– Будет лучше, если мы вернемся, – сказал он. – А то я в этом месяце уже три раза опаздывал, и сеньорита Маргарет наверняка выдерет меня линейкой.
Обратный путь напоминал легкую прогулку, потому что ребята ограничились лишь тем, что столкнули в воду старое бревно, уселись на него, свесив ноги, и позволили течению тащить их, не беспокоясь ни о чем, кроме как держать одежду над головой, подальше от воды, и сохранять равновесие, балансируя ногами и свободной рукой.
То развлекательное «путешествие», какое они имели обыкновение совершать каждый раз, как уходили на охоту, способствовало тому, что они незаметно позабыли о причине своего побега из дома в такую рань, но лишь до того момента, пока не обнаружили новый труп, запутавшийся в ветвях кустов, наклонившихся к самой воде.
Течение протащило их в паре метров от тела, и они отчетливо видели как труп раздуло, словно шар, и он уже начал распространять запах.
Вокруг руки, что была над водой, кружился целый рой жужжащих, злых мух.
Из-за того, что тело пребывало в необычном положении, почти висело на кусте, с ногами, опущенными в воду, они смогли достаточно ясно рассмотреть лицо, которое, и это было очевидно, принадлежало мальчишке, кто едва ли был старше их самих, смотревших на него молча и с ужасом, старше лет на пять, а может и того меньше, года на четыре.
Когда же труп, наконец, остался позади, а поднятая рука покачивалась, словно посылала прощальный привет, когда ветер шевелил ветви кустов, Менелик Калеб обернулся, внимательно посмотрел на своего друга и неожиданно спросил:
– Ты обратил внимание на его форму? – и добавил после того, как тот отрицательно покачал головой:
– Она была коричневой.
– И что это значит?
– Даже не представляю. Спросим об этом у сеньориты Маргарет.
Но сеньорита Маргарет также не имела ни малейшего представления, что бы это могло значить, и к тому же, как показалось, не желала продолжать какие-нибудь разговоры об умерших, словно это помогало отогнать самые темные страхи.
Мужчины уже рыли шесть могил на опушке леса, и как только тела тех несчастных будут засыпаны землей, все и забудется, в деревню вернется покой, который с их появлением был потерян.
Но, как оказалось, не все было так просто.
В этот день почти половина детей не пришла на уроки, а те, кто все-таки пришли в школу, были на редкость взволнованы и невнимательны, словно нервное состояние, овладевшее взрослыми со вчерашнего дня, передалось и им, но при этом усилилось в тысячу раз. Ни даже толстуха Зеуди, всегда числившаяся самой прилежной из учениц, не могла сосредоточится, когда читала вслух сегодняшний урок. А из соседнего класса совершенно ясно слышался плач малышей, которого раньше никогда не было, и сердитые крики сеньориты Абиба, кто, как казалось, никак не могла справиться с ними. До перемены оставалось менее десяти минут, что возможно поспособствовала, пусть и немного, снять напряжение, когда послышались первые выстрелы, а за ними последовали другие и в таком невероятном количестве, будто все войны этого мира неожиданно свалились на эту долину с одной лишь целью – стереть ее с лица земли. Потом прозвучало несколько взрывов, послышались истошные крики, и поднялся дым от пожаров, и в тот момент, когда все дети кинулись к окнам, стекла взорвались и разлетевшиеся осколки ранили некоторых, а шалопая Мадмеда, кто был ближе всех, убили.
– На пол! Всем на пол! – сразу же закричала сеньорита Маргарет, словно только и делал, что ожидала нечто похожее.
– Все уходите через заднюю дверь!
Задняя дверь открывалась к туалетам, ямы под которые были вырыты в двадцати метрах от здания школы в лесу. И именно спокойствие учительницы не позволило панике охватить детей, и они не бросились бежать в деревню. Сеньорита Маргарет начала толкать их вперед, перед собой, вглубь зарослей, где ни шальные пули, ни взрывы не смогли бы достать их.
