Павел, нахмурившись, слушал меня, даже не пытаясь прервать. Когда он ответил, мне показалось, его слова были заготовленными ранее. Вероятно, для самого же себя.
– Счастье это лишь миг, Алексей Никитич. Я счастлив несоизмеримо дольше. Разве не грешно всякий раз желать большего, уже имея синицу в руках, – и замолчал, ожидая ответа. Уголки губ тронула улыбка уверенного в своих словах человека.
– Вы желаете, – немедленно ответствовал я. – Иначе вам не снились бы этот город и этот человек. Вы ведь просите меня помочь ему. Но я прежде спрашиваю себя, кто тот герой, кому вы жаждете оказать услугу.
– Научив меня помощи ему, вы поможете и мне.
– Я хочу помочь вам, именно вам, цельному человеку, а не его частям. Поймите, вы не столь пассивны в своих снах, как кажется, да это и невозможно. Человек переносит в сон все, что сопровождает его в яви, всю жизнь свою. Порой так, что невозможно понять, где заканчивается тревога за будущее и воспоминания о счастливом прошлом. Поэтому я говорю: вы и есть полновластный хозяин этого сна, вы со всеми своими надеждами и тревогами. Вне вас нет ни Свияты, ни других государств, все то, что происходит в этом городе, с людьми, столь уже хорошо знакомыми вам или пока еще плохо, все это – вы сами. Вы зрите собственную вселенную – и не верите явленной вам картине. Редко кто видит один и тот же сон столь часто, в таких подробностях, редко кто столь настойчиво возвращается к нему. Но всякий человек, уверяю вас, не аморфный зритель сновидений, он способен вмешиваться в их ход, предотвращать или создавать, отличное от заранее заготовленного видения. Вы подсознательно вторгаетесь в мир Свияты, тем бестелесным и безмолвным духом, коим были и раньше, но теперь, обладая выбранным вами по нужным лекалам героем, не замечаете этого, – и не давая ему ответить, продолжил: – Скажите, Павел, вам снятся кошмары?
Он посмотрел на меня несколько недоуменно. Затем кивнул.
– И какие же?
– В основном, бытового характера. Я выхожу и падаю на внезапно ставшей скользкой улице, а знакомые не обращают на меня внимания, я выхожу из дому без брюк, в одних трусах или вообще…. Я не могу напечатать лист, потому как перестаю разбирать почерк. Я… да много чего.
– И вы боретесь с ними?
– Как? Я просыпаюсь, а потом засыпаю снова.
– Нет. Я имею в виду, вы убеждаете себя, что виденное всего лишь сон, что абсурдно бояться того, чего быть не может?
– Но это же очевидно.
– В таком случае вам остается сделать второй шаг. Убедить себя в этом непосредственно во сне.
– Я… а это возможно?
– Это легко.
Некоторое время он молчал. Мои слова: прежние и нынешние, я видел, – сильно взволновали его. Он хотел ответить, – и не мог возразить. Не мог подобрать нужных аргументов, потому как внезапно ощутил их отсутствие, сильных, весомых аргументов, на которые прежде столь легко опирался, с которым приходилось считаться и самому и окружающим. Мир рассыпался на осколки, потерял материальность.
Наконец, он произнес:
– Признаться, мне трудно в это поверить.
– И тем не менее. Вы же поверили в ваш сонный мир, настолько, что сочли его равным….
– Это не одно и тоже, – всколыхнулся Павел.
– Да, нет, сейчас разговор пойдет именно об этом. Ведь вы постоянно, я вижу это, соотносите один мир с другим. И далеко не в пользу окружающего ныне. Вы делаете соответствующие выводы и глубже погружаетесь в сон. У снов, при всем моем к ним уважении, а признаться, я занимаюсь ими последние пятнадцать лет, нет того запаса прочности, что имеется у реальности. Ведь никогда не можешь быть уверен, даже будучи опытным сновидцем, что, он не подведет тебя, – я помолчал и добавил. – Вы создатель, и то сомневаетесь в своей силе. – Павел хмыкнул, слово резануло его слух. – Но сомневаетесь сознанием. Подсознание ваше, благополучно отправившее героя на фронт, прекрасно осведомлено обо всех ваших возможностях.
