Милые детки - Казарова Екатерина 5 стр.

Ее внимание привлекла запись вверху самой последней страницы. Рано утром из Королевской больницы поступил звонок с мобильного телефона. Обращению присвоили четвертый, самый низкий приоритет – посчитали, что вызов ложный, но в описании говорилось, что речь идет о «попытке похищения детей», поэтому Харпер открыла файл. Чем дальше она читала, тем сильнее учащалось ее дыхание.

СПП – это служба психиатрической помощи. Выходит, обратившейся женщине, матери близнецов, что-то померещилось. Люди с психическими нарушениями нередко звонят в полицию, и почти всегда их обращения оказываются «переданы в СПП». Как будто бы все в порядке. Да, наверное, диспетчер правильно присвоил четвертый приоритет. Харпер вернулась на главный экран, пролистала список до конца: пьяницы, идиоты, ДТП. Ее внимания больше ничего не привлекло. Она навела мышь на красный крестик в углу окна. Ей еще тренинг сегодня вести, пора бы уже взяться за презентацию.

Но она не закрыла страницу с происшествиями и не открыла PowerPoint, как должна была. Звонок из больницы не давал покоя. Тяжелый сгусток страха осел где-то в желудке и никуда не девался, как она ни старалась отмахнуться от этой истории, убедить себя, что все это ерунда. Между строк на экране она считывала животный ужас матери, ее непоколебимую уверенность в том, что кто-то хочет похитить детей, навсегда разлучить ее с ними, и при мысли об этом никак не могла унять собственную тревогу. Она машинально дотронулась до низа живота, где кожа так до конца и не подтянулась, несмотря на накачанный пресс.

Пожалуй, стоит просто самой убедиться, что там ничего страшного, и можно будет наконец забыть об этом и взяться за работу. Один звонок, и душа спокойна. Харпер набрала номер больничной охраны.

Когда она представилась, парень на другом конце провода явно занервничал.

– Нет-нет, ничего страшного, мэм. Та женщина в ванной в родильном? Да она просто трипанула неудачно.

– Она что, была на галлюциногенных препаратах? – спросила Харпер, напустив строгости.

– Да нет! Нет-нет! Она просто это… ну как сказать… немножко кровлей отъехала.

– Она немножко… что?

Это короткое «что» она произнесла негромко, но с нарочитым непониманием, ясно давая понять охраннику – звали его Дейв, – что лучше бы сию минуту очистить свою речь от дурацких, устаревших и оскорбительных фразочек и по-человечески объяснить, что все-таки произошло. Она умела втиснуть поразительно много смысла в одно коротенькое слово и, честно говоря, была в тот момент весьма довольна собой.

– Послушайте, офицер… э-э-э… мэм, я ваще-то не особо понял, что случилось.

Дейв затараторил: мол, «ваши» позвонили, сообщили, что кто-то проник в палату, пришлось туда рвануть по-быстрому.

– Я не понял, как кто-то мог проникнуть, там ведь дверь запертая, и по камерам я никого не видел. Я со всех ног дернул, это от моего кабинета милю бежать или типа того. Добежал за пять минут.

Пять минут. Триатлонист внутри Харпер не мог не отметить, что результат неплохой, если, конечно, правда, – но что ж теперь, может, еще медаль ему вручить? К тому же уверения Дейва, будто он ничего не видел по камерам, Харпер не слишком впечатлили. Он явно был на нервах, заметно дергался. Так и тянет предположить, что на самом деле он сладко спал, когда поступил звонок от диспетчера, хотя его работа – быть наготове на случай таких вот происшествий.

Добежав до места, Дейв ничего не обнаружил. Просто «какая-то сумасшедшая тетка заперлась в ванной». Никаких тебе злоумышленников.

– Тогда я перезвонил вашим и сказал, что делать тут нечего, пусть психиатры разбираются. Мне сказали, вам передадут и вызов отменят. Не передали, что ли?

– Все передали. Я просто хотела уточнить кое-какие подробности, – сказала Харпер.

Она попросила Дейва сохранить записи с камер видеонаблюдения на диск и пообещала заехать за ними в течение дня.

