А кто же будут судьи?
Кто же будет выносить приговор?
Народ! Если к тому времени еще не разучится читать окончательно.
Глава 2. Пора в путь-дорогу
В 12 часов дня, в 199… злосчастном году, в монументальном здании Института геологии, что всей своей громадой возвышается в конце Среднего проспекта на Васильевском острове, в комнате, где последние годы теснился некогда многолюдный отдел Северо-Западной геологической зоны, Анатолия Порфирьевича Пушешникова позвали к телефону, единственному оставшемуся на весь отдел.
Добродушный баритон незнакомца, прежде чем представиться, прогудел, дескать, его имя-отчество ничего не скажут Анатолию Порфирьевичу, а тем более фамилия Касаев, чем обозначил свою склонность к самоиронии. Тут же было сказано, что фамилия Пушешников в геологии почтенна и известна, и хорошо было бы встретиться, поскольку фирме, которую представляет баритон, нужна консультация такого уникального знатока недр Заполярья, каким является доктор Пушешников.
– Хорошо, – сказал польщенный Анатолий Порфирьевич. Он даже не стал поправлять неведомого собеседника, отложив уточнение до встречи, поскольку докторскую он в свое время так и не защитил, а по нынешним временам к тому не было уже и стимула. – Когда вы сможете подойти? Я закажу пропуск. У нас в здании теперь столько фирм, что не вдруг и попадешь… Вы знаете, где наш институт располагается?
– Дело к обеду, может быть, я могу вас пригласить, здесь недалеко от вас, на 16-й линии, очень приличный ресторанчик «Марсель».
– Знаю я этот «Марсель». Там районное Общество слепых было, потом писчебумажный магазин, потом меховой магазин, потом салон…
– Вот и отлично, – баритон не дослушал историю геологических напластований под рестораном «Марсель», – если вы не возражаете, я вас прямо у входа и встречу.
Повесив трубку, Анатолий Порфирьевич тут же упрекнул себя за то, что уж очень быстро откликнулся на неясное, в общем-то, предложение. Впрочем, если бы он не упрекнул себя за это, то нашел бы какой-нибудь другой повод для упрека, поскольку принадлежал к того покроя людям, которым все время кажется, что все у них не так. С другой стороны, отдел крайне нуждался в заказах, ни от какой работы, обещавшей даже малый прибыток, уклоняться не приходилось, и потому, отнеся свое поспешное согласие на встречу как бы на счет общего блага, он успокоился.
Живя на Железноводской улице, Анатолий Порфирьевич ходил к себе во ВСЕГЕИ, что напротив трампарка им. Леонова, чаще всего пешком, мимо трех Смоленских кладбищ, переходил широкий мост через узенькую Смоленку и дальше, как раз мимо ресторана «Марсель», по 16-й линии выходил на Средний проспект. За тремя большими зеркальными окнами, прикрытыми прозрачной белой кисеей, были хорошо видны столики с пирамидками крахмальных салфеток, готовые к приему гостей, а вот публики, вкушающей «марсельскую» кухню и наслаждающейся «марсельским» гостеприимством, разглядеть не удавалось, хотя по нынешним временам беспечальные россияне, счастливые посетители подобных заведений, стремятся разместиться у витринных окон.
Увидев у входа в ресторан радушно улыбающегося круглолицего мужчину лет пятидесяти, несущего на лице печать отдаленно калмыцкого происхождения, Анатолий Порфирьевич, пожимая протянутую руку, кивнул на вход в ресторан:
– А я-то думал, сюда еще не ступала нога человека. Как ни иду мимо, одни пустые столики за витриной.
– Ступала, Анатолий Порфирьевич, уж поверьте мне, – радушно хохотнул новый знакомый. – И кормят вполне прилично и, в общем-то, не дорого. Я и есть Касаев, Андрей Назарыч.
Природное имя Касаева Алан было ближе к русскому Алеше, Алексею, но Алан предпочел в русской версии именоваться Андреем.
– Это я вам звонил. Проходите, столик у нас заказан. Вон там молодой человек сидит.
