Елена Котляр
Приговорённые
Поднимаясь по ступеням старинной каменной лестницы, начальник питерского Управления по борьбе с организованной преступностью генерал-лейтенант полиции Сиверский несколько раз останавливался. Мучила одышка, сердце то замирало, то продолжало слабо дребезжать, как старый, изношенный механизм. Конечно, он мог воспользоваться лифтом и вскоре оказаться на нужном этаже, но это – слишком быстро. Генерал, напротив, пытался оттянуть момент встречи с жестокой реальностью. Повернуть время вспять, найти точку отсчета, с которой все началось, и изменить странный поворот человеческой судьбы… Как бы ему этого хотелось. Увы. Сколько их было, таких поворотов… Только в этот раз он оказался слишком крутым.
Впереди – последний лестничный пролет. Сиверскому стало совсем плохо. Прислонившись к перилам, он закрыл глаза и задержал дыхание. Каждый вдох приносил щемящую боль в грудной клетке. Через минуту стало немного легче. Хорошо, что рядом никого не было. Сиверский не хотел, чтобы в таком состоянии его увидел кто-то из подчиненных. В их присутствии он не мог быть слабым и беспомощным. Превозмогая боль, застегнул китель на все пуговицы, расправил плечи и вошел в квартиру. В свои пятьдесят восемь он выглядел достойно. Не расплылся в генеральском кресле, не потерял человеческий облик. Всегда аккуратно подстрижен, причесан и выбрит. На одежде ни одной складки, обувь начищена до блеска. За фигурой следил, не позволял себе лишними килограммами обрастать. Только выбеленные сединой волосы да глубокие морщины под глазами выдавали его возраст. Появление Сиверского заметили сразу.
– Здравия желаю, товарищ генерал… Здравствуйте, Сергей Леонидович…– слышалось со всех сторон. Казалось, в квартире собралась половина полицейского отделения. Съехались сотрудники всех рангов, начиная от лейтенантов и заканчивая полковниками. Среди них Сиверский был самым старшим по должности и званию. В отличие от многих руководителей, генерал частенько выезжал на места происшествия вместе с рядовыми сотрудниками. Он предпочитал оценивать ситуацию сам, а не полагаться на чужое мнение. Оттого его появление было воспринято коллегами как нечто обыденное. В коллективе Сиверского многие искренне уважали, но были и такие, которые его просто боялись, прикрывая свой страх банальной услужливостью. Только генерал чувствовал фальшь за версту. Справедливым он был человеком и принципиальным. Порой слишком принципиальным, из-за чего врагов приобрел гораздо больше, чем друзей. Работал на износ, отдавая всего себя службе. Не считался и со своим здоровьем, которое в последнее время то и дело подбрасывало ему не очень приятные сюрпризы.
– Продолжайте, товарищи, продолжайте! Не обращайте на меня внимания! – переводя взгляд с одного сотрудника на другого, отдал распоряжение Сиверский. Он пытался отыскать своего заместителя, Белодымова, который должен был прибыть сюда еще несколько часов назад.
Заметив шефа, Виктор Викторович Белодымов сразу же поспешил к нему навстречу:
– Зря себя утруждали, Сергей Леонидович… Право, обычная бытовуха! Жил себе человек, жил, вдруг в одно прекрасное утро встал не с той ноги и решил счеты с этой самой жизнью свести… Получилось! Негде разгуляться оперативному гению! Все предельно ясно…
Недослушав Белодымова до конца, Сиверский оборвал его на полуслове:
– Где он?
– Кто? – не понял Белодымов, увлекшийся пространным описанием происшедших событий. Следуя за генералом по огромной квартире и наблюдая, как тот заглядывает во все попадающиеся на пути комнаты, Виктор Викторович наконец понял, о чем его спрашивал Сиверский.
– А, висельник? Так они в гардеробной изволили почивать…– Забежав вперед генерала, Белодымов увлек его за собой в хозяйскую спальню. Так называемая гардеробная представляла собой небольшое помещение без окон, в которое можно было войти только из спальни. Два эксперта и следователь с трудом уместились в нем, столь мало и тесно оно оказалось.