– Блин, у меня смена заканчивается через час, я уже почти уходить собирался…

– Дейв, я прошу по-хорошему. Пожалуйста.

Просить по-хорошему она тоже всегда умела. Дейв неохотно капитулировал.

Итак, охранник утверждает, что ничего не случилось. Никто никуда не проникал и не пытался похитить ничьих детей. Тем не менее тревога, засевшая внутри, никуда не делась. Если уж ехать в больницу за диском, то, может, заодно поговорить там с кем-нибудь? Ну, не прямо сейчас, конечно. Куда спешить? Можно подождать до обеденного перерыва.

Харпер взглянула на стопку материалов, которые подготовила для тренинга, затем снова на отчет, все еще открытый на экране. С другой стороны, подумала она, когда, если не сейчас?

Встав из-за стола, за которым успела просидеть от силы минут пятнадцать, Харпер направилась к выходу. Мерзкий и невыносимо горячий кофе в нелепой кружке так и остался стыть в одиночестве – к ее возвращению он определенно успеет стать невыносимо холодным.

– Что, Харпер, уже наработалась? Не очень-то надолго хватило твоего усердия, – сказал Грегсон, нажимая на кнопку, чтобы выпустить ее из здания.

– Ой, отвали, Грегсон.

Он подмигнул, она в ответ изобразила рвотные позывы. В лифте, как и в первый раз, пришлось подождать – тот же длинный сигнал, двери закрылись, двери открылись, – и вот она снова на парковке.

Глава 6

Вход в родильное отделение оказался заперт. Харпер позвонила в домофон. Какое-то время ничего не происходило, и она уже собиралась позвонить еще раз, но стоило поднести палец к кнопке, как послышались помехи и суровый голос гавкнул: «Да?»

Она сообщила свое имя и звание, ее молча впустили.

Длинный, залитый резким светом коридор вел к главному посту медсестер, позади которого виднелись входы в несколько палат – на четыре-шесть кроватей каждая, все полупустые. Внутри новоиспеченные мамочки сидели в креслах, некоторые спали. Мимо, сжимая в руках розовую косметичку в цветочек, тихонько прошел мужчина с мутным от недосыпа взглядом и отсутствующим выражением лица.

В помещении стоял детский плач и резкий запах антисептиков. Потолки казались ужасно низкими, было душновато, а от ламп дневного света у Харпер разболелась голова. На долю секунды она мыслями перенеслась в другое родильное отделение, где сама лежала когда-то, давным-давно, – в прошлой жизни, которая теперь уже казалась чужой.

Ей было почти четырнадцать, когда она узнала, что беременна. Делать аборт к тому моменту было уже поздно. Родители пришли в ужас, но все же поддерживали как могли. Новорожденная девочка осталась в семье, ее удочерили родители Харпер, много лет безуспешно пытавшиеся зачать второго ребенка. Ее «сестре» Руби сейчас было двадцать шесть. От Руби истории ее появления на свет не скрывали, но все же предпочитали придерживаться легенды: мама, папа, две дочки – самая обычная с виду семья. Лишний раз обо всем этом не упоминали, и, в общем, неплохо друг с другом ладили. Старые раны не оставили шрамов – так, по крайней мере, казалось Харпер. Сама она держала эти воспоминания под замком, в дальнем уголке подсознания, и лишь вот в такие моменты они порой возвращались к ней. Она вспомнила то родильное отделение – целая палата на нее одну. Вспомнила муки родов и добрые глаза медсестер, что заботились о ней. Она очень старалась забыть того мальчика, в которого была влюблена и которого потеряла безвозвратно, едва рассказав ему о ребенке. Его совсем еще детское лицо, такое отчужденное, его отречение. Она вспомнила, как мать впервые взяла новорожденную девочку на руки, сколько любви и благодарности было в ее взгляде. Харпер всю жизнь пыталась забыть свой первый непроизвольный порыв: схватить дочку и убежать далеко-далеко – туда, где она сама смогла бы быть ей матерью, а не сестрой, не старшим ребенком в семье.

Харпер одернула себя. Сделав глубокий вдох, она затолкала всплывшие на поверхность воспоминания обратно в дальний угол подсознания, где им и место, и снова заперла на замок.

