– Как видишь! ― сценичным жестом указав на себя, сказал Лев. ― Я ― поэт! Помнишь пророчества великого Гоголя: «Пушкин ― это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится чрез двести лет».
– Так то Пушкин, а у тебя как фамилия?
– Махалов! Лев Махалов! Но это не важно. Прошло 200 лет. И он родился! В моём обличье! Александр Пушкин XIX века ― это Лев Махалов XXI века! ― театрально подытожил парень.
– Не, ты серьёзно? ― начиная сомневаться в реальности происходящего, спросил Вова.
– Да, конечно, шучу. Просто мне нравятся его стихи. Я их все знаю наизусть. И сам пописываю. Слушай:
Чередой больных дождей
Я пытался грусть запить
И года из серых дней
Я нанизывал на нить.
– Я плохо воспринимаю рифмованные строчки. Поэзию не слышу, что ли. А ты о чём пишешь-то? О любви?
– Почему сразу о любви? О жизни во всём её многообразии.
– И получается? ― сочувственно поинтересовался Вова.
– Да! Я выиграл во всероссийском поэтическом конкурсе «Глаголица». Вот, послушай, ― и вмиг преобразившись, Лев прочитал своё стихотворение:
Нам всегда хватало неба и земли,
Для любви ― цветов, а для стихов ― бумаги,
Но жажда крови у правителей в крови ―
Вновь поднимает военные флаги.
Для повода достаточно причин,
Историки во всём найдут прикрасы.
И вот уже идут полки мужчин
Войне на корм, на пушечное мясо.
– Ну как? ― спросил Лев и даже немного зажмурился, боясь услышать разнос.
– Поражён! ―искренне удивился Вова.
Выдохнув, вернувшись к своему повседневному образу, Лев продолжил:
– Ко мне подошёл Антон Павлович Чехов и вручил мне путёвку в Лагерь. Так я оказался в этом поезде.
– Кто к тебе подошёл?
– Ты всё правильно услышал. Именно он. У меня такая же была поначалу реакция. А потом мой преподаватель литературы сказала, что великие не умирают.
С верхних полок одновременно свесились две девчачьи головы.
– Так, ― сказала Ольга, ― кажется, нам есть о чём поговорить.
И Ксюша, и Оля спрыгнули с полок. Одна подсела к Володе, другая ― ко Льву.
– А ты как здесь очутился? ― спросила Ольга, и все уставились на Володю.
– А мне сам Пётр Ильич Чайковский путёвку вручил, ― бросил, как плюнул, в сторону ребят свою историю Володя.
– За что ты её получил? ― спросила Ксюша.
– Не твоё розовое дело? ― зло ответил Вова.
– Послушайте, ребята, наша поездка начинает приобретать какой-то смысл, ― заговорчески проговорила Ольга. ― Мы же все с вами понимаем, кто такие Чехов, Чайковский, в моём случае Дмитрий Менделеев.
– Чёрт! ― ругнулась Ксюша. ― А меня навестил Миша Ломоносов.
– Хорошо, что не Вася. Как-то ты с великом по-панибратски? ― заметил Володя.
– А почему бы и нет, если он мой дальний родственник.
Все вытаращились на Ксюшу.
– Ну да. У Ломоносова была дочь Елена в замужестве Константинова, у неё родилась дочь Софья в замужестве Раевская, у неё ― Мария в замужестве Волконская, у них родился Михаил, у Михаила Пётр, у Петра Андрей, у Андрея мой батя Пеэтер.
– Звучит, как начало Библии! ― восхитился Лев.
– Кто твой батя? ― с вылупленными глазами спросил Володя.
– Пеэтер, то есть Пётр. Пётр Андреевич Волконский. Он эстонец. Рок-музыкант, композитор, актёр, режиссёр.
– Значит, твоя фамилия Волконская? ― заметил Лев. ― Как это романтично!
– Моя фамилия Нерусова. Ксюша Нерусова. Я незаконнорожденная дочь. И отец о моём существовании, скорее всего, не догадывается. А ставить его перед фактом ― не собираюсь. Меня всё устраивает.
– Нерусова ― это антоним Русову. Мы с тобой даже на фамильном уровне непримиримые враги. Теперь всё проясняется, ― сощурив глаза, закивал головой Володя. ― Если бы Михайло Васильевич смог увидеть своего потомка в твоём лице, он бы, наверное, обалдел, ― задумчиво сказал Вова.
–Да видел он меня. Не переживай: даже ручку поцеловал.
