То был, безо всяких сомнений, мир растений и только растений; мир, сделанный из воды, толстого слоя упавшей и подгнившей листвы и древесины, размягченной от царящей здесь на протяжении веков сырости.
Пугливая Надим Мансур застонала.
И этот ее глухой, еле сдерживаемый стон, едва слышимый, продемонстрировал с необыкновенной ясностью, и даже сильнее, чем безутешные рыдания, насколько страх пред лесными привидениями и великанами овладел теми несчастными существами.
– Все поем! – приказала она голосом сухим и властным.
И они запели.
И пели с таким задором, как никогда раньше, с какой-то яростью в голосе, пели, чтобы отпугнуть страх; песня, которая поддерживает надежду жить, и необходимость уйти как можно дальше от тех, кто способен отрубить голову детям трех лет отроду, и огромное желание найти во что бы то ни стало такое место, где они смогли бы ощутить себя защищенными.
Пели те немногие песни, какие знали: детские песни, совсем не подходящие и звучащие абсурдно в этом месте, но то были песни, что напоминали им о счастливых временах, когда все их заботы ограничивались тем, чтобы они прилежно пели во дворе школы, с нетерпением ожидая окончания уроков, после чего можно было бежать купаться на реку.
Неужели это была та самая река?
Сидя на корме второй лодки, и очень осторожно подгребая большим веслом, Бруно Грисси делал все возможное, чтобы длинная пирога держалась середины потока, и не сводил глаз с густого леса, под сенью которого оба берега тонули во мраке, и спрашивал себя в действительности это та же река, которую они вместе с Менелик Калеб раз тысячу обследовании, но только вверх по течению, и еще силился понять, как так получилось, что все та же природа, когда-то казавшаяся ему прекрасной и мирной, теперь же с каждым новым шагом становилась все враждебней и страшнее.
Сестра его, Карла, чьи светлые волосы, густые, словно грива, время от времени касались его коленей, вздрагивала каждый раз, как какой-нибудь сук, покрытый тем мхом, похожим на саван, нависал над самой водой и угрожающе тянулся к ней, и он вспоминал, как темными ночами, испугавшись порыва ветра или воя шакала вдалеке, она пробиралась к нему в кровать и пряталась у него под одеяло от страха, и Бруно осознал, какой ужас испытывала она теперь, и скольких сил стоило ей не начать кричать, зовя свою мать.
Он погладил ее волосы, она обернулась и с благодарностью посмотрела на него.
В некоторой степени Бруно Грисси ощущал себя более отцом по отношению к своей младшей сестре, чем братом, поскольку хоть и был он еще мальчишкой, но за то время, пока настоящий отец семейства проводил на кофейных плантациях, валяясь в каком-нибудь сарае мертвецки пьяный, приходилось брать на себя не простую роль главы семейства.
Мать его, сколько он помнил, была женщиной потерянной и не имела ни сил, ни возможности повлиять на чрезмерную склонность своего мужа к алкоголю, а когда старый, разваливающийся деревянный дом, служивший им жильем, в очередной раз готов был рухнуть на их головы, основным ее аргументом в споре с мужем были только дети.
По жизни она всегда демонстрировала, что лучше разбирается в делах плотницких, чем в любовных, и лучше клала кирпичи, чем готовила, а потому Бруно часто вспоминал с каким удивлением глядел на свою мать его брат Марио, когда в канун какого-то Рождества Паола Грисси решила скинуть свой старый рабочий комбинезон и блеснуть первый раз за много лет белой блузкой и плисовой юбкой.
– Черт побери! – восхищенно воскликнул мальчишка. – Ты похожа на сеньориту Маргарет.
– Но сеньорита Маргарет старше меня лет на пятнадцать, – последовал горький ответ. – Наверное, будет лучше, если я опять надену комбинезон.
Такой всегда помнил Бруно свою мать: состарившаяся раньше срока, с мозолистыми руками и душой, уставшая жить, вечно чем-то недовольная, без интереса смотрящая на все, хоть и не жила вовсе.