Молодой человек сразу же встал и предупредительно отодвинул стулья, как только увидел вошедших в уютный зал Пушешникова и Касаева. Обличьем он напоминал человека, предполагающего сделать карьеру то ли учителя физкультуры в средней школе, то ли инспектора дошкольных учреждений в провинциальном РОНО.
В этот «час ланча», когда в Европе кафе и рестораны заполнены до предела, в «Марселе» на 16-й линии было даже не малолюдно, а пустынно. Обитатели заведений, отвечающих строгому вкусу состоятельной, не стесненной в расходах на обед публики, еще только-только пробивались, как веселая весенняя травка сквозь потрескавшийся асфальт, на путях, приведших через новое мышление в новую жизнь.
Анатолий Порфирьевич Пушешников, с добрыми глазами на продолговатом и бледном лице, человек небольшого роста, да еще и чуть усохший к своим шестидесяти, отчего его свободно висевший костюм, немало ему послуживший, казался купленным на вырост. Глаз старого геолога сразу заметил в новом своем знакомом хорошее воспитание, по нынешним временам ставшее немалой редкостью, как, к примеру, природное олово.
Плотная фигура Касаева была исполнена нескрываемой силы и одновременно предупредительности, приветливости, восточной мягкости и внимания к собеседнику. В этом внимании, в небольшом наклоне аккуратной головы и слегка прищуренных глазах, словно в них бил встречный свет, источаемый собеседником, играл совершенно неожиданный притягательный оттенок. Так смотрят люди, готовые в любую минуту признать свою неправоту, даже глупость, отступить назад и радостно согласиться с чужим мнением. «Разве вы не видите, что в моей широкой груди сердце бьется в унисон с вашим?» – говорили его интонация, взгляд и сдержанные, осторожные и предупредительные движения евнуха…
Глаза его, полные ума, по-юношески горели, правда, они были посажены так глубоко, да плюс еще привычка слегка щуриться, что разглядеть этот юношеский огонь было несколько затруднительно.
– Володя. Человек незаменимый во всех жизненных случаях. Надеюсь, сможете в этом убедиться. – Касаев погладил молодого человека по плечу, словно извинялся перед ним за то, что вынужден называть своего коллегу не привычным именем Вовчик, а ради нового знакомства и поддержания марки самым ординарным образом.
Лицо Вовчика, всегда чуть полуоткрытый по-рыбьи круглый рот, припухшие по-детски губы, глаза почти как бы навыкате – все складывалось в печать маловыразительную, простецкую, и потому дорогая одежда, льющиеся к щиколоткам черные брюки, пиджак по моде времени на размер, а может быть, и на два больше, даже рубашка, не скрывавшая воротником острый кадык и ямку под ним, – все казалось чужим, не от этой фигуры и не от этого лица, которому в ресторанной обстановке больше пошла бы косоворотка и полотенце через руку. Тут бы и полуоткрытый рот с припухлыми губами, и взгляд человека, привычно ожидающего приказания, был бы как нельзя кстати.
Вовчик получил распоряжение на обед с ученым «одеться как следует» и потому решил явиться в своем новом черном костюме и дорогом галстуке, не очень шедших к полуденному часу. В этом торжественном обличье он отчасти напоминал жениха, которого попросили прежде, чем отправиться под венец, поучаствовать в деловом обеде, на что он охотно согласился, вполне уверенный как в стойкости своих чувств, так и в верности невесты.
Насколько вдумчивым вниманием к собеседнику светилось лицо Касаева, настолько же очевидной печатью отсутствия этой самой вдумчивости было помечено лицо его молодого коллеги.
Андрей Назарович протянул Пушешникову папку с меню.
Прежде чем приступить к изучению предлагаемых загадочных закусок, супов с экзотическими названиями и второго, в мясных, рыбных и птичьих вариациях, Анатолий Порфирьевич пробежал глазом по столбикам цифр, обозначавших цены, удивился, насколько они невысоки. И даже не удержался от легкомысленного замечания:
– Действительно, здесь не дорого…
– А я что вам говорил, – подхватил Касаев.
