которыми был обшит гараж. – Одно гнилье.
Он обращался ко мне.
– Мы собирались для начала их покрасить, – сказала Бьянка.
– Покрасить свинью помадой, – проворчал Оке.
– Однако мы пришли не за этим, – перебила его Гун-Бритт. – Мы хотим пригласить вас на традиционный праздник нашего двора.
Оке оставил в покое гараж и поднялся на террасу.
– Понимаете, мы с Гун-Бритт каждый год устраиваем праздник двора для тех, кто живет по соседству с нами. И мы всегда радуемся, когда на Горластой улице появляются новые жильцы. Мы все тут держимся вместе.
– Спасибо за приглашение, – ответила Бьянка. – Звучит заманчиво.
– Будет замечательно, – заверил Оке.
Гун-Бритт и Оке скрылись за калиткой, мы с Бьянкой молча помахали им вслед.
– Соседи – это прекрасно, – сказала Бьянка и наполнила бокалы.
– Нам, наверное, не надо идти на этот их праздник, – предложил я.
– Ты с ума сошел? Это будет социальным самоубийством. Мы не сможем здесь дальше жить.
– Но ты же говорила…
– Дорогой, ты действительно не понимаешь, как тут все устроено. С соседями нужно соблюдать дистанцию, но ни в коем случае не следует их сторониться или выказывать неблагодарность. Так что мы пойдем на этот праздник и будем делать вид, что нам страшно весело.
Я положил голову ей на колени и рассмеялся:
– Без тебя я бы здесь и недели не справился.
Она взъерошила мне волосы:
– Ты, дорогой, без меня нигде бы не справился.
– Жалеешь, что мы переехали? – спросил я как бы шутя, хотя на самом деле это интересовало меня всерьез.
Бьянка медлила с ответом, перебирая мои волосы.
– Конечно нет. Думаю, нам тут будет очень хорошо.
Я выдохнул, но в душе все равно осталась какая-то тяжесть.
Через несколько дней я сидел в шезлонге, укрывшись в тени и пытаясь отодрать следы краски на груди, когда с улицы прибежали Вильям и Белла:
– Папа, папа! Можно мы поиграем с Фабианом?
Они подпрыгивали, глаза сверкали.
– Ну да…
– У него есть батут, – сообщил Вильям.
– Батут? – переспросила появившаяся в саду Бьянка.
Полгода назад Вильям захотел поехать в батутный парк, но, после того как Бьянка узнала из интернета, сколько людей в Швеции каждый год ломают ноги на батутах, мы решили не ехать.
На этот раз Вильям не собирался сдаваться и клянчил:
– Он совсем маленький.
Бьянка посмотрела на меня, угадывая мои мысли.
Такие решения были для нее мучительны, но она понимала, что нужно согласиться.
– Тебе лучше пойти тоже и присмотреть за ними, – велела она мне.
– О’кей.
Батут меня не волновал. А вот Фабиан… Он же слишком взрослый, чтобы водиться с Беллой и Вильямом.
– Пойдем, папа, пожалуйста! – упрашивала Белла.
– Хорошо, но ненадолго.
Я натянул футболку, и мы с детьми отправились в сад семейства Селандер.
Фабиан уже прыгал на батуте, Вильям и Белла быстро сняли сандалии и встали в очередь. Это действительно был самый маленький батут из всех, что я видел, прыгать на нем можно было только по одному.
– Надо же, здравствуйте!
На меня чуть не натолкнулась внезапно появившаяся во дворе Жаклин. Ее длинные волосы были собраны в пучок, глаза прятались за черными солнцезащитными очками. На ней не было ничего, кроме ярко-красного бикини.
– Здравствуйте, – ответил я и посмотрел в сторону.
Было трудно отвести глаза от ее неприкрытой кожи.
– Как мило, что вы заглянули. Хотите выпить? – Без тени смущения Жаклин обеими руками подняла очки на лоб, еще более обнажив тело с идеальным загаром.
Я не знал, на чем остановить взгляд.
– Спасибо, но мне нужно идти работать. – Я показал следы краски на руках.
Жаклин оглядела меня с улыбкой:
– Бедный, только и делаете, что работаете.
– Ничего, если я оставлю детей? – спросил я.
Она со смехом кивнула:
– Идите красьте! Мы тут разберемся.
Она прошла так близко от меня, что я почувствовал запах кокосового масла. На газоне возле шезлонга Жаклин сбросила шлепанцы и улеглась, вытянув блестевшее от масла тело и закинув руки за голову. Я не хотел смотреть, хотя удержаться было трудно.
– Я заберу вас через час, – сказал я Вильяму и Белле, – или сами найдете дорогу.
Они были слишком заняты, чтобы ответить.
Когда я возвращался, низко над крышами домов висело солнце, этот разрывающий небо гигантский огненный шар. По моему лицу тек пот, перед глазами мелькали красные и золотые звездочки. Солнце так сильно слепило, что я отвел глаза в сторону, и в поле зрения оказался дом номер четырнадцать, в котором жил Ула Нильссон, осужденный за применение насилия.
Это заняло секунду или две. Я моргнул и прищурился, глядя на конек крыши.
Ула смотрел на меня из окна на фронтоне. Острым пристальным взглядом. Заметив, что я его вижу, он исчез.
7. Жаклин
После катастрофы
Пятница, 13 октября 2017 года
Микки уехал вслед за «скорой», а я так и стою у въезда в квартал. На земле лежит красный велосипед Бьянки, руль погнут, колесо смято.
– Пожалуйста, – говорю я Фабиану. – Я не могу этого видеть.
Он поднимает велосипед. Ула помогает отнести его к тринадцатому дому.
На улице воцаряется мрачная тишина, кожу царапает холод.
– Что мы будем делать? – спрашивает Фабиан.
Мне хочется закричать. Это случилось именно сейчас, когда все уже почти наладилось.
Передо мной стоит «БМВ» с разбитым бампером. Зачем я купила этот проклятый автомобиль? На меня смотрят Белла и Вильям. Хочется обнять их, прошептать что-то утешающее, но они отстраняются, держатся вместе, они начеку.
– Мама умрет? – спрашивает Белла.
– Зачем вы ее сбили? – спрашивает Вильям.
Я молчу, у меня нет сил отвечать.
– Это был несчастный случай, мы столкнулись, я не успела затормозить.
Вильям берет сестру за руку, я иду за ними к их дому.
– Пойдем! – кричу я Фабиану и Уле, они так и стоят у въезда во двор, ничего вокруг не видя.
– Я хочу домой. – Голос Фабиана звучит тихо и слабо.
– Сейчас, мы только дождемся Гун-Бритт и Оке. – Я поворачиваюсь и зову его. – Иди сюда!
– Может, мне тоже пойти с вами? – спрашивает Ула.
– Не нужно.
Я не могу его видеть. Не хочу иметь с ним никаких дел.
– Ты уверена?
Он делает шаг вперед, но я тащу Фабиана за руку к дому, у дверей которого Вильям пытается утешить отчаявшуюся сестру. Ула так и стоит у въезда, широко раскрыв глаза.
Через пять самых долгих в моей жизни минут в дом Андерсонов врываются Гун-Бритт и Оке.
– Что тут случилось? – Гун-Бритт сжимает детей в своих объятиях; Вильям всхлипывает, а плач Беллы пронзает мне сердце.
– Там приехала полиция, – говорит Оке.
За окном идут двое молодых мужчин в форме – о чем-то болтают, показывают на двор и потягиваются.
– Я ожидала чего-то подобного, – произносит Гун-Бритт, гладя детей по голове. Руки утешают, но всем своим видом она обвиняет.
– Прекратите, – прошу я, – не сейчас.
– Но что дойдет до такого… – продолжает Гун-Бритт.
Мне приходится прикусить язык. Ради детей. И Фабиана. Оке открывает дверь полицейским, те здороваются, их лица сама серьезность. Черные ботинки и широкие ремни с дубинкой и пистолетом.
Гун-Бритт и Оке представляются.
– Мы живем рядом. Микки попросил нас присмотреть за детьми.
Один из полицейских внимательно смотрит на меня:
– А вы?
– Я тоже живу здесь.
Фабиан сидит в кресле и вращает руками одна вокруг другой, он всегда так делает, когда нервничает. Взмахивает и крутит. Я осторожно присаживаюсь на корточки рядом с ним. Не слишком близко.
– Все будет хорошо, родной.
– А если она не поправится? – говорит он.
Я делаю глубокий вдох:
– Не надо так думать.
Слышу в прихожей раскатистые голоса полицейских. Пол скрипит под их ботинками.
– Жаклин? – окликает меня первый. – Нам надо поговорить с вами.
Они видят сидящего в кресле Фабиана. Второй полицейский наклоняется к нему:
– Как ты?
Фабиан молчит. Его руки продолжают вращаться.
– Это мой сын, – объясняю я. – У него шок, он сидел рядом со мной в машине.
– Ему нужна медицинская помощь?
Полицейский без предупреждения протягивает руку, намереваясь коснуться Фабиана.
– Не трогайте его! – вскрикиваю я.
Рука повисает в воздухе, полицейский удивленно смотрит на меня.
– Он не любит телесные контакты.
Полицейский какое-то время колеблется, но потом убирает руку:
– Понятно. Не торопитесь, мы можем поговорить и после.
Они оставляют нас в гостиной вдвоем, Фабиан дышит все прерывистее. Руки все быстрее вращаются одна вокруг другой.
– Полиция! – шипит он.
– Я знаю, не бойся.
Все его тело трясется.
– Тебя могут забрать в тюрьму.
В конце концов ему приходится сесть на собственные руки, чтобы они остановились.
– Не могут, – отвечаю я. – Это был несчастный случай.
Полицейский записывает мои показания. Мы сидим за столом друг против друга в кухне Андерсонов.
– К сожалению, нам придется изъять автомобиль.
– О’кей, – киваю. – Зачем? Что вы хотите проверить?
– Таков порядок, его должны осмотреть технические специалисты.
Я долго и внимательно рассматриваю полицейского – открытое лицо, добрый взгляд.
Из-за двери доносятся всхлипывания Беллы и вопросы, которые растерянно задает Вильям и на которые у Гун-Бритт нет ответов.
Каждое их слово режет меня на части, это полный крах; мысли и чувства наталкиваются друг на друга, в глазах слезы.
– Вам известно, что с Бьянкой? Что-то серьезное?
– К сожалению, сведений об этом у нас нет, – отвечает полицейский.
Черт, что же я наделала!
Он протягивает мне стакан воды и пачку бумажных носовых платков:
– Вам сейчас тяжело, я понимаю, но я должен задать вам несколько вопросов. Что именно произошло? Что вы можете вспомнить, Жаклин?
Я закрываю глаза и впиваюсь правым указательным пальцем в тонкую кожу на левой ладони.
– Я ее не увидела.
– Она ехала на велосипеде, верно? Мы думаем, она выехала из своих ворот примерно тогда же, когда вы свернули на территорию общего двора.
– Да.
По-другому быть не может.
– Но вы ее не заметили?
– Нет.
Это не так.
– Ну или я заметила, я увидела велосипед, что-то красное, но уже было поздно. Я поздно затормозила.
Эхо удара непрерывно звучит в голове.
– Я закричала. Я помню, что я закричала. А потом затормозила.
Полицейский пишет в блокноте.
– Вы спешили?
– Нет, совсем.
– С какой скоростью вы ехали? Там довольно крутой поворот.
– Я не смотрела на… на…
– Спидометр?
– Не знаю.
Под блузкой стекает холодный пот. Я будто покидаю собственное тело, взмываю к потолку и оттуда наблюдаю за происходящим. Сидит и отвечает на вопросы полицейского совсем другой человек.