Он взглянул на Марио, тот дремал, опустив голову на кромку борта лодки, и осознал что, как и Карла, тот переложил на него ответственность за спасение их жизней, быть может все потому же, что в глубине души оба они всегда больше надеялись на Бруно, чем на собственного отца.
Темнело.
В стремительно наступавших эфиопских сумерках сгущавшиеся тени решительно вытесняли свет и без оглядки занимали его место, а потому пришлось срочно найти поляну среди деревьев, где можно было бы разбить нечто, отдаленно напоминающее лагерь.
Валявшиеся вокруг сучья и ветви, все были мокрыми, а сил расколоть какой-нибудь ствол, чтобы добраться до сердцевины, которая хорошо бы горела, не осталось, и пришлось сжечь одно из сидений из лодки, а вокруг огня, для просушки, разложили зеленые ветви.
Спустя некоторое время они уже трещали в огне, распространяя вокруг густой и едкий дым, от которого разбирал кашель, но для сгрудившихся вокруг детей любой дым был предпочтительней сгустившимся сумеркам в глубине того дьявольского леса.
Сеньорита Маргарет распределила дежурство в соответствии с возрастом: Ахим Биклия дежурил первым, Бруно Грисси вторым, а Менелик Калеб выпала очередь дежурить в самое сложное и опасное время, ближе к рассвету, в час, когда хищные звери джунглей имеют привычку выходить на охоту.
Подоили коз, сеньорита Абиба замочила просо, и приготовила несколько мисок каши, после чего не пришлось долго ждать, когда самые маленькие почти что рухнули на землю от накопившейся за день усталости и заснули – пусть хоть на несколько часов в своих снах вернутся к ощущению покоя и надежности домашних очагов, чтобы проснувшись очутиться в этой реальности, которая хуже самого страшного кошмара.
Где-то вдалеке послышался рычание леопарда.
А может быть, это и не был леопард, а всего лишь старый самец павиан, которого изгнали из какой-нибудь семьи, что во множестве спускались в долины в сезон дождей в горах, но несчастным женщинам и трясущимся от страха детям это показалось таким ужасным рычанием, которого они никогда не слышали в своей жизни, а Ахим Биклия, кто на тот момент держал в руках старое ружье, готов уже был нажать на курок.
А потом все стихло, погрузилось в тишину, потому что даже малыши старались плакать молча.
К середине следующего утра течение в реке начало ускоряться, а берега сближаться.
Вместо гигантского вереска и можжевельника по обоим берегам поднялись темные скалы угрожающего вида, а когда одна такая скала возникла посередине реки, а вокруг нее закрутились опасные водовороты, сеньорита Маргарет поняла, что нужно быть предельно осторожным, поскольку некоторые из малышей не умели хорошо плавать.
– Отец рассказывал мне, что ниже по течению есть большой водопад, – заметил Ахим Биклия. – Возможно мы уже близко.
– А что там дальше?
– Не знаю. Про это никогда не рассказывал.
Час спустя течение реки настолько возросло, что стало практически невозможно управлять лодками, и когда, наконец, перед ними возникла линия горизонта, за которой река исчезала, как по волшебству, до них долетел приглушенный шум воды, падающей с большой высоты.
Направили лодки к ближайшему берегу, Менелик Калеб и Бруно Грисси пошли на разведку, а все остальные ожидали их.
Добраться до водопада было делом несложным, но вот стоя на самом краю вертикального обрыва, они с удивлением увидели как огромные массы воды беспрепятственно низвергались вниз на глубину почти в сто метров, чтобы затем продолжить свой путь по равнине, покрытой кустарником, и что простиралась насколько глаз хватало.
И то, на самом деле, была лишь одна из многих ступеней, которыми величественное эфиопское нагорье спускалось к западу, но по сравнению со скалистыми уступами высокогорных регионов, впечатляющих своей природной мощью, со склонами, словно обрезанными ножом и что остались у них за спиной, могло лишь замедлить их продвижение вперед, и очевидно было, что в том отдаленном и негостеприимном уголке, вдалеке от любых мест, заселенных человеком, никто не побеспокоился проложить тропинку в обход пропасти.