– То есть, что я говорю… – тут же спохватился Пушешников, сообразив, что цены-то указаны в у.е., – это же, оказывается, в долларах…
– Не обращайте внимания. Обед за счет фирмы, так что можем себе немножко позволить, – как-то особенно доверительно, по-заговорщически, сказал Касаев, чем успокоил геолога, похоже, еще не научившегося извлекать из российских недр конвертируемые дензнаки.
Обед, прошедший в обстановке взаимопонимания и доверия, послужил знакомству, представляющему взаимный интерес.
– Я, Анатолий Порфирьевич, должен вас посвятить в дела нашей фирмы. Информация, как оно нынче водится, носит конфиденциальный характер. Мы знаем вас как спокойного, знающего и вполне порядочного человека. Сегодня, когда конкуренция стала нормой коммерческих отношений, надеюсь, вы оцените наше доверие. И не обратите его, хотя бы и случайно, нам во вред.
Все это Андрей Назарович выговорил как бы между прочим, обнаружив неплохое владение языком дипломата. Ему ли не владеть этим языком, если он пятнадцать лет проработал в представительствах одной очень симпатичной союзной республики в Москве и был выдворен оттуда сменившейся на родине властью. Он сделал повелительный знак головой, и тут же проходящий выучку Вовчик разлил по фужерам боржоми из бутылок с винтовой пробкой, появившихся на столе до всякого заказа, по образцу, надо думать, ресторанов в подлинном Марселе, где всегда жарко.
– Извините, какие между нами могут быть секреты? Спросите сначала, Андрей Назарович, хочу ли я их знать, – на всякий случай произнес Анатолий Порфирьевич и, чтобы не показаться невежливым, добавил: – Знаете, нас, геологов, уже так всякими секретностями повязали, что лишнего уже не хочется.
– Я об этом и говорю… Мы совершенно не вправе ждать от вас, как говорится, какой-то жертвы вашими собственными выгодами, удобствами и спокойствием ради чьих-то там интересов. Положим, вы не сможете принять наше предложение, тогда мы весь сегодняшний разговор забудем. И вы. И мы. Поэтому мы и не хотели обращаться в ваш почтенный институт официально, нам еще самим нужно во всем разобраться… Собственно, речь идет о чем? Включаться в одну тему или нет? Дело у нас серьезное, на перспективу. Нужна консультация, нужно мнение специалиста. Речь идет о Камнегорском комбинате. Мурманская область. Мончегорский район. Вы этот комбинат знаете. С главным инженером, Сергеем Романовичем Рындиным, даже учились вместе и поддерживаете дружеские отношения. – Андрей Назарович умел говорить так, словно признавался в какой-то неведомой собеседнику вине.
Анатолий Порфирьевич не ожидал от незнакомых людей такой осведомленности и не знал, как отнестись к услышанному.
Как и большинство нормальных людей, он никогда не делал тайны из своей жизни, но когда люди совершенно посторонние начинают выказывать свою осведомленность в твоих делах и приятельствах, становится немножко неловко. Впрочем, манеры Касаева свидетельствовали об его искренности, открытости и той готовности взять свои слова обратно, которые как бы подчеркивали старшинство и важность в разговоре как раз Анатолия Порфирьевича, которому его новый знакомый просто хочет оказать любезность. И все-таки Анатолий Порфирьевич испытал неприятное чувство. Не зная, как поступить, он даже отодвинул от себя фужер с пузырящимся боржоми и посмотрел на Касаева.
Замечание о том, что Пушешников знаком с Рындиным, как раз и было рассчитано на то, чтобы дать понять ученому геологу, что собеседник к разговору подготовлен основательно.
– Недели три назад, может быть, месяц, Рындин был у нас, Камнегорск это же наш сектор, – сказал Анатолий Порфирьевич почти с вызовом.
– Из Комитета по природным ресурсам, – словно и не услышав Пушешникова, продолжал Касаев, – мы получили сведения о том, что готовится продажа тридцати процентов государственного пакета акций Камнегорского горно-обогатительного комбината. Покупать эту дышащую на ладан развалину можно только в двух случаях, если представляет интерес рудник, это первое. Второе – отвалы.