– Вы хотите сказать… – он не закончил, не посмел. Я вздохнул с некоторым облегчением. Кажется, сотрудничество найдено.
– Да. Именно. Вам предстоит ответить на брошенный вызов. И вовсе отказаться от этого сна, с чистой совестью предавшись созерцанию иных миров и картин….
Павел неопределенно пожал плечами. Это было странно для него. Впрочем, это было вообще странно. Сражаться с самим собой.
– Это еще не болезнь. Это лишь невроз. И то, что я предлагаю вам, будет лишь обузданием вашего недуга. Но тут я могу помочь лишь советами, ничем более. Коррекцией огня, говоря военным термином. Ваши сознательные фантазии вышли из-под контроля, попытавшись подчинить вас себе, навязать вам себя. А вы пока не заметили этого.
Павел кашлянул нервно, но ничего не ответил.
– Между тем, та часть вас, что осталась независимой противницей фантазий, гнушается их, более того, пытается разрушить их. Благостную иллюзию блаженства она меняет на тревожное ожидание. С той легкостью, с какой мальчишка меняет картонки диапозитивов в проекторе. Было так, стало эдак – и сразу на всю комнату.
Пауза. Павел смотрел на свои руки. Минуту или больше. И только затем задал вопрос:
– Тогда зачем мне идти против себя?
– Не против себя, но согласно с собой. Лучше контролировать себя, но не подсознательно, но на уровне рефлексов и интуиций, а путем познания причин, их пристального изучения. Я представляю, куда вас занесло и почему не вы, а именно ваше подсознание пытается освободиться от сладостного сна, добавляя ложку дегтя в дорогие сердцу виды. Оно переносит, в качестве компенсации за робкое ваше счастье, те проблемы, с которыми вы сталкиваетесь в повседневной жизни. Оно не хочет оставлять вас в покое. Оно привыкло к вашему повседневному неудовольствию и жаждет равновесия – и во сне и наяву.
– И потому вы предложили мне бороться?
– С собой. Странно, да? – он кивнул послушно. – Не совсем так. С тем собой, кого вы пытаетесь отринуть. Кого вы презираете в душе. Кто вам обуза, – он поежился. – С вами в том виде, что вы есть.
– А разве я… Алексей Никитич, но разве я не даю такого шанса, неважно, каким краем сознания…
– Вы отдаляетесь от себя. А вам нужен целиком и полностью вы, не человек другого мира и не проблемы другого мира, скопированные с ваших проблем. А это значит, что ошибки, комплексы и страхи надо решать здесь, а не ждать их появления там.
– И что же вы предлагаете?
Он согласился. Я мельком взглянул на время – почти два часа минуло с начала нашего разговора.
– Первое: сопротивление. Я говорил о контроле над снами, подождите, – я поднялся, подошел к шкафу. – У меня должна была быть одна книжица, которую я писал пару лет назад. Как раз о сновидчестве.
– Простите, о чем?
– Вы читали Лавкрафта? – вопросом на вопрос поинтересовался я. Сестра обмолвилась о любви Павла к произведениям мистическим. Но в ответ он лишь головой покачал. – Ладно, обойдемся другим примером. «Алисой в стране чудес» или в Зазеркалье…. Да, вот она. Не Алиса, моя книга.
Я вынул книжицу в мягкой обложке, с яркой, несколько крикливой надписью, «О сновидении и сновидцах» и совсем незаметной фамилией автора в самом низу. Протянул Павлу.
– Если хотите, могу с дарственной, – улыбаясь, я смотрел, как молодой человек изучает внушительную библиографию книги. Она занимала четыре страницы. – А если серьезно, постарайтесь представлять себя на месте Алисы. Вспомните, она, особенно во второй книге, свободно управляла своими видениями, избегая ненужных конфликтов и неприятностей и перемещаясь постепенно именно туда, куда ей так надо было с самого начала: на восьмой ряд шахматного поля. Она стала королевой, она всегда добивалась своего.
Некоторое время, пока молодой человек был занят изучением полученной в дар книги, я продолжал рассматривать соответствия меж его снами и сказкой Кэрролла. Пару раз я пошутил, он посмеялся моим шуткам, как мне показалось, в охотку. И не обратил внимания на одну простую деталь, выскочившую из нашей беседы – речь шла все-таки о литературном произведении.