– И что же будем делать теперь? – поинтересовался Менелик Калеб.
– Вернемся, – последовал сухой и безнадежный ответ от его друга.
– Вернемся куда? – чуть не взвизгнул Менелик. – Я даже не представляю, чтобы грести вверх по реке, а потом сидеть и ждать пока мне горло перережут. – Он решительно закачал головой и, показывая вниз, закончил. – Я лучше полезу в пропасть, вон туда.
– Но тут же нет дороги, – обратил его внимание веснушчатый. – Может, видишь что-то, что нам не видно?
– Дорог не бывает, пока их не откроют, – последовал уверенный ответ. – Пошли, поищем.
И они искали в течение двух часов, а когда, наконец, вернулись, упали на землю без сил и разочарованные.
– Существует только отдаленная возможность спуститься туда – это по веревкам, – сказал Менелик. – Весьма опасное занятие, конечно, но другого способа нет, – и он внимательно посмотрел на сеньориту Маргарет, уверенный в том, что только она может и должна принять решение, и добавил самым пессимистичным тоном:
– Либо так, либо возвращаться.
– Как бы это не было опасно, но придется попробовать, – последовал ответ. – А что там, дальше?
– Опять река, – добавил от себя Бруно Грисси. – Но также ясно, что мы не сможем спустить пироги.
– Построим плоты.
– Из чего? Внизу не видно ничего, кроме травы и кустов.
Сеньорита Маргарет какое-то время размышляла, а все собравшиеся наблюдали за ней молча, и наконец, показав на три длинные, крепко сделанные и тяжелые лодки, сказала:
– Используем дерево этих пирог. Отпустим их, чтобы они упали, а то, что от них останется, используем для изготовления плота.
– Если мы их скинем, то когда доберемся до низу, течение уже унесет их, – логично предположил Менелик Калеб.
– Я могу остаться, – предложил Ахим Биклия. – Подожду, пока вы спуститесь, и отпущу пироги, чтобы вы смогли забрать, что останется от них, до того, как течение унесет, а потом и сам спущусь.
Сеньорита Маргарет, чей авторитет оставался неоспоримым, подняла руку, чтобы привлечь внимание, и устало встала на ноги.
– Вначале посмотрим где можно спуститься, – сказала она. – А потом уже решим.
Учителя, дети и козы прошли до водопада, свесились над пропастью, и у толстушки Зеуди закружилась голова, и она чуть было не сорвалась вниз.
– Даже если я спячу, то спускаться туда не буду! – воскликнула она, отшатнувшись назад. – Я не птица.
– А другого выхода нет, – заметил Бруно Грисси.
– Но где? – захныкала несчастная девочка. – Не видно ни намека на тропу.
Да, тропы не было в самом деле, и в соответствии с тем рискованным планом, предложенным Бруно и Менеликом, нужно было вначале спуститься на выступ, а уже оттуда спускаться на веревках, преодолев метров семьдесят пустого пространства.
– Но у нас нет веревок! – обратила его внимание растерянная учительница.
– Для этого используем «водные лианы», – сказал Бруно. – Хорошенько переплетем их, чтобы они достали до самого дна.
– Никогда еще не сплетали «водные лианы» такой длины, – уверенно заявил Ахим Биклия. – Сомневаюсь, что выдержат.
– Должны выдержать… – резюмировал Менелик Калеб. – Будем плести столько времени, сколько нужно, но мы это сделаем.
«Водные лианы», которые по счастью росли в изобилии в близлежащих лесах на склонах гор, отличались от остальных из своего семейства тем, что когда на них делали два надреза: один повыше, другой пониже, то из нижнего разреза струей выливалась накопившаяся в растении вода, чистя, свежая и с пузырьками воздуха, словно газированная, а потому дети имели обыкновение разыскивать их в лесной чаще.
Когда же вся вода вытекала из лианы, она превращалась в нечто, похожее на шланг, гибкий и влажный, толщиной с палец или чуть больше, и из них, из этих шлангов, уже можно было сплести веревки, но имелось одно весьма заметное неудобство: когда кора начинала высыхать, то очень легко трескалась и, в конце концов, рассыпалась и превращалась в пыль.