– Дивны дела твои, Господи, ― заключил Лев, а затем обратился к Ольге, которая всё это время не подавала признаков жизни:
– А Менделеев тоже твоя родня?
Глава 3
Ольгина история и не только
― Не знаю, но с моей родословной такого не исключаю, ― тихо отозвалась Ольга.
– А что с твоей родословной не так? ― поинтересовался Володя.
– Да там такое, что сам чёрт ногу сломает. У меня столько королевских титулов, что и не перечислишь.
Лев сначала присвистнул, а потом заканючил:
– Ну расскажи!
Ольга обвела всех внимательным взглядом, ища с чьей-либо стороны подвох, и, заметив только любопытные глаза, сказала:
– Ладно, если коротко, то вот. Моя мама ― дочь короля королевства Эсватини.
– Ни хрена себе! ― воскликнул Лев. ― Так ты принцесса? То-то я смотрю: ты какая-то не такая.
– Поаккуратнее со словами. Ладно?
– Прости, сорвалось, ― Лев примирительно заулыбался.
– Бабушка когда-то училась в Великобритании, и на счастье или беду в это же время учился мой африканский дед Мсвати III, тогда он был всего лишь наследным принцем ― второй сын короля Собуза II. Конкуренция у деда была ого-го, потому что Собуз имел 70 жён и двести пятьдесят детей.
– Слабак твой прадед! То ли дело наш Владимир Креститель! Жёны с наложницами в сумме дали ему около восьмисот детей, ― вмешался Володя.
– Согласна, ― ничуть не обидевшись, заметила Ольга. ― Моему деду, всего 52 года. У него пока что 13 жён и 25 детей, правда, это только официально. Мама-то моя в этот счёт не входит. Мсвати ещё очень дебелый мужичок, репродуктивный. Мне кажется, он только во вкус вошёл.
– Слушай, а ты его вживую видела? ― поинтересовался Лев, всё это время не мигая смотревший на Ольгу.
Оля засмеялась.
– В прошлом году он нас пригласил на праздник тростника.
– У них там больше ничего не растёт, что ли? ― полюбопытствовал Вова.
– Вот парадокс! Страна маленькая, но в ней всё есть, особенно страшная нищета. При умном правителе народ мог бы жить безбедно. Мы все на Россию дух тянем, мол, страна большая, поэтому порядка нет. А королевство Эсватини маленькое, но там тоже порядком не пахнет. Там блаженствует только король, он же дед.
– Королевство Эсватини? ― задумчиво произнёс Володя. ―Я в детстве обожал политическую карту мира. Такое смешное пристрастие было. Часто перерисовывал континенты со странами.
– Действительно, интересное пристрастие для ребёнка, ― подковырнула Ксюша.
Не обращая внимание на её реплики, Володя продолжил:
– Вот что-то не припомню, где это королевство находится? Между Мозамбиком и ЮАР есть только Свазиленд.
Ольга с удивлением посмотрела на Володю.
– Это оно и есть. У тебя карта, видимо, выпущена до 2018 года. Дед государство по собственные воли недавно переименовал.
– Всё могут короли, ― запел Лев, не попадая в ноты.
– Ты хотела рассказать о встрече с ним на бамбуковом празднике, ― напомнила Ксюша.
– Точнее, на тростниковом. Да я с ним и не встречалась. Мы с мамой стояли как туристы в отведённом месте, а он в нашу сторону даже не посмотрел ― так был занят. ― Ольга загадочно улыбнулась своим воспоминаниям.
– Чем занят? ― вживаясь в рассказ, спросил Лев.
– Точнее, кем, ― и Ольга залилась своими бубенчиками. ― На праздник тростника грузовиками везут со всей страны невест. 21-летние девственные полуобнажёнки, их около 50-ти тысяч, перед ним танцуют, поют, трясут всем, чем можно. А он среди них выглядывает себе новую жену. Смехота!
– Ну и нашёл? В 21 год прям девственницу? ― сомневаясь в правдоподобности услышанного, поинтересовалась Ксюша.
– Он сам закон издал, чтобы до 21-го года девушки сексом не занимались. Так он борется со СПИДом и ВИЧ, в которых страна погрязла. Хоть это и не моего ума дело, но деда я осуждаю. А целомудренность там легко восстанавливается в церкви.
– Как это? ― удивилась Ксюша.