Она подошла к большой полукруглой стойке, за которой сидела женщина в медицинской форме, и показала удостоверение, заодно обратив внимание на бейджик у нее на груди: «Антея Мэллисон, акушерка».

– Да?

То же резкое «да», что прорвалось сквозь помехи домофонного динамика.

– Я по поводу Лорен Трантер, – сказала Харпер.

– Третья палата, кровать С, – ответила Антея.

Если свое «да» она произнесла с восходящей интонацией вопроса, то окончание ее ответа, «кровать С», обрушилось вниз с безапелляционной завершенностью: Антея Мэллисон, акушерка, свое дело сделала. И даже взгляда от монитора не оторвала.

Из третьей палаты вышел мужчина в серой рубашке. Он прямиком направился к выходу и не сводил глаз с дверей, всем своим видом давая понять, что очень торопится. Харпер преградила ему путь.

– Прошу прощения, – сказал мужчина, имея в виду «уйдите с дороги».

На шее у него болтался бейджик, и, прежде чем он шагнул в сторону, пытаясь протиснуться мимо, Харпер успела выхватить слово «психиатр». Она тоже сделала шаг в сторону, точно в парном танце, и, снова заступив ему дорогу, выставила перед собой удостоверение:

– Здравствуйте, я детектив Харпер. Я вас надолго не задержу. Представитесь?

Про себя она подумала: его один твой вид раздражает. И он явно устал. Очень сильно устал.

– Доктор Джилл, дежурный психиатр. Я, к сожалению, только что получил срочный вызов, и мне правда нужно идти, прошу прощения.

Были времена, лет десять назад, когда, глядя на изящную фигуру Харпер и ее светлые, небрежно собранные в хвост волосы, люди частенько говорили, мол, полиция молодеет с каждым днем. С годами подобные комментарии звучали все реже, пока не прекратились совсем. Харпер задумалась, что бы это все могло значить: мало того что ей перестали говорить, как молодо она выглядит для своей профессии, так вот еще и врач – вполне взрослый, надо думать, квалифицированный специалист – с ее точки зрения выглядит лет на двенадцать.

Доктор Джилл предпринял еще одну попытку протиснуться мимо, но Харпер снова преградила ему путь. Доктор досадливо вздохнул.

– Не беспокойтесь, я правда не отниму у вас много времени, – заверила она. – Сегодня утром в службу спасения звонила пациентка из вашей больницы, миссис Трантер. Вы можете что-нибудь рассказать об этом?

– Да. – Доктор Джилл, судя по всему, обрадовался, решив, что сможет отделаться быстрым ответом. – Там требовалась помощь врачей, не полиции. Я рассчитывал, что вам об этом сообщат.

– Сообщили, но не предоставили никаких подробностей.

– И не должны были, такой порядок. Это конфиденциальная информация. Могу только сказать, что у пациентки случилось небольшое, временное, психическое расстройство, и в этом состоянии она позвонила на 999.

– То есть никакого злоумышленника не было?

На лице доктора промелькнула тень раздражения, но в следующую секунду профессиональная вежливость взяла свое. Он и в самом деле очень устал.

– Понимаете, пациенты, с которыми мне приходится работать, довольно часто видят то, чего нет. И многие из них звонят в полицию, потому что уверены в правдивости своих галлюцинаций. Удивительно, что вы с подобным не сталкивались.

Харпер внимательно посмотрела на этого мальчика-врача, задаваясь вопросом, насколько старше надо стать, чтобы с тобой перестали разговаривать свысока. Хотя, может быть, в этом-то все и дело? Может, в свои тридцать девять она уже кажется ему древней старушкой в маразме?

– Я могу с ней поговорить?

Доктор Джилл пожал плечами, давая понять, что не возражает. В кармане у него что-то завибрировало, он достал небольшое устройство и взглянул на экран.

– Слушайте, мне правда надо идти. Разговаривайте сколько угодно, ее кровать слева у окна. Она сейчас немного сонная, мы ей дали успокоительное, чтобы пришла в себя. Но говорить ей это не помешает. Хотя вряд ли вы узнаете что-то, что может заинтересовать полицию.