Затем я заговорил о лимите времени и предстоящей встрече; на лице Павла отобразилось некоторое недоумение.
– А вы не пропишете мне… чего-нибудь? – спросил, немного смущенно, молодой человек.
– Лучше не злоупотреблять химией. Прогулка за час-два перед сном, никакого кофе или черного чая, сон в одно и тоже время, утренняя гимнастика, легкий завтрак, сытный, но нетяжелый ужин за три часа до сна это сейчас важнее. А раз речь зашла о таблетках: купите глицин, в любой аптеке без рецепта, и принимайте по три раза в день рассасывая по таблетке перед едой. Он стоит от силы двадцать рублей.
– Необременительно, – согласился Павел.
– В пачке пятьдесят таблеток, как раз курс. Это не снотворное, не успокоительное. Это то, чего не хватает вашему серому веществу. Одна из двадцати «волшебных» аминокислот, из которых создан человек. Эта отвечает за работу мозга.
– Значит, без волшебства не обошлось, – пошутил в ответ и он, и мне было приятно слышать его шутку. Мы договорились о следующей встрече, сегодня была среда, завтра-послезавтра у меня консультации в здании напротив, из-за этого понедельник оказывался забит под завязку, так что я записал его на три во вторник. Павла это вполне устроило: «Утром я работаю с графоманскими текстами, а после обеда прихожу в себя после них», – заметил он. Мы попрощались. Павел, выходя, едва не наткнулся на поднявшуюся с кресла сестру.
Елена хотела выяснить немедленно, что именно рассказал брат и как отреагировал я. Я покачал головой и заметил вскользь:
– Если вы завтра свободны, зайдите в обеденный перерыв на пару минут. Я буду здесь; у нас есть с вами, действительно есть, о чем поговорить.
Она незамедлительно кивнула, вполне довольная ответом.
Глава восьмая
Автомобиль выехал с площади, минуя поредевшую толпу. Люди разбредались по городу, кто-то спешил домой, кто-то, напротив, ступал медленно; возможно, искал нужный адрес. Совсем недавно старик так же вертел по сторонам головой, в поисках дома номер шесть, пока хозяйка этого дома не остановила его вопросом. Он вспомнил ее по-мужски крепкие руки, и неожиданно робкую просьбу, прозвучавшую в конце их застольной беседы.
Машина свернула с привокзальной улицы и углубилась в новостройки, квартал, возведенный всего пару лет назад. Его только успели обжить, немногие счастливцы.
Мимо них проехали два автомобиля военной автоинспекции. И следом грузовик с солдатами. Все они направлялись к вокзалу. Старик проводил машины долгим взглядом, но спрашивать не стал.
– Нам далеко? – спросил Волохов. Он сидел рядом со стариком, на заднем сиденье. Игнат правил машиной и не повернулся, услышав вопрос, вместо него ответил другой ординарец:
– Почти прибыли. Два квартала, и мы на месте.
– Что это за место?
– Штаб.
Более он не задавал вопросов. Откинулся на спинку сиденья и смотрел в растекавшуюся синь вечера. Облака почти сошли с небосклона, лишь редкие хлопья спешили на восток, догоняя ушедших собратьев. Спина смотрящего была напряжена, Максим закаменел, глядя на темнеющий вечер. Мыслями он был далеко – в том краю, куда уносились теснимые наступающим вечером, облака. Не повернул головы, даже когда машина резко остановилась на светофоре, Игнат зазевался и едва не проскочил на красный.
Улицы были на удивление безлюдны. Старик пробормотал что-то по поводу наступившего слишком рано вечера, Игнат ответил неразборчиво, старик услышал обрывок фразы: «не успеем». Или «можем не успеть».
Дорогу перегородил патруль – пятеро молодых людей в серой форме пехотинцев. Ими командовал лейтенант возраста явно послепризывного, ему было за пятьдесят, проседь волос выбивалась из-под фуражки. Он подошел к легковушке и нагнув голову к Игнату, попросил у всех документы. При этом не обратив никакого внимания, будто и вовсе не заметив, бумагу, прилепленную к лобовому стеклу: спецпропуск, с красной полосой, требующий от патрулей лишь оказывать содействие, а никак не пытаться узнать имена пассажиров.