– Марганец? – тут же спросил Пушешников, без труда угадавший предмет интереса собеседника и тут же услышал легкий укор смущенной совести.
– Марганец, – со вздохом, как будто признавался в недуге, сказал Касаев.
– А что уж вы так о ГОКе? Камнегорский пока еще пашет, – заметил Пушешников.
– Вот, вот, вот… Для этого нам и нужен знающий, мудрый человек, способный, с одной стороны, оградить нас от ошибок, а с другой стороны, подсказать верный выбор, правильное решение. У нас есть сведения, что отвалы могут представлять значительную ценность, как бы заранее туда заложенную.
Пушешников насторожился, но вида не подал, напротив, попросил передать ему черный перец, чтобы сдобрить пряной горечью благоухающий свежестью салат из помидоров с зеленью и синим луком, скрывавшими под собой что-то нежно-розовое, к чему вилкой и прикасаться боязно.
В свое время, когда решался вопрос с Камнегорским железорудным комбинатом, Анатолий Порфирьевич оказался посвящен своим приятелем, как раз Сергеем Романовичем Рындиным, в одну не афишировавшуюся подробность. Речь шла о содержании марганца в руде. Если его количество промышленно перспективно, то ввод комбината откладывается на неопределенный срок, так как потребуется дополнительная нитка по марганцу, к тому же она усложняла всю технологическую цепочку и приводила к значительному повышению стоимости концентрата. Показатели по содержанию марганца в руде были пограничными, с точки зрения промышленного использования. Вложения в технологическую нитку по извлечению марганца из руды не гарантировали прибыльной отдачи, а вот задержка пуска ГОКа могла обернуться катастрофой для его руководства. Большими неприятностями и для геологов грозило запоздалое признание в заниженной оценке содержания марганца в руде. Как-то так, не сговариваясь, разумеется, все сошлись на том, что марганцевая составляющая лежит в величинах в промышленном отношении пренебрегаемых, то есть за границами рентабельности.
За прошедшие двадцать пять лет существования ГОКа технология не менялась, марганец шел в «хвосты». Вот его и накопилось в этих «хвостах» предостаточно, чтобы подумать всерьез о промышленном его извлечении. А главное, цены на мировых рынках поднялись настолько, что затраты и на дополнительное оборудование, и на строительство специального цеха вполне могли окупиться. И при всем при этом необходимо подсчитать и объемы «хвостов», и содержание в них марганца, и затраты, связанные с переработкой.
– Вы же готовили сертификацию руды по Камнегорску, для вас это дело знакомое. Что ж лежать такому богатству понапрасну, – улыбка заботливого хозяина и по-кошачьи прищуренные глаза светились благорасположением.
«Хорошо, что обратились ко мне, – подумал Анатолий Порфирьевич. – Могли бы выйти и на Медведева. А тот только спит и видит, как бы меня в чайной ложке утопить. Вот был бы рад провести в Камнегорске ревизию «хвостов», да еще бы и статейку в жадную до сенсаций газетенку организовал. Сейчас он только и промышляет разоблачениями «хищнической эксплуатации недр» при тоталитарном режиме. От людей, причастных к пуску ГОКа, на виду только и остались разве что они с Рындиным. Похоже, надо принимать предложение, здесь можно и сектор подключить. И лучше держать эту тему в своих руках, нежели…»
– Мы не ждем от вас, Анатолий Порфирьевич, ответа, как говорится, сегодня. У вас свои планы, дела, мы же понимаем. Но если вы по каким-нибудь причинам от нашего предложения откажетесь, Анатолий Порфирьевич, может быть, тогда подскажете какого-нибудь надежного специалиста, кто бы мог эту работу провести. Вы бы его и Рындину порекомендовали, он уж к вашему мнению, к рекомендации вашей отнесется с полным доверием. – Интонация Касаева была такой просительной, извиняющейся, почти жалобной, словно он надеялся растопить каменное сердце ученого геолога.