– Я не понимаю. Как я могла на нее наехать?
Полицейский снова записывает. Я пытаюсь дышать спокойнее, но при каждом вдохе в груди жжет.
– Ваш сын, Фабиан, тоже был в машине?
– Да.
– Сколько ему лет?
– Пятнадцать.
Полицейский записывает, покачивая головой. Я думаю, чтó говорить о Фабиане.
– Вам же не обязательно беседовать и с ним? Я не уверена, что он это выдержит. У него шок.
– В этом нет необходимости, – уверяет полицейский.
Я закрываю глаза и снова вижу перед собой Бьянку на велосипеде, слышу визг тормозов и удар.
– А вдруг она…
Все во мне кричит от страха.
– Послушайте… – начинает полицейский.
– Это я виновата, – всхлипываю я.
– Иногда случаются страшные вещи, в которых не виноват никто, – произносит он.
Не уверена, что он в это верит.
– Мы можем пойти домой?
Он поднимает голову:
– Еще несколько вопросов. Выдержите?
Киваю. Лучше сразу покончить с этим.
– Какие у вас отношения с Бьянкой Андерсон?
– Отношения?
Странный вопрос.
– Мы соседи.
– Вы поддерживаете с соседями тесные контакты?
– Ну да, немного. Как обычно в таких районах.
Полицейский понимающе кивает:
– То есть вы общались с семьей Андерсон?
Он произносит «общались» так, как будто вкладывает в это слово еще какой-то смысл.
– Иногда, – сдержанно отвечаю я.
О чем, собственно, он?
– Как бы вы описали ваши отношения?
– Не знаю…
Как можно описать отношения? Два года назад я бы сказала, что семья Андерсон – лучшие соседи на свете. Но с тех пор многое изменилось.
– Вы с Бьянкой дружили?
Я смотрю на него, пытаясь догадаться, что он успел узнать.
– Я бы так не сказала.
– А с Микаэлем, ее мужем?
Я вздрагиваю. Чуть-чуть, едва заметно, но наметанный взгляд полицейского, скорее всего, это фиксирует.
– Что с Микки?
Слегка качаю головой, и несколько прядей с вполне достоверной случайностью падают мне на лицо.
– Какие у вас с ним отношения? Вы часто видитесь?
С ответом я не медлю. Видимо, он уже успел побеседовать с Гун-Бритт.
– Честно говоря, я не понимаю, как это относится к делу.
Я же не отрицаю: это я сбила Бьянку. Я была невнимательна и наверняка ехала слишком быстро.
– Конечно-конечно, я просто пытаюсь получить более общее представление о случившемся. Узнать предысторию.
– Нет никакой предыстории. Это был несчастный случай.
Я отвела взгляд всего на миг, сотую долю секунды. Для того чтобы разрушить жизнь, больше не требуется.
– Вы же понимаете, что это был несчастный случай? – говорю я.
Полицейский молчит. Потом кладет на стол какой-то черный прибор.
– Я должен попросить вас выдохнуть сюда.
Это алкотестер.
Я снова вздрагиваю, и теперь полицейский это точно замечает.
8. Жаклин
До катастрофы
Незадолго до того, как в дом номер тринадцать вселились Андерсоны, мы с Фабианом заметили на Горластой улице черный «порше» – маклер приехал убрать оранжевую вывеску «Продается». После смерти Бенгта Фабиан был все время подавлен, а вывеска только ухудшала положение. Интересно, людям приходит в голову, что за продажей дома часто скрывается трагедия? Какая гадость – надеть костюм, сесть в «порше» и поехать водружать на газон оранжевую вывеску. Как будто надо просто продать очередную недвижимость, кусок пространства, ограниченный деревом и кирпичами. Как будто дом никто не строил и никто в нем не жил. В этом доме человек упал с лестницы и исчез. И остался мальчик, потерявший своего лучшего друга, который был ему как дедушка.