Когда он ушел, Харпер открыла блокнот и сделала запись: «Доктор Джилл, настроен скептически. 8:07, Королевская больница».

В некоторых подразделениях полицейским выдавали специальные устройства с приложениями для заметок, но все равно ничто не могло сравниться с бумажным блокнотом. Записи на бумаге можно в любой момент хоть сжечь, если понадобится. А из компьютеров и телефонов сейчас ничего нельзя удалить полностью, и это, с одной стороны, упрощает полиции жизнь, а с другой – усложняет, в зависимости от того, на чьей ты стороне и есть ли тебе что скрывать. Ей, конечно, скрывать обычно нечего, но приятно же иметь такую возможность.

Палата была разделена на четыре отсека, но кровати стояли лишь в двух. В отсеке А лежала рыжеволосая мать с ребенком, еще более рыжим, чем она сама. В отсеке С, в противоположном углу у окна, на кровати сидела женщина с двумя спящими младенцами на руках. На вид ей было чуть меньше тридцати, кожа слегка смугловатая, на пальце серебряное обручальное кольцо. Волосы темные, очень кудрявые, до плеч. Рост и вес в сидячем положении определить трудно, но с виду телосложение нормальное, ростом, быть может, чуть выше среднего. Лицо ее выглядело застывшим и безучастным. У обоих младенцев волосы светлые, хоть и кудрявые, и кожа светлее, чем у матери. Один в зеленом трикотажном комбинезоне, другой – в желтом.

Одета миссис Трантер была в больничную сорочку, сквозь повязку на левом запястье проступило пятнышко крови. Между стеной и кроватью стоял открытый чемодан, содержимое частично высыпалось на пол: детские вещи, подгузники, женская одежда – видимо, ее собственная. Детей она переодела, а сама осталась в чем была.

Что-то в ее лице напомнило Харпер фотографию матери в молодости: большие, затуманенные грустью глаза, мягкий отрешенный взгляд в пространство.

– Лорен Трантер? – ласково произнесла Харпер.

Женщина медленно повернулась на звук. Прошло несколько секунд, прежде чем она сумела сфокусировать взгляд, и, похоже, это стоило ей изрядных усилий. Ее веки вяло опустились, затем поднялись снова – медленное моргание человека, накачанного лекарствами.

– Да.

– Меня зовут Джо Харпер, я из полиции. Я бы хотела поговорить с вами о том, что случилось ночью.

– Ой… – Взгляд Лорен плавно переместился на младенца в желтом, затем на второго. Они были похожи как две капли воды. – Я думала, вам позвонили. Я думала, вам сказали не приезжать.

– Да, сказали. – Харпер улыбнулась и чуть дернула плечами. – Но я все равно приехала. Если я получаю информацию о серьезном происшествии, мой долг – все проверить. Вы звонили на 999 в полчетвертого утра или около того? В отчете упоминается попытка похищения детей.

Лицо Лорен Трантер исказила гримаса, по щекам к подбородку покатились слезы, оставляя за собой мокрые, блестящие дорожки.

– Да, звонила.

Харпер ждала продолжения. В соседнем отсеке пищал какой-то аппарат, в коридоре слышались шаги, где-то хлопнула дверь. Лорен неуклюже вытерла нос тыльной стороной ладони, на ручке младенца, одетого в желтое, осталось влажное пятно от ее прикосновения.

– Но мне сказали, это все неправда, этого не было. Сказали, что мне все померещилось. Извините.

– Вы, наверное, очень сильно испугались.

– До смерти, – выдохнула Лорен. Она вглядывалась в лицо Харпер, точно искала в нем ответ на какой-то незаданный вопрос.

– Вы правильно сделали, что позвонили.

Харпер легонько дотронулась до ее плеча. Детей, лежавших у нее на руках, она даже не задела, но от этого простого прикосновения Лорен резко вскинулась, и младенец в желтом тут же распахнул глаза, резко вытянул ручки и ножки и на мгновение застыл, прежде чем вернуться в прежнее положение. Мальчик в зеленом повертел головой туда-сюда, упираясь затылком в руку матери, зевнул, свернул язык в трубочку, но глаз не открыл.