– Так, так, освободите пространство, выходите, выходите, я сказал! – суетился Белодымов, выпроваживая сотрудников полиции из гардеробной.
«И когда только этот старый хрыч перестанет по происшествиям таскаться? Только мешает всем…» – в который раз подумал Виктор Викторович, при этом любезно приглашая генерала зайти внутрь.
– Здесь наш «красавчик», товарищ генерал! Шубу своей благоверной на всякий случай на пол подстелил, чтобы мягко падать было. Поди, надеялся еще на что-то… А ведь хорошая была шуба?! – с неподдельным сожалением в голосе закончил Белодымов. Сожаление, безусловно, относилось к шубе.
– Оставьте свой сарказм, Виктор Викторович! Он неуместен! Я вам не раз говорил: научитесь проявлять уважение к чужому горю и к чужой смерти! – резко обернувшись в его сторону, буквально взревел Сиверский.
Один только вид Белодымова выводил его из себя. На службу тот являлся разодетым, как на официальный прием в высших эшелонах власти. Костюмы по последней моде, яркие галстуки, запонки из драгоценных металлов, перстни на руках. Каждые полгода стабильно менял автомобили, приобретая все более и более дорогие иномарки. Недовольство среди рядовых сотрудников по этому поводу росло изо дня в день. Шептались, обсуждали, не понимая, почему генерал так упорно с коррупционерами борется, а собственного заместителя приструнить не может. Но даже не это больше всего раздражало генерала. Самой неприглядной чертой характера своего заместителя он считал банальное хамство, которое сам Белодымов почему-то считал остроумием.
– Оставьте меня! Вы тоже, Виктор Викторович… выйдите отсюда! – тем же резким тоном потребовал Сиверский, закрывая перед лицом Белодымова двери гардеробной. Он хотел остаться наедине со своим горем, рядом с которым клоунада была кощунственна.
Белодымов побледнел. Улыбка исчезла с его лица, а глаза наполнились холодным блеском. Он не привык, чтобы с ним обращались подобным образом, да еще в присутствии рядовых сотрудников. Он – второе лицо в питерском УБОПе, а не какая-то там мелкая оперативная сошка.
– Забываешься, старый хрыч! Ну да ничего, не вечно тебе править… – прошептал Белодымов вслед закрывшемуся в гардеробной генералу.
На своем веку Сиверский повидал немало. Только как бы за годы службы в полиции ни огрубело его сердце, оно все равно не успело покрыться бронированным панцирем, не поддающимся воздействию ржавчины смерти. Сиверский смотрел перед собой, чувствуя, как кровь начинает кипеть в его венах, превращаясь в неуемный черный поток, готовый вырваться наружу криком безумной боли. Сжав зубы, он сдержался, поднес холодные ладони к лицу, стал с силой растирать ими лоб. Ему хотелось ломать стены, крушить все на своем пути, но он не мог себе этого позволить. Глубокий вдох, выдох… снова и снова, пока пульс не перестал судорожно биться, пока невидимая рука не отпустила горло, освободив дыхание. Наконец сумев подавить последние остатки эмоций, он вновь поднял взгляд.
Тело главного врача Института онкологии Вениамина Белецкого еще не успели снять с так называемой виселицы. Конструкция была проста, но замысел казался слишком жестоким для обычного самоубийства. К проходившей под потолком отопительной трубе был прикреплен широкий собачий поводок из плотной кожи, заканчивающийся металлическим ошейником, с внутренней стороны сплошь усеянным шипами. Такие ошейники еще называют жесткими. Ошейник плотно облегал шею Белецкого. Внутренние шипы глубоко вонзились в тело, разорвав не только кожу, но и проходившие под ней главные артерии. В течение нескольких часов кровь струилась по телу Белецкого, насквозь пропитав его одежду и брошенную кем-то на пол соболью шубу. Его обескровленное лицо превратилось в восковую маску, с выпученными от нехватки воздуха глазами и вывалившимся изо рта языком. Шансов выжить у Белецкого не было.
– Что же с тобой случилось, Веня?..