– Пришла. Покаялась. Стала целомудренной. Проще пареной репы. Но больше всего раздражает, что дед Мсвати вроде бы получил европейское образование, а ведёт себя, как дикарь. Дворец свой утопил в роскоши, жёны с детьми купаются в богатстве, хвастаются в Инстаграмм, кто круче одевается, а он не может даже больницы людям построить.
– И как с этим не бороться? ― вставила свою тему Ксюша.
– А с дедом-то, дедом ты говорила? ― не обращая внимание на политическую сторону вопроса, спросил Лев.
– Не-а, ― ответила Ольга.
– Как он с ней будет говорить, подумай своей башкой, он же по-русски не понимэ? ― резонно заметила Ксюша.
– С этим, кстати, никаких проблем. Я знаю английский, немецкий, японский и дедов родной, язык народа свази ― свати.
– Ничего себе! ― восхитился Ольгиными познаниями Лев. ― Как это у тебя в голове всё устроено, даже трудно представить. И всё-таки интересно, как на тебя отреагировал дед-король?
– Своеобразно: подарил корову. ― И Ольгины бубенцы разлетелись по купе.
– Корову? ― переспросил Лев.
– Это у них самое дорогое. Я, конечно, любезно отказалась. Чему он был очень рад. Только представьте, как я с коровой в самолёт сажусь.
– И он даже о себе ничего на память не подарил? ― поинтересовалась Ксюша.
– Почему же? Бриллиантовое ожерелье, какие-то золотые цацки. А, вот ещё. ― И Ольга отстегнула от блузки туристический значок с гербом Эсватини. ― Вот, видите: в центре щит, который держится львом-королём и слоном, символ королевы-матери. Над щитом располагается головной убор, который король носит во время праздника тростника. Внизу национальный девиз: «Мы ― крепость».
Лев обратился к Ольге:
– Ты ведь только об одном деде рассказала, а у тебя их четыре.
– Ой, нет, ребята, я уже устала болтать. С удовольствием кого-нибудь из вас послушаю. Про других ― в следующий раз. Ладно?
– Жаль, ― тяжело вздохнул Лев. ― Про меня рассказывать нечего. Я живу на окраине Москвы с бабушкой. Она оперная певица. Поэтому мой дом ― сцена Московского театра оперетты.
– Вот это поворот?! ― восхитилась Ольга. ― А ты меня как-нибудь при случае сводишь на «Анну Каренину»?
– Мадемуазель, легко!
– Фу, какая пошлость! ― Ксюша отвернулась от раскокетничавшегося Льва.
– А кто твои родители? ― поинтересовался Володя.
– Они тоже из оперных, но я их не помню: погибли, я был маленький.
– Прости, я же не знал, ― Володя почувствовал себя неудобно.
– Да всё норм. У меня бабуля мировая.
– А ты помимо стихов, ещё и поёшь? Оперу? ― спросила не без любопытства Ольга.
– Это парадокс, но на мне природа решила выспаться. У меня вообще нет слуха. Нисколечко! Бабулю это так в своё время расстроило, она так переживала, что я бездарен, но когда я начал её успокаивать стихами, потом посвятил ей свою поэму «Закулисье», она поняла, что я ― венец рода! ― И Лев продекламировал своё стихотворение, точнее, отрывок из него:
В твоих глазах тонул, словно чумной,
И так привык, что жил уже не насухо.
Я был Му-му, а ты Герасим мой
С огромным камнем и шнурком за пазухой.
Спектакль закончился, на сцене свет погас,
И занавес предстал худыми шторами.
Я был Пьеро, а ты мой Карабас ―
Владелец кассы с трудовыми сборами.
Венок поставлю из увядших грёз.
Погиб роман, не дотянув до повести.
Я был Карениной, а ты мой Паровоз
С большим гудком, без тормозов и совести.
– Боже, сколько в тебе пафоса! ― заметила Ксюша.
– А мне нравится, ты какой-то необычный, как не из этого времени, ― нежно проговорила Ольга.
– Мур-мур, ― ответил на Ольгину похвалу Лев.
– Меня сейчас вырвет. Я пройдусь по вагону. ― И Ксюша вылезла из-за стола.
Глава 4
Я
Мы проводили взглядом Ксюшу. Немного помолчали.
– У меня есть семечки ― от дорожной скуки. Будем? ― предложил я.
– Давай, ― поддержал Лев. ― Сейчас кулёчки из поездного журнала скручу.
Начали грызть, поглядывая за окно. Мимо проносились печальные российские селения: разваливающиеся дома, с антеннами-рогами, пыльные заборы из колышек, с сохнущими на них банками.