Ее товарищ сеньорита Абиба тоже делала все возможное, но вскоре стало ясно, что именно сеньорита Маргарет взяла под контроль ситуацию, и, подхватив на руки перепуганную «Царицу Билкис», которая от страха и шагу не желала ступить, еще обхватила за шею и потащила за собой Марио, младшего брата Бруно Грисси, кто словно остолбенел от охватившей его паники.
– Самых маленьких! Хватайте самых маленьких! – кричала она своим ученикам. – Менелик! Проверь, чтобы никто не остался!
Мальчишка немедленно исполнил приказ, вернулся в классы, где обнаружил спрятавшегося под столом, бьющегося в истерике Аскиа, кому хоть и не исполнилось еще семи лет, но он ухватился за ножки учительского кресла с такой силой, что оттащить его не представлялось возможным.
К счастью, спустя несколько секунд, ему на помощь примчался Бруно Грисси, и оба они с большим трудом разжали его пальцы и понесли на руках, несмотря на то, что тот визжал и брыкался, словно свинья, которую волокли на бойню.
Взрывы, вопли, пулеметные выстрелы только усиливались, и когда Менелик и Бруно уже собирались нырнуть в глубь чащи, то разглядели на противоположном берегу реки фигуру бегущего солдата, он стрелял из автомата в толпу женщин, которые в свою очередь убегали от него.
Сгрудившись под огромной сейбой, в трех километрах от школы, четырнадцать детей и две учительницы дрожали и плакали в течение нескольких, бесконечно долгих часов.
Все еще слышны были отдаленные крики.
И отдельные выстрелы.
Над пожарищами поднимался густой дым.
Чувствовался смрад сожженного мяса.
Смерть все еще кружилась над тем местом, где когда-то стояла их деревня.
Пришла война.
И ничто так не удлиняет ночь, как ужас.
А ужас, который разделяют другие, множится и усиливается до такого состояния, когда превращается в панику, и такого не произошло под сейбой лишь потому, что сеньорита Маргарет сохранила присутствие духа, и она, словно бы превратилась в приемную мать кучки беззащитных существ, рыдавших и умолявших, чтобы их настоящие родители оказались здесь же, вместе с ними.
Растерянная сеньорита Абиба, послушный Менелик, веснушчатый Бруно, его светловолосый брат Марио, и даже непослушный Ахим Биклия, все они оказались бесценными помощниками, но та женщина, кто возложил на их хрупкие плечи тяжелейшую ношу успокоить остальных малышей, обладала стальной волей, хоть и тщательно скрываемой за большими голубыми глазами и робкой улыбкой.
И возможно, она была единственным человеком из всей группы, кто понял величину той трагедии, что разворачивалась на противоположном берегу реки, и, наверное, также была единственным человеком, кто осознал, что произошедшая катастрофа – не более чем прелюдия того, что их ожидает в будущем, потому что для нее все эти крики, выстрелы и взрывы представлялись чем-то вроде того момента, когда настраиваются инструменты, чтобы потом приступить к исполнению самой увертюры.
Черное африканское небо окрасилось в красный цвет, отражая отблески пламени, пожиравшей десятки домашних очагов, где рождались поколение за поколением мужчины и женщины, где они любили друг друга и где умирали, и прозрачный воздух сельвы, до того наполненный густым ароматом сырой земли, теперь вонял сожженным человеческим мясом и еще каким-то кислым запахом, струящимся у самой поверхности, который исходил от дыма, поднимавшегося над складом, где хранились сотни пластиковых емкостей, использовавшихся женщинами, чтобы складывать кофейные зерна, когда подходила пора сбора урожая.
А под утро сильнейший ливень наполнил лес таинственными шорохами, и первые лучи солнца проникли сквозь мокрую листву, с которой на землю соскальзывали капли, словно бы сам дождь присоединились к плачу детей, осознавших, что с того момента, как первый мертвец появился на реке, они потеряли все, что до этого имели.
