– Дай мне свою ручку.
Я медленно протянул ей руку ладошкой вверх, по-прежнему не поднимая глаз. В пальцах у женщины я заметил толстую красную нить со сверкающей золотой иглой на конце. Она аккуратно взяла мою ладонь своей мягкой и тёплой рукой. Бормоча себе что-то под нос, загадочная женщина сделала с десяток круговых движений ниткой с иглой над моей ладонью, потом опустилась на одно колено и, глядя мне уже прямо в глаза, тихо спросила:
– Ты уже накормил своего волка?
От неожиданного вопроса у меня перехватило дух. Я смутился и в поиске поддержки посмотрел в сторону бабушки с мамой. «Откуда она вообще знает про волка?» – пронеслось у меня в голове. В этот момент бабушка закашлялась, снова перекрестилась и опять что-то прошептала себе под нос. Я решил молчать, меня охватил жар. Не дожидаясь моего ответа, женщина продолжала:
– Скоро он придёт к тебе в последний раз. Ты накормишь его, и он уйдёт. Уйдёт навсегда. И больше к тебе никогда не вернётся.
Затем, налив воды из кувшина в стеклянную банку и закрыв глаза, она стала водить над ней руками и что-то неразборчиво шептать. Закончив свой ритуал, шептуха смочила мои ладони, лоб и затылок холодной водой из банки.
– Выпьешь эту водичку за три дня, перед сном, – обратилась она ко мне.
В ответ я закивал головой и уже сам посмотрел ей в глаза. Напряжение и страх, сковывавшие меня до этого, исчезли полностью.
Мы с бабушкой вышли из странного дома. Чёрный кот сидел на прежнем месте, внимательно рассматривая нас. Мы направились к жёлтой машине, где нас ждал дядя. Мама осталась в доме, чтобы поговорить со странной женщиной о чём-то наедине.
Домой мы вернулись затемно. Мама и мой дядька уехали. Поужинав молоком с батоном, я отправился в кровать. Через какое-то время в комнату вошла бабушка с полной кружкой заговорённой воды.
Всю дорогу домой и сейчас мне не давал покоя один вопрос.
– Баб? – тихо спросил я. – А чем я волка во сне кормить буду? У меня же ничего нет с собой.
Бабушка, пожав плечами, вышла в прихожую, достала из белого серванта три леденца в серебристой обертке.
– На, схавай пад падушку.
Спрятав шуршащие конфеты поглубже под свою подушку, я быстро уснул.
Спал я в ту ночь крепко. Волк не пришёл. Утром я даже немного из-за этого расстроился.
Прошла зима. Я ждал его прихода каждую ночь, бережно храня под подушкой для него конфеты. Спал я на удивление хорошо. Однажды, проснувшись утром, я не обнаружил заветных леденцов. Перерыв всю постель, я решил, что опять слишком крепко спал и не услышал, как приходил мой волк и забрал конфеты. Я никому ничего не сказал. Мне стало очень грустно и одиноко. Я понял, что больше его никогда не увижу и буду очень сильно по нему скучать. Уткнувшись в подушку, я тихо заплакал. Мне очень хотелось попрощаться с моим Лунным волком.
Пушок
На дворе стояла суровая зима, и поэтому я сидел с бабушкой и двоюродной сестрой дома в большой комнате. Мы слушали пластинки на новенькой, в кожаном коричневом ящике, радиоле и даже немного танцевали. Время близилось к обеду, и скоро должен был вернуться с работы дед. Через какое-то время его тень мелькнула в окне, со скрипом открылась дверь веранды. Слышно было, как дед оббивает с валенок снег. Мы с сестрой бросились его встречать. Дед ввалился в прихожую, окружённый клубами пара. Его тулуп и шапка были в снегу. Лицо и уши покраснели от мороза. Дед почему-то был необыкновенно весёлый. В руках, прижав к себе, он держал что-то маленькое и пушистое. Это был щенок! Рыжий, лохматый и совсем ещё малюсенький.
– Нашто ты яго прыцянуў, няма табе чаго рабіць? – опираясь на палку и ступая через порог большой комнаты, строго бросила бабушка. Дед ничего не ответил. Он лишь молча, опустившись на колени, положил щенка на пол. Мы с сестрой облепили собачонку и деда с двух сторон. Щенок неуверенной поступью сделал несколько шагов своими маленькими пушистыми лапками по затёртому ковру. Чмыхая и виляя хвостом, он обследовал новую территорию. Все были в восторге. Даже бабушка улыбнулась, когда маленький рыжий комок подошёл к её укутанным в ватные стёганные валенки ногам. Она аккуратно погладила щенка своей палкой. Мы с сестрой на коленках ползали вокруг неожиданного гостя, то и дело пытаясь его погладить по пушистой холке. Щенок понемногу осваивался. Изведав все доступные места, он вернулся на потрёпанный ковёр в прихожей и как-то странно сел на задние лапы. Тонкая струйка полилась между его лапок. Он писал! Мы с сестрой переглянулись и одновременно посмотрели на бабушку, ожидая её реакции. На удивление, бабушка сказала:
– У сенцах пасцялі яму. Хай там пабудзе, пакуль маразы.
Счастью не было предела! Я понял, что щенок остаётся с нами жить!
– А давайте назовём его Пушок! – восторженно предложил я. Возражающих не было.
Мы с ним подружились. Это была моя первая и единственная собака.
* * *
Мы с Пушком не отходили друг от друга. Всей доступной едой я делился со своей собакой. Пушок делился со мной своим хорошим настроением и ощущением, что я кому-то очень-очень нужен.
Наступила весна. В том году она была очень поздняя. Снег сошёл только к майским праздникам. Но на День Победы погода была как на заказ: яркое солнышко и никакого ветра. Дед, надев серый пиджак с наградами, уехал в город. Я, вдохновлённый хорошей погодой, решил прогуляться по окрестностям. Надев резиновые сапоги и болоньевую куртку, я вышел из дома. Конечно, со мной был немного подросший с зимы мой маленький друг Пушок. Он то обгонял меня на несколько метров, чтобы потом терпеливо подождать, то догонял, тыкаясь носом мне сзади в ноги. Лапы, грудь и живот его были мокрыми от утренней росы.
Первым делом я собирался заглянуть в посадку и вырезать себе там ровненькую палку из орешника, чтобы сделать из неё пугу. Вот-вот должен был начаться сезон выгона домашнего скота на пастбище, наша очередь пасти коров была одной из первых. Затем я собирался прогуляться мимо озера, с которого только-только сошёл лёд, и я с нетерпением ждал времени, когда смогу там порыбачить.
Мы приближались к деревянному мостику через довольно широкую и глубокую после паводка канаву. Скорее, это был не мостик, а просто кладка без перил. Он соединял тропинку из деревни с переходом через железную дорогу к автобусной остановке. Движение по нему было достаточно интенсивное, и деревянный настил был уже неплохо отшлифован обувью пешеходов. Поэтому он был очень скользким, особенно после дождя. Пушок в очередной раз на всей своей скорости озорно промчался мимо меня и направился прямо на мостик. Вбежав на него, он попробовал остановиться, но вместо этого заскользил как по льду и через несколько секунд оказался на краю кладки. Он зацепился лапами за край настила, умоляюще посмотрел в мои растерянные глаза и свалился прямо в ледяную воду канавы.
Хотя я совсем не умел плавать, но не раздумывая бросился спасать своего маленького беспомощно барахтавшегося в мутной воде друга. Я спрыгнул на склон канавы, чтобы протянуть к Пушку руку, но заскользил по мокрой прошлогодней траве и тут же оказался по пояс в ледяной воде рядом со щенком. Одежда мгновенно промокла, и я почувствовал уколы тысячи ледяных иголок. До Пушка было не больше метра, но дотянуться до него я не мог. Я стал загребать воду руками к себе, чтобы достать собаку, и ещё больше провалился в мягкое дно канавы.
Наконец щенок оказался совсем рядом со мной. Я попытался взять его на руки, но, к большому удивлению, пальцы перестали меня слушаться. Прилагая неимоверные усилия, я отбросил щенка ближе к берегу. Пушок, цепляясь лапами за прибрежную траву, выбирался на берег. Я попробовал последовать за ним, но не смог оторвать ногу от илистого, заросшего травой дна. Ноги тоже перестали мне подчиняться. Я испугался. С большим трудом, наклонив своё тело по направлению к берегу и делая короткие движения, похожие на рывки, мне удалось добраться до прибрежной травы.
Несколько минут я лежал на спине неподвижно, пытаясь отдышаться и глядя в голубое небо. Пушок, поскуливая и постоянно отряхиваясь от воды, бегал вокруг, норовя лизнуть меня в лицо. Солнышко было ярким, и пальцы рук понемногу стали двигаться. Я еле стянул с себя сапоги и вылил из них воду. Надеть обратно их оказалось гораздо труднее. Я ощутил ужасное чувство холода. Зубы стучали, всё моё тело непроизвольно тряслось. Взяв Пушка на руки и прижав к себе, я поплёлся домой.
Бабушки и сестры дома не было. Сняв сапоги, я спрятал их глубоко под скамейку на веранде. Пройдя прихожую и оставляя на коричневом полу мокрые следы, я двигался к печке. Утром бабушка что-то в ней готовила, и она была ещё тёплая. Подставив табурет, я забрался на самый верх и стал раздеваться. И хоть печь была огромной, места на лежаке было совсем не много. Пахло луком и сажей. Повсюду лежали какие-то тряпки, мешочки с семечками, фасолью и сушёными яблоками, а с потолка свисали заплетённые в толстые косы грозди золотистого лука. Разложив мокрую одежду на кирпичной поверхности печи, я укутался с головой в грубое покрывало. Стало немного теплее. Поджав коленки к груди и обхватив их руками, я прижался к тёплой стене в ожидании возвращения бабушки.
Получил я тогда по полной. Про канаву и Пушка я ей не рассказал. Пришлось придумать историю, что нечаянно поскользнулся в большой луже. В этот день на улицу я больше не выходил. К вечеру поднялась температура, и я заболел. Зато наша дружба с Пушком стала ещё крепче. Это была моя собака.
* * *
Пушок не отходил от меня ни на шаг. Он уже был взрослой лохматой собакой, а я учеником начальной школы, когда тихим летним вечером мы вместе отправились на рыбалку. Обычно я ловил карасиков в озере на окраине нашей деревушки, но сегодня решил порыбачить на канаве за переездом, возле железнодорожного моста. Поговаривали, что на навозного червя там ловился крупный окунь. Накопав полосатых червей и сложив их в жёлтую жестяную баночку из-под консервов, с удочкой через плечо и алюминиевым бидончиком в руках, я быстрым шагом вышел из дома.
Дорога до моста занимала минут пятнадцать. Солнышко уже садилось, и от его ярких лучей я немного щурился. Добравшись до места и постелив на траве старую дедушкину куртку, я удобно расположился на берегу и стал нанизывать упругого извивающегося червя на крючок. Пушок, поджав хвост, улёгся рядом.
Плавным движением дирижёра, чтобы не задеть прибрежный камыш, я аккуратно забросил свою нехитрую снасть в окошко между кувшинками. На водной глади ещё не успели разойтись круги от плюхнувшегося червя, как поплавок резко ушёл под воду. Кто-то жадно схватил наживку и потянул ко дну. Вцепившись обеими руками в бамбуковое удилище, я потянул его на себя. Рыба категорически не собиралась сдаваться без боя и металась из стороны в сторону, леска цеплялась за траву и листья кувшинок. Через мгновение леска ослабла, и мне показалось, что моя добыча сорвалась. И вдруг из воды вместе с брызгами появилась сначала огромная, как мне почудилось, голова, а затем и всё зелено-пятнистое тело щуки. Она взлетела из воды на добрых полметра, одновременно вертя в полёте хвостом и головой. От неожиданности я поскользнулся и чуть не выронил удилище из рук. Плюхнувшись о воду, рыба попыталась снова уйти ко дну. Пушок навострив уши уже стоял около меня, весело вертя хвостом. Он несколько раз гавкнул в сторону зелёного чудовища. Я с перепугу резким движением дёрнул снасть и вернул рыбину на поверхность воды, с трудом подтягивая хищника к берегу.