Сиверский привстал на табуретку и слегка подрагивающей рукой прикрыл Белецкому веки. Целых пятьдесят лет дружбы связывало его с этим человеком. Пожалуй, ближе друга у него не было. Постояв несколько минут у его тела в полном молчании, Сиверский громко произнес:
– Если следователь закончил, снимите его немедленно… Пусть отвезут в морг и приведут в божеский вид… Только тогда предъявите тело родственникам… Да, соберите всех сотрудников в зале.
Через несколько минут члены следственной бригады уже собрались вокруг Сиверского, обступив его со всех сторон. Генерал не торопился, стараясь заглянуть в глаза каждому из них. Равнодушных было много. Нет, скорее не равнодушных, а привыкших ко всему и бесконечно уставших людей. Смерть Вениамина Белецкого их нисколько не трогала. Для них он был очередным объектом осмотра и исследования, с которого можно собрать улики.
– Коллеги! Мне тяжело говорить… как никогда тяжело! – наконец промолвил Сиверский, нарушив повисшую в воздухе тишину.– Сегодня я не буду отдавать приказы, я хочу обратиться к вам с просьбой. С одной-единственной, но очень важной для меня просьбой. Я верю в вас, я ценю ваш профессионализм, я надеюсь на вас… Да, именно, я надеюсь… Не многим из присутствующих известно, что меня связывало с погибшим. Так вот, меня с ним связывала целая жизнь… Я не буду просить вас совершить невозможное… нет. Я просто хочу знать, что случилось с моим другом… Вениамином Белецким. Поставьте себя на мое место, взгляните на происходящее моими глазами, поймите мою боль…– последнюю фразу Сиверский произнес практически шепотом, и все-таки она была услышана.– Я надеюсь на вас, товарищи офицеры!
На мгновенье снова наступила тишина, но в следующий момент все вокруг оживились, засуетились, немного виновато посматривая в сторону генерала. Эксперт вновь извлек из чемодана дактилоскопический порошок с магнитной кисточкой, опасаясь, что пропустил важные отпечатки, оперативник заспешил к соседям, которых во время первого обхода не оказалось дома, следователь перечитал протокол, стараясь не упустить важные детали, а судмедэксперт, с появившимся откуда-то сожалением и почтением, сопроводил труп Вениамина Белецкого в машину скорой помощи, обдумывая, как придать его лицу хоть немного жизненных красок.
***
На похоронах Вениамина Белецкого присутствовала чуть ли не половина города. Врачи из Института онкологии, представители администрации, бывшие пациенты, соседи, друзья, многочисленные родственники. Семья у Белецкого действительно была огромной: отец, жена, четверо сыновей, две дочери, восемь внуков, два брата, пятеро племянников и еще множество тетушек, их детей и внуков. Всех не перечесть. Гроб утопал в цветах и венках. Сдвинувшись плотным кольцом, родственники как могли поддерживали друг друга. Происшедшее с их любимым Венечкой не укладывалось в голове. Жена погибшего, Мария Белецкая, практически лежала на стоявшем у изголовья гроба стуле, поддерживаемая детьми. Этот удар оказался слишком тяжелым для нее. Сиверский стоял в стороне. Он был не в том состоянии, чтобы кого-то утешать. С самого утра у него дома уже побывало две кареты скорой помощи. Врачи опасались второго, и может быть последнего, инфаркта. Но генерал не мог не прийти. Пусть издалека, но он хотел проводить в последний путь близкого ему человека. Стоять было тяжело, резкая боль в сердце не отпускала. Прислонившись к ограде, он дожидался конца церемонии. Хоронили Белецкого по христианским обычаям… на самом краю кладбища. Официально он был самоубийцей, а это, как известно, тяжкий грех. Нельзя хоронить со всеми, только с краю. Отпевать Белецкого служители церкви долго отказывались. С огромным трудом в какой-то деревушке под Петербургом удалось отыскать священника, согласившегося это сделать. И тот бесконечно крестился и шептал: «Господи, прости меня, грешного!»