Прошел час, и сеньорита Маргарет жестом подозвала Менелика, кто был самым старшим из детей.
– Сходи, посмотри, что там произошло, – попросила она. – Но близко не подходи.
– И я с ним!
Отважная женщина пристально посмотрела своими ясными глазами на веснушчатую физиономию Бруно Гриси и утвердительно кивнула головой.
– Хорошо!.. – ответила она. – Но будьте осторожны, очень осторожны.
Два друга пробирались через заросли так тихо, как проделывали это, когда забирались в лес в поисках павианов, а потому им понадобилось полчаса, чтобы добраться до берега реки, откуда можно было видеть простой деревянный мост и лестницу, плавно спускавшуюся по склону, над которым еще вчера возвышалась сотня аккуратных хижин из кирпича, крытых соломой.
Мост исчез, а вместо просторных хижин возвышались лишь почерневшие стены, растрескавшиеся от бушевавшего вокруг пламени, с грязными, черными подтеками, оставшимися после дождя, когда потоки воды вперемежку с пеплом падали с горящих крыш, от которых теперь не осталось и следа.
На месте гигантского дома, возведенного сто лет назад гордым генуэзцем, виднелись дымящиеся развалины, и большая железная кровать по какой-то непонятной причине выкатилась прямо в сад.
А вокруг валялись трупы.
Десятки, даже сотни трупов зверски изуродованных или превратившихся в обугленные, вонючие куски человеческого мяса, и то безо всяких сомнений показывало, что авторы всей этой дикой бойни явно хотели продемонстрировать, что на континенте, где все делается халтурно и небрежно, еще остались те, кто может сделать свою работу добросовестно.
Ничто не шевелилось, за исключением крыльев грифов, и нигде не было видно ни одного из тех, кто совершил это зло, должно быть с наступлением нового дня они сами испугались размаха своего варварства.
Какое-то время, показавшееся им бесконечностью – и нет ничего более бесконечного, чем наблюдать за концом света и концом их семей – Менелик Калеб и Бруно Грисси стояли, как вкопанные, держась за руки, чтобы хоть как-то подбодрить друг друга, смотрели широко открытыми от ужаса глазами на весь этот кошмарный спектакль, и хоть они и принадлежали к разным расам, и отличались цветом кожи, и верования у них были разные, но одинаковое чувство ярости и тревоги овладело их сердцами.
И так продолжали они стоять, не шевелясь, хотя и не могли сдержать легкий спазм, сотрясавший их тела, и только когда убедились, что на противоположной стороне не осталось ни одного живого существа, набрались смелости дойти до воды и прейти реку вброд.
Спустя два часа они без сил, молча рухнули под сейбой, и Бруно лишь обнял свою сестру Карлу и с силой сжал руку Марио, а Менелик Калеб смотрел неподвижно куда-то вдаль, словно еще надеялся разглядеть среди деревьев кого-то из своей родни.
– Они всех убили? – наконец спросила сеньорита Абиба голосом тихим, едва различимым.
– Всех.
Никто уже не плакал больше, чем тогда, ночью.
Никто не спрашивал про ужасные подробности, чтобы не усилить терзавшую их боль.
Никто не просил разрешения пойти посмотреть, во что превратились их любимые близкие и место, где они были счастливы, возможно еще и потому, что сеньорита Маргарет почувствовала – будет лучше если в их памяти останутся воспоминания о родителях, когда те были полны жизни, и о деревне, когда она процветала, чем о куче дымящихся руин и о зверски изуродованных трупах.
– Что будем теперь делать?
Бруно Грисси взглянул на сеньориту Абиба, пролепетавшую, заикаясь, этот вопрос, потом посмотрел на Менелика, словно просил его подтвердить то, что скажет.
– Бежать, – произнес он наконец. – Если нас найдут здесь, тот тоже убьют.
– Но вы всего лишь горстка детей!
– Они отрезали голову моему брату, – ответил Менелик хриплым голосом. – А ему было-то всего три года.