– А ты чем поразишь наше воображение? ― спросила у меня Оля.
Я задумался. Родословную свою я, как человек увлекающийся историей, раскопал до шестого колена, не ниже. Никаких великих людей, вошедших в великую историю России, не было. Все обычные. Сначала безграмотные крестьяне, которые выучили некоторых особо способных из своего помёта детей, те, в свою очередь, выучили своих. Появились врачи, учителя, инженеры, лётчики, коммерсанты. Род и по отцовской, и по материнской ветке оказался интеллектуально потенциальным. Хотя были и тупиковые ветви развития: спившиеся, повесившиеся. О ком рассказать? О прадеде-ветеринаре, который прошёл три войны? О дедах? Да, один пензенский музыкант-композитор, другой народный самородок, который может рисовать, выжигать, чеканить, строить? Я, конечно, всеми ими горжусь, но, в каждом роде есть такие. Весь мой род ― это и есть неприметные люди России, её окаменевшие моллюски, труженики, выживавшие каждый в своё время кто как мог и кто как понимал. Моя мама? Мама, конечно, уникальный человек. И не только потому, что она моя мама, а потому, что она для меня стала первым и самым главным учителем. По профессии она преподаватель русского языка и литературы. И всю свою жизнь она только и делала, что учила и училась. Пятнадцать лет она проработала в школе. Однажды она нам с папой заявила, что не нужна России, что не на такую профессию училась, в которой не сердце отдаёшь детям, а только бессмысленные тонны отчётов пишешь, переводя на них русский лес. Окончила аспирантуру, защитила диссертацию и стала работать доцентом в московском частном вузе за смехотворную зарплату, которой ей хватало, как она говорила, на то, чтобы доехать из Жуковского до института, пообедать там и вернуться домой. А, да, ещё на колготки. Потом я пошёл в школу. Меня некому было забирать, водить на разные кружки и секции. Семья приняла решение ― надо увольняться. И всё своё могучее образование она обрушила на меня. Я не жалуюсь, просто ну не рассказывать же о том, сколько мы с ней вместе книг прочитали, какие вместе фильмы просмотрели и обсудили, в каких театрах побывали, да и вообще, как много мы путешествовали по России: по музеям, усадьбам? Теперь она занялась репетиторством. Конечно, это не её размах. А сколько таких же учителей с подрезанными крыльями оказались не у дел? Ну не могут они смириться с тем, что делают с российским образованием и изменить ничего не могут. Поэтому уходят из школ и занимаются частной практикой. Повезло же тем немногим ученикам, на чьём пути они проявились! Мне не просто повезло, а посчастливилось. Конечно, мы иногда искрим. Потому что у нас у обоих наступил переходный возраст: у меня свой, у мамы свой. Но мы можем договариваться.
Так. Об этом я, конечно, рассказывать не стану. А ещё о чём? О папе? У меня три отца. Ха-ха. Родной, крёстный и биологический. Родной с детства рядом, заботится обо мне и о маме, любит нас, а мы его. Он создал все условия, чтобы мы были счастливы. И мы счастливы, потому что нам всем вместе хорошо. Конечно, воспитание определяет не всё, далеко не всё. Генетика порой вмешивается, и тогда мама заламывает руки, причитая, говорит, что рожать надо от любимого человека, чтобы не видеть потом в своём ребёнке нелюбимого мужчину. Пожалуй, несколько слов можно рассказать о биологическом отце. Это необычный персонаж.
– Воображение ваше я не поражу, но, чтобы вы имели представление, какая во мне течёт кровь, вот что расскажу. Моя мама ― учёный филолог, поэтому господа Гоголь, Достоевский, Толстой ― это не просто писатели, которые жили когда-то, а люди, которые давно уже живут в нашей небольшой квартире, и даже претендуют на квадратные метры. Вторая клетка, в виде сперматозоида, мне досталась от доктора исторических и философских наук, который попутно окончил Московскую духовную семинарию, а затем академию. Он не захотел становиться священником, то есть батюшкой, поскольку уверовал, что Бога нет.
– Ох ты, лихо! ― заметил Лев.
– Ничего лихого, потому что из стен духовных учреждений по статистике 2-3 % выходят атеистами. Ну да Бог с ними.
– Ты знаешь этого, своего биологического? ― поинтересовалась Ольга.
– Знаю, иногда с ним встречался. Он вообще всех своих детей пытается держать в поле зрения.