Через минуту пятнистая красавица, шевеля жабрами и тяжело дыша, смотрела на меня испуганным глазом, лёжа в траве на берегу. Я дышал ещё тяжелее, сидя над ней и прижимая обеими руками к земле её покрытое слизью тело. Сердце моё вот-вот должно было выскочить из груди. Пушок бегал вокруг меня и звонко лаял. Отдышавшись, я понял, что моя сегодняшняя рыбалка закончилась, так как щука полностью заглотила крючок и шансов достать его из брюха рыбы не было. Весь испачканный в липкую щучью слизь и траву, я сидел и думал, как донести здоровенную рыбину до дома. Не найдя решения лучше, чем закрутить её в дедову куртку, я, довольный собой, собрался уже двигаться домой. Но на этом мои приключения ещё не закончились.
Пройдя метров двадцать от моста в сторону переезда, я увидел, как со стороны поля, совсем не пугаясь меня, бежала облезлая лиса. И тут я вспомнил утренний разговор бабушки с соседкой Галей, работавшей ветеринаром в колхозе, про бешеную облезлую лисицу, покусавшую на днях корову. Я замер, не понимая, что мне делать. Моя собака стояла рядом, внимательно во что-то вслушиваясь. Между мной и облезлой лисой уже было не больше десяти метров, когда Пушок, заметив животное, ощетинившись, сорвался с места и бросился ей навстречу. Через мгновение моя собака и лисица, поднимая клубы пыли, сцепились в схватке. Визг, лай – всё перемешалось в рыже-чёрном клубке беспощадно рвущих друг друга животных. Я бросил куртку со щукой на землю и суетливо стал искать какое-нибудь орудие, чтобы вмешаться в драку и помочь своей собаке. Не найдя ничего подходящего, кроме двух камней, я с криком швырнул их в сторону лисы. Мимо. Схватка продолжалась. И вдруг пронзительно затрезвонил и замигал красными огнями семафор на железнодорожном переезде, напугав и меня, и обезумевшую лисицу. На горизонте появился поезд. Лиса, взвизгнув, вырвалась из смертельного клубка и бросилась прочь.
Несколько метров мой пёс ещё пытался преследовать зверя, но вскоре развернулся и, сильно хромая, вернулся ко мне. Я присел на колени, стал обнимать и гладить дрожавшего друга. Пушок лежал, высунув набок окровавленный язык, и учащённо дышал. Проведя рукой по его взъерошенной шерсти, я ощутил что-то тёплое и липкое. Ухо собаки было порвано, из раны тонкой струйкой сочилась кровь. Вся шерсть была покрыта смешанными с песком и травой багровыми пятнами. Задняя лапа пса судорожно дёргалась и была в каком-то неестественном положении. Еле сдерживая слёзы, я обнял свою собаку. Мимо нас, оглушая грохотом железных колёс, промчался товарный поезд.
Я несколько раз пытался поднять Пушка с места, подзывал его, но он, пройдя несколько шагов, снова ложился и лишь тяжело дышал, высунув язык и виновато отводя глаза. Я понял, что сам он домой не дойдёт. Вытряхнув щуку из дедовой куртки в траву и прикрыв её наспех сорванными лопухами, я завернул в одежду своего пса и попытался взять его на руки. Пушок оказался гораздо тяжелее рыбы. Со слезами на глазах я нёс домой истекающую кровью собаку. Подходя к дому, я уже во всё горло звал на помощь бабушку и деда.
На дворе было уже темно, когда пришла соседка-ветеринар с большим ящиком, доверху наполненным какими-то лекарствами и шприцами. Она долго возилась с Пушком, обрабатывала ему раны, перебинтовывала и делала уколы. Дед ей помогал. Бабушка нагрела для меня на плите воды, и я отмывался в тазике на кухне. Из доносившегося со двора разговора соседки с дедом я расслышал обрывки фраз: «надо наблюдать…», «бешенство…», «усыпить…» Я знал, что означает слово «усыпить». Стараясь не привлечь к себе внимание, я тихо заплакал.
Утром следующего дня я проснулся очень рано, когда выгоняли коров на пастбище. На ходу одеваясь, я выбежал во двор. Пушок с перебинтованными головой и задней лапой спал в своей будке. Убедившись, что он живой, я не стал его тревожить. Бабушки и деда не было.
Я вернулся в дом и взял висевшую на кухне плетёную сетку. На дедовом велике погнал к переезду, к месту, где вчера оставил накрытую лопухами щуку. Через пять минут я был уже возле железной дороги. Бросив велик, взволнованный, подбежал к кучке лопухов. Листья лежали на прежнем месте. Рыбы под ними не было.