Погребальная церемония длилась бесконечно долго. Выстояв километровую очередь к гробу Белецкого, Сиверский все-таки простился с ним. В морге постарались. Изуродованную шею скрывал изящный черный платок. Гример также поработал над лицом Белецкого, и оно выглядело даже лучше, чем при жизни. Помолодел Веня, сбросил лет десять. Взглянув на него в последний раз, Сиверский отошел в сторону. Сзади теснили. Желающих проститься с покойным оказалось слишком много. Среди них были и те, кто пришел из простого любопытства. Они даже не были знакомы с Белецким. Кладбищенские завсегдатаи. Присоединялись незаметно к процессии, ехали поминать. Кто в такой ситуации будет разбираться – свои или чужие?
Вдруг из гущи толпы вырвалась пожилая женщина и громко закричала. Сначала Сиверский решил, что она родственница Белецкого, у которой случилась истерика. Однако по реакции окружающих понял, что происходит что-то из ряда вон выходящее. Кто-то из присутствующих попытался схватить женщину за руку и отвести в сторону, но она яростно вырвалась, продолжая кричать. Сиверский направился к ней. Он шел слишком медленно, чтобы поспевать за незнакомкой. Щемящая боль в груди усиливалась с каждой секундой, а ноги почему-то совсем его не слушались. Как в тумане, он слышал обрывки выкрикиваемых женщиной фраз:
– Будь ты проклят, Вениамин Белецкий… наконец-то нашелся тот, кто отправил тебя в ад… Тебе там самое место! Пусть твои дети несут за тебя покаяние и не будет им покоя на этом свете, а тебе на том… Будь ты проклят, будь проклят вместе со всем своим родом! Вас всех постигнет его участь…
Протянув вперед руку, Сиверский попытался за что-нибудь ухватиться, но лишь рассек перед собой воздух, рухнув на сырую землю.
Очнулся он в больничной палате.
– Однако напугали вы нас, Сергей Леонидович! – приветливо улыбаясь, над ним склонился его лечащий врач с немного странной фамилией Крюк.– Ну да ничего, недельку полежите, полечитесь и будете совсем как новый! – подозрительно бодро добавил он.
– Что со мной? Что случилось? – не совсем понимая, как он здесь оказался, спросил Сиверский. События всплывали, как в тумане, не вызывая никаких эмоций. Видимо, ему ввели какие-то успокоительные препараты. Глаза буквально слипались, снова погружая в сон.
– Повезло вам, что бригада скорой помощи на кладбище дежурила да быстро вас к нам доставила… Не то… даже не хочу об этом думать! Вам бы отдохнуть, Сергей Леонидович… Да тут такое дело… Ваш заместитель уже который час в коридоре ожидает. Я его не пускаю, но он так настаивает. Вы будете с ним беседовать? – спросил Крюк, измеряя Сиверскому давление.
– Пусть зайдет! – после некоторого раздумья сказал генерал. Конечно, чувствовал он себя скверно, но разговор откладывать нельзя.
Не успел Белодымов переступить порог, как Сиверский поинтересовался:
– Вы задержали ту женщину с кладбища?
Виктор Викторович был уже изрядно наслышан о случившемся во время похорон недоразумении и даже в некотором роде проникся благодарностью к этой самой женщине. Она стала последней каплей яда, отправившей Сиверского на больничную койку. Жаль, совсем немного не хватило до инфаркта. Увидев лежавшего на кровати Сиверского, такого бледного и осунувшегося, Белодымов как никогда почувствовал свое неоспоримое превосходство. Он на пятнадцать лет моложе генерала, здоров и полон сил. Он движется к своему неминуемому триумфу, а Сиверский… ему пора подумать о душе, оставить службу и удалиться на покой, рыбачить себе потихоньку да по грибы ходить. Об остальном Белодымов позаботится сам.
– Вы не волнуйтесь, Сергей Леонидович! Поберегите себя… ради бога, поберегите! – пытаясь скрыть лихой полет своих мыслей, Белодымов изобразил крайнюю взволнованность и водрузил на столик рядом с кроватью генерала огромный пакет со всевозможными фруктами.– Лучших врачей подключили, на ноги вас быстро поставят! – продолжал Виктор Викторович и аккуратно выкладывал содержимое пакета, стараясь не смотреть Сиверскому в глаза.