Все хорошо знали сорванца Сахима, толстощекого мальчугана, у которого все время текло из носа, и кто целый день тем только и был занят, что со смехом и восторгом гонялся за курами и пытался помочиться на них, а те улепетывали от него со всех ног, и то, что нашлись такие люди, способные отрезать голову этому совершенно безобидному существу, заставило их понять, что и в самом деле будет лучше уйти отсюда как можно быстрее, если, конечно, они не хотят окончить свои дни таким же образом.
– И куда же мы пойдем?
– Далеко…
Вот это «далеко», по сути, было единственным подходящим ответом на тот вопрос, хотя никто из присутствовавших не имел ни малейшего представления, что это такое и что могло значить, поскольку весь их мир заканчивался горами, окружавшими деревню, а то, что располагалось за горами, представлялось им совершенно неизвестной вселенной, куда они никогда не хотели и не пытались проникнуть.
Хищные звери, злые духи, племена, с которыми они враждовали чуть ли не с начала времен, солдаты, партизаны, свирепые бандиты и даже работорговцы кишели там, где заканчивались границы их мира, и даже от одной лишь мысли, что придется погрузиться в это болото из опасностей, у них перехватывало дыхание.
Сеньорита Маргарет, державшая на коленях очаровательную «Царицу Билкис», которая наконец-то заснула, сдавшись под напором эмоций и усталости, обвела взглядом удрученные лица тех, кто, как ей показалось, возложил на нее все свои надежды, и наконец произнесла, в безуспешной попытке выглядеть решительной и помочь им обрести хотя бы крохотную искорку надежды:
– Пойдем к морю, а там нас подберут. Сядем на пароход, и нас отвезут туда, где нет войн, и где будут заботиться о вас.
Точно также она могла бы сказать «Пойдем на Луну», потому что для бедных детей, рожденных в крохотной деревушке, затерянной в самом сердце эфиопского массива, море было таким же далеким и непостижимым понятием во времени и в пространстве, как и сами планеты.
Но если сеньорита Маргарет утверждала, что им нужно идти к морю, то туда они и должны идти, поскольку во всей деревне только старшая учительница и видела это море, хотя тогда ей исполнилось всего лишь восемь лет.
– А где оно располагается, это море? – поинтересовался Менелик Калеб, кто показал себя самым практичным из всей группы.
– В конце реки. Насколько я знаю, все реки впадают в море, – она попыталась улыбнуться, как получится, чтобы ободрить остальных. – Но сейчас самое главное – это найти еду.
– Они все унесли, – заметил Бруно Грисси. – Но мы можем пойти поискать коз старика Амеда в ущелье. Какая-нибудь могла и уцелеть.
– Идите, но будьте осторожны… И Ахим пойдет с вами.
Самый беспокойный из всех, Ахим Биклия, кто первым увидел труп, плывущий по реке, за прошедший день превратился в совершенно другого человека. Вот уже более четырех часов он сидел неподвижно, не сводя глаз с какой-то точки на вершине столетнего дуба, словно именно там находились ответы на многие его вопросы, которые он не решался произнести вслух.
Сидел он молча и казалось, что даже не слышал о чем говорили вокруг него, а в тот момент, когда Менелик легонько тряхнул его за плечо, будто хотел разбудить, он взглянул на него словно на чужого, а на не на того, с кем на пару совершил сотни шалостей за последние годы, от чего даже всегда сдержанная сеньорита Маргарет приходила в ярость.
– Почему? – спросил он неожиданно, будто Менелик, кто был старше его всего лишь на несколько месяцев, знал ответы, которые столетний дуб не смог дать ему.
– Не знаю, – ответил его друг. – Но если пойдешь с нами, то возможно и узнаем. Не можешь же ты сидеть здесь все время.
Они проскользнули по лесу до берега реки, долго выжидали, высматривая, не вернулись ли солдаты, и пока оставались там, Бруно Грисси обратил внимание на дюжину пирог, стоявших у берега, метрах в ста от них вниз по течению.