Как благоразумный Ахим и указал, никто еще не пытался сплести канат из «водных лиан» достаточно толстый и такой длины, но точно также, а это ответил ему Бруно Грисси, и тоже небезосновательно, возможно никто этого и не делал по одной простой причине – не было необходимости тратить столько сил на то, что потом просуществует лишь короткое время.
– Нужно будет нарезать лиан, вылить из них воду, сплести и спуститься по ним один за другим за двадцать четыре часа и не дольше, – указал веснушчатый. – Это будет непросто сделать, но если работать упорно, мы это сделаем.
Взвесив все за и против, сеньорита Маргарет окинула взглядом встревоженные и в некоторой степени напуганные лица тех, кому несчетное количество раз утирала сопли, а иногда так случалось, что и попу, и, в конце концов, придав лицу суровое выражение, кивнула утвердительно:
– Все за работу! – приказала она. – И да поможет нам Господь!..
Остаток дня провели, разыскивая лианы, срезали их с верхушек деревьев, выливали из них воду, и, после того как их опорожняли, передавали самым маленьким, а те выдавливал из растений оставшуюся губчатую сердцевину, затем клали их на дно большой лужи, чтобы лианы сохранили в себе необходимую влажность до момента, когда их начнут связывать и переплетать.
После ужина, для которого пришлось пожертвовать еще одним козленком, поскольку насытиться молоком и просяной кашей не получалось, развели большой костер, и при его свете начали сплетать лианы, накладывая их одну на другую и связывая между собой теми немногими обрывками веревки, что нашли в пирогах.
То была ночь длинная и утомительная, многие из самых маленьких не выдержали и заснули глубоким сном, но между оставшихся двух женщин и шести или семи старших ребятишек все-таки получилось смастерить тяжелый и толстый канат длиной около восьмидесяти метров, что хоть и не вызывал доверия, если глядеть на него со стороны, но, тем не менее, был в состоянии выдержать вес любого из присутствующих.
С рассветом приступили к спуску.
Менелик Калеб, кому принадлежала идея, настоял, чтобы именно он первым рискнул и спустился, для чего тонкий конец обвязал вокруг себя, повернулся спиной к пропасти и, сверкнув испуганной, но вместе с тем и обнадеживающей улыбкой, обратился к своим товарищам хриплым голосом:
– Увидимся там, внизу!
Сантиметр за сантиметром опускали его, а те, кто не держал канат, могли наблюдать сверху, как он балансировал в пустоте, как ветер играл им, словно перышком, и как капли воды, что ветер нес от водопада, намочили его всего.
То были долгие и напряженные минуты, которые никто из присутствующих не забудет до самой смерти, потому что от этой хрупкой веревки зависела жизнь не только их друга, но и возможно жизнь каждого из них, поскольку в том в случае, если попытка не удастся, им всем придется вернуться в деревню.
Когда же жизнерадостный мальчишка встал обеими ногами на землю, то весело замахал руками и поднял два пальца, показав знак виктории.
Следующим был Марио Грисси, затем сеньорита Абиба, и так они, один за другим, висели над пропастью, хотя в какой-то из моментов Ахим вынужден был прибегнуть к одной болезненной процедуре: ударил нервную Надим Мансур так, что та потеряла сознание, поскольку по-другому спустить ее не получалось – в припадке истерики она визжала и отчаянно брыкалась.
Когда больше половины детей и все козы оказались внизу, Бруно Грисси и сам Ахим оттолкнули от берега одну за другой пироги и убедились, что течение понесло их к водопаду, и то было красивое зрелище – наблюдать как лодки, словно копья, летели вниз и вонзались в воду озера у подножия водопада, но спустя несколько минут снова появились, а Менелик и остальные ребята успели поймать их.
Рассмешила всех толстуха Зеуди, когда ее спускали, она описалась.
Предпоследним спускался Бруно Грисси, а Ахиму Биклия, кто безо всяких сомнений был самым сильным, стоило больших усилий удержать его, поскольку наверху кроме него никого не осталось.