Больше всего заявление задело Валентина. Примерно ровесник патрульного, он нагнул голову и хмуро поинтересовался, постаравшись вложить в голос все жесткость своей натуры:
– В чем дело? Вы что, так не видите, с кем имеете дело?
Лейтенант не дрогнул.
– Я сожалею, но мера вынужденная, – он ответил столь же спокойно, как и минуту назад попросил документы. – Район, куда вы направляетесь, оцеплен.
– Давно?
– Нет. Пожалуйста, ваши воинские билеты и пропуска.
– Я ординарец генерал-полковника Савинова, надеюсь, вы слышали о таком.
– Это распоряжение исходит из штаба армии и касается всех, без исключения. Включая и вас.
– И сколько времени действует распоряжение? От кого исходит?
Лейтенант взглянул на часы.
– Час, чуть больше. От генерал-майора Тихомирова. Начштаба Южного фронта. Он закрыл город для всех. Вы тоже надеюсь, о таком слышали, – не без издевки сказал лейтенант.
– Могу я взглянуть на предписание? – не отставал Валентин, кажется, догадываясь об ответе.
– Нет. Предписание передано «воздухом». Приказ еще не подготовлен, но ожидается с минуты на минуту из столицы с вестовым…. – чувствуя свою власть на этом участке, лейтенант не переставал дерзить. – Документы, прошу вас.
Разговор зашел в тупик. Сидевшие на передних сиденьях выразительно молчали. Молчал и патрульный.
Первым не выдержал старик, решив уступить, он протянул военный билет и пропуск лейтенанту. По прошествии нескольких секунд тоже сделали и оба ординарца. Последним подал предписание Волохов. Лейтенант дольше всего рассматривал эту скрепленную многими печатями и подписями бумагу. И посторонился. Игнат завел двигатель и выжал сцепление еще до того, как ему был возвращен билет.
– Я вынужден сообщить главе особого отдела и его полномочным представителям, – заметил лейтенант напоследок, – что улицы Нижняя и Верхняя Масловские перекрыты. В связи с беспорядками.
– Чем? – переспросил старик.
– Объезд по Новосельской. До свидания. Надеюсь, оружие у вас при себе.
Игнат, ни секунды не медля, нажал на газ, машина во мгновение ока добралась до следующего перекрестка, и там, не замедлив крейсерской скорости, проскочила на красный.
– Что это значит? – спросил старик, обращаясь теперь уже к ординарцам. – Я так понимаю, вы знаете о случившемся.
Вновь безмолвие. Машина мчалась по пустой улице, обгоняя редкую цепь невесть откуда взявшихся солдат.
– Я спрашиваю, – теряя терпение, продолжил он, – что происходит в городе? Откуда все это? – снова пауза. – Да ответьте же, наконец!
Выждав еще, Валентин повернул голову.
– У нас действительно неприятности. К сожалению, подробности были неизвестны нам самим – в первую встречу. Но сейчас….
– И почему вы молчали?
Выразительный взгляд назад. Машина резко затормозила.
– Приехали, – зло бросил он. Старик подался вперед, вглядываясь в темноту вечера. Фонари на площади не горели, от этого она казалась вжатой в окружившие ее дома. И в спешно становящееся оцепление по всему периметру.
На слиянии Масловских улиц стоял патрульный внедорожник с брезентовым верхом, подле него, освещенный лишь последними отблесками уходящего дня, ходил взад-вперед командующий, бросая четкие команды расходившимся по улицам солдатам. Шедшая от площади вбок Новосельская улица спешно перекрывалась металлическими решетками. Солдаты занимали позиции вокруг фургонов, те же, которых обогнал по пути следования автомобиль генерала, рассредоточивались вдоль домов. Все это проделывалось практически бесшумно, если не считать равномерного топота сапог и тяжелого позвякивания оружейного металла. Ни одной команды старик так и не услышал в наступившей тишине. Впрочем, времени на разглядывание им отведено было всего ничего: по прошествии нескольких секунд сноп света от нескольких ручных фонарей ударил в лобовое стекло остановившейся легковушки. И чей-то голос, скорее всего, того самого командира у внедорожника, каркающе рявкнул: