– Ах да!
Она выключает телевизор.
– Когда я сдавала экзамены,
тоже ставила себе будильник,
чтобы кто-то напомнил мне – пора спать! —
моя самая длинная фраза за весь вечер.
– О, мне напоминают обо всем,
я забываю то одно, то другое, – отвечает Марла
и указывает на телефон.
– Это Пегги установила.
Ну, спокойной ночи.
Ты ведь тоже пойдешь спать?
Я просто с ног валюсь.
– Да, уже поздно.
Она кивает, выходит из комнаты,
по пути выключает свет.
Почему-то на цыпочках
я поднимаюсь по лестнице
следом за Марлой,
прислушиваюсь – что она делает там,
в своей комнате.
Толкаю соседнюю дверь,
там еще одна спальня —
пустая кровать,
зеленые стены.
Здесь явно больше
никто не живет.
Так что можно поспать эту ночь.
Никому же вреда не будет?
Бегу по лестнице вниз.
Может быть, все же вернуться в сарай?
Но вместо того, чтоб уйти,
запираю двери
и возвращаюсь
в эту
зеленую спальню.
Победа
Каждый час, что я не звоню отцу, —
это победа.
Как если бы я сказала:
«Ты мне не нужен.
Не хочу быть с тобой».
Хотя
чем больше проходит времени,
тем мне интересней:
то, что он мне не пишет —
означает ли
то же самое?
Сигнализация
Просыпаюсь от рева сигнализации,
бегу сломя голову вниз,
в одной футболке и трусиках.
Ээ-уууууу,
ээ-уууууу.
На кухне дымище – похоже, сгорели тосты.
Марла в ночной рубашке, забравшись на табурет,
что есть силы машет кухонным полотенцем
возле пожарного датчика на потолке.
Хватаю газету
и тоже разгоняю дым.
Вой наконец прекратился.
Я протягиваю Марле руку, помогаю ей
сойти с табурета.
– Кто ты, черт подери? – вопрошает она.
– Почему ты без юбки?
Нужно что-то придумать.
– Я пришла вчера вечером.
Уже ухожу, не волнуйтесь.
Извините.
Она смотрит мне на ноги:
фиолетовый лак
на кончиках ногтей уже стерся.
Наверное, от тесной обуви.
– Это ты спалила тосты? Уж точно не я.
Марла глядит на меня с подозрением.
– Я тосты вообще не люблю. Мне нравятся роллы с маслом.
Дверца холодильника открыта.
На одной из полок
несколько книг
в мягкой обложке:
Джейн Остин,
Эмили Бронте,
Джилли Купер.
– Я бы слона сейчас съела, – вдруг произносит Марла.
– Ты купила сосиски?
Убить готова за тарелку пюре.
Шесть пятнадцать утра.
Я не выспалась, режет глаза
и урчит в животе.
Нужно поесть, прежде чем я выберусь отсюда,
нельзя оставаться —
она явно не в своем уме!
– Давайте сделаю бутерброды с колбасой, – говорю я.
– А вы пока посмотрите – что там по телевизору?
Она протягивает руку к металлической хлебнице.
– Помогу тебе, намажу маслом.
Кусает ноготь,
осматривает кухню.
– А ты вообще кто такая?
Мэри и Донел знают, что ты здесь?
Пегги сегодня приедет?
– Я из Совета, – говорю ей,
беру ее под руку и
отвожу в гостиную.
– Из Совета? Не говори ерунды.
Тогда ты была бы одета.
Думаешь, я сумасшедшая?
Что-то с Пегги?
Вот так она мне отвечает.
А сама зевает, тоже не выспалась.
Я возвращаюсь на кухню готовить бутерброды.
Она идет следом и стоит – наблюдает за мной.
Как я готовлю завтрак
в нижнем белье.
– Твое лицо? Кто это сделал? —
спрашивает Марла.
– Никто мне ничего не сделал, —
отвечаю ей.
Помощь по дому
Натянула джинсы, застегиваю молнию,
и тут раздается чей-то голос.
– Марла! Это Пегги!
Хлопает входная дверь.
– Не могу надеть эти чертовы колготки, – кричит Марла
из спальни рядом с моей.
– Наверное, ноги распухли. И задница!
Слышу, как Пегги поднимается по лестнице.
Закрываю дверь в свою комнату
и прислушиваюсь.
– Главное, чтобы язык не распух, а то ничего не сможете мне рассказать.
Вы еще не оделись? Я же написала, напомнила.
Пегги смеется и начинает насвистывать —
как ножом по стеклу.
– Они прислали еще помощницу, – говорит Марла.
– Молоденькая.
Хорошенькая.
Чуть не спалила весь дом.
Пауза.
– Что, у меня конкуренты? – смеется Пегги.
– Она лучше справляется?
Как она попала сюда, залезла в окно?
Марла не отвечает.
Да Пегги и не нужен ответ —
она просто болтает.
И, конечно, не верит ни единому слову Марлы.
Видит, что та беспокоится, но —
мало ли что ей почудится, не принимать же всерьез.
– Наверное, у нее есть ключ, вот и вошла, – отвечает Марла.
– А может быть, ночевала здесь.
Она была в трусиках.
Из соседней комнаты доносится шум.
Наверное, уборка – Пегги наводит порядок.
– Что ж, посмотрю, обязательно.
Надо убедиться, что она ушла. —
Конечно же, Пегги не верит.
– Извините, что опоздала.
От самого Страттона всю дорогу
передо мной ехал трактор, ни разу не остановился.
Такая досада!
Я мечусь по комнате,
кидаю вещи в рюкзак,
затем осторожно
залезаю под кровать,
прижимаюсь к куче
пыльных шляпных коробок.
Дверь наконец открывается.
Прямо у меня перед глазами – огромные белые кроссовки,
зашнурованы до самого верха.
– Марла, в свободной комнате никого! – кричит Пегги.
Какое-то время стоит,
затем наклоняется
(волосы падают ей на лицо)
и подбирает носок – я забыла его
на ковре.
– Здесь, наверное, нужно прибраться.
И вышла
за дверь, кричит:
– У вас конфетки еще не закончились?
– Конфетки?
– Конфетки-таблетки, мэм. Ваши лекарства.
Сейчас проверю. Спускайтесь,
когда будете готовы.
В кармане вибрирует телефон.
Сообщение
Келли-Энн. Наконец-то!
«Ответь ради бога – где ты???»
В ответ я пишу одно слово:
«Бьюд».
Пока-пока!
– До завтра! – Пегги прощается.
Я выглядываю в окно:
Пегги выходит. Высокая, полная женщина.
Закрывает калитку, садится
в малюсенькую машину – как она там помещается?
Боковое зеркало обмотано скотчем.
Я на цыпочках спускаюсь по лестнице,
с рюкзаком.
В коридоре сумочка Марлы
так и висит на перилах.
Беру из нее кошелек,
вынимаю аккуратно сложенную
десятку,
кладу кошелек обратно.
А потом выбегаю
через заднюю дверь,
иду в сторону моря.
Птичьи мозги
На пляже почти никого; по песку ходят чайки.
Какой-то парень их передразнивает – шагает враскачку,
пронзительно вскрикивает.
У парня металлоискатель, собирает кусочки меди;
они стоят гроши. Даже на чипсы не хватит.
Женщина в наушниках читает;
рядом двое ее малышей-близнецов
колотят друг друга лопатками, измазанными в песке.
У самой воды, постелив полотенце, расположилась парочка.
Целуются взасос, обмениваются микробами.
Я засовываю носки в обувь,
оставляю вещи,
иду к воде.
Прохладные волны
лижут босые ступни.
Хочется окунуться,
ощутить всем телом эту прохладу,
но на мне джинсы и джемпер —
не нырнешь. А собака рядом ныряет, лает,
пытается укусить волну.
Потом начинается дождь
с ветром.
Крупный песок царапает ноги.
Возвращаюсь туда, где оставила вещи.
Но.
Рюкзак исчез.
Вместе со всем, что в нем было:
запасная одежда,
телефон,
шоколадный батончик (стащила у Марлы).
Черт!
Вот сволочи!
Офигеть…
Черт! Черт! Черт!
Мечусь по пустому
пляжу,
подбегаю к парню с металлоискателем.
Он останавливается,
раскрывает ладонь показать находку:
погнутая золотая сережка. Улыбается мне, говорит:
– Главное – это удача.
Просто нужно знать, когда твой день.
Помада
Как-то отец обнаружил у меня в школьной сумке помаду.
Потребовал объяснений:
– Что это?
Ну, помада. Вслух я, конечно, ничего не сказала.
А за неделю до этого поймал меня за чтением
«Космополитен» Келли-Энн. Разорвал его пополам, спросил:
– Ты с кем-то встречаешься? —
Обвиняющим тоном.
– Нет, папа.
– Тогда зачем красишься?
– Просто так.
А я и не красилась.
Раз или два подмазала губы,
Ну, ничего особенного,
и просто стерла через пару минут.
Он глубоко вздохнул.
– Ладно, Эллисон, в этот раз – без последствий, но
не заставляй меня терять терпение. Договорились?
Я вытерла рот рукавом,
хоть и была уверена —
у меня чистые губы.
– Хорошо, папа.
Продавщица сладостей
Магазины закрываются,
продавцы опускают металлические решетки,
чтоб не разбили окна,
не украли товар.
Женщина запирает кондитерскую – оставила на витрине
только ряды разноцветной помадки,
соблазнять прохожих.
Приветливое лицо, пышная прическа – как глазурь на кексе.
Улыбается мне,
подходит поближе.
От нее пахнет сладостями.
– У тебя все в порядке, милая?
Глядит на хмурое небо,
потом на мое лицо
и быстро отводит взгляд.
Я и забыла про щеку.
– Здесь в городе есть какой-нибудь хостел?
– Ты имеешь в виду – для туристов, или?..
На вид непонятно, сколько мне лет —
то есть нужно ли за меня волноваться.
– Я путешествую, – говорю ей.
Улыбка становится шире, женщина явно расслабилась.
К этому я привыкла —
соврешь, и
люди вздыхают с облегчением:
не нужно беспокоиться, что-то делать.
Учителя у нас в школе все такие.
Спрашивали, не отрывая глаз
от наших тетрадей:
«Дома все в порядке, Эллисон?»
Я охотно кивала. Снимала
с их плеч тяжкую ношу – заботиться.
Женщина из кондитерской советует:
– На Саммерлиз-Кресент есть неплохой отель, с завтраком.
В это время года можно снять неплохой номер.
Довольно дешево.
О да, я найду где остановиться.
Привлекать внимание
Нельзя привлекать внимание.
Я должна выглядеть так, будто есть какая-то цель:
нужно куда-то идти.
А мне никуда не нужно,
и это заметно.
– Эй, красавица, улыбнись!
Мужчина в машине сбавляет скорость,
едет рядом со мной.
– Хочешь прокатиться? Залезай.
Я ускоряю шаг. Дорога вверх по холму.
– А куда ты идешь?
Тебя кто-то ждет?
Садись! Милая, я не кусаюсь.
Останавливается на красный свет,
и я спешу
скрыться из виду,
вниз по переулку —
бегу, бегу, бегу.
Переулок кончается,
и передо мной дорожка, ведущая к дому Марлы.
Меня обгоняет мужчина с собакой.
Сзади громко сигналит автомобиль.
Стук, скрип
Ветер треплет окошко в сарае – стук, скрип.
Дождь барабанит по крыше.
Сижу в темноте,
сжавшись в комок,
пытаюсь согреться.
Да уж, надо признать,
когда уходила —
такого
не представляла себе.
А
без телефона
Келли-Энн никогда не найдет меня.
День рождения
Келли-Энн разбудила меня рано:
– Вставай, лентяйка, у тебя день рождения!
Приготовила французские тосты
с ягодами и взбитыми сливками.
После завтрака вручает мне пакет —
лук и стрелы, я столько об этом мечтала!
Конечно, не настоящие – стрелы не острые,
на конце присоски.
Келли-Энн купила и мел, которым рисуют на окнах,
начертила разноцветную мишень.
Мы весь день стреляли в это окно —
все точнее.
Наверное, нам хотелось уметь защищаться,
сражаться.
Келли-Энн всегда была на моей стороне.
Будто не слышит
Марла осматривает куст лаванды
в горшке на веранде.
Пегги возится на кухне.
Наблюдаю за ними из окна в сарае.
Марла что-то бормочет.
Пегги кричит ей:
– Что? Что вы говорите?
– Когда приедет Мэри? – громко повторяет Марла,
громче, чем нужно.
– Нужно что-нибудь еще приготовить,
хоть бутерброды.
В прошлый раз, когда она приезжала,
была похожа на этих… скейтбордистов.
Худющая. Так и хотелось ее накормить.
Я улыбаюсь, не совсем понимая,
о чем она говорит.
Ну, а Пегги, похоже, и не пытается вникнуть.
Марла срывает лаванду.
Растирает между пальцами,
нюхает.
Смотрит в сторону сарая.
Стою не шелохнусь.
Пегги выходит во двор. Произносит:
– Так, вам надо выпить таблетку.
Уводит Марлу от горшка с лавандой;
будто не слышит,
что говорит ей Марла.
Вместе с ними в дом влетает оса.
Компаньонка
Марла, конечно, может рассказать обо мне,
но Пегги же не слушает.
И вообще,
не защитит
ее от любого
вторжения —
непрошеного гостя,
взломщика,
вора.
Буду призраком.
Буду – Ириской,
или Тарой,
или Кларой,
или Клэр,
кем угодно – как хочет старушка.
Это, конечно, не значит, что Эллисон позволяется
все.
Буду тихой, как мышка,
почти невидимкой.
Вовсе не смертный грех —
называть себя другим именем.
Пожалуй, останусь.
Никто не поверит Марле,
даже если она меня заподозрит.
Ей в ответ ухмыльнутся, пообещают:
хорошо, мы осмотрим дом.
Подумают – сумасшедшая.
Останусь, буду брать все что нужно.
И никто мне
не помешает.
Он забыл
– Не смей спускаться вниз, пока не разрешу.
Слышишь меня?
Папа в бешенстве, лицо налилось кровью, на шее
вздулись вены.
– Да, папочка.
Я убежала,
пока он до меня не добрался.
Не обедала.
Не ужинала.
Утром он ушел на работу,
я выглянула за дверь
и снова спряталась в комнате.
К вечеру
ужасно болел живот.
– Элли? – крикнул отец мне наверх.
– Ты уже вернулась из школы?
Приоткрыла дверь. Отвечаю:
– Я не выходила из спальни.
Ты же запретил.
Он крутит пальцем у виска:
– Ведешь себя как идиотка.
Сама-то хоть понимаешь?
Возвращаюсь
Открываю
заднюю дверь.
Марла ковыряет отверткой
радиоприемник
и хмурится.
– Не могу заставить эту чертову штуку работать.
Столько кнопок! Зачем?
Может, нужны батарейки?
Не знаю, где они.
Поднимает глаза.
– Ты не Пегги.
Может, сказать ей правду?
Я лишь на долю секунды
засомневалась.
– Я Ириска.
Широко улыбаюсь, наверное – фальшиво. Ну, как могу.
Не то чтобы я не умела
притворяться:
конечно, я знаю, как выглядит счастье
со стороны.
Марла наклоняет голову.
– Тогда не стой столбом.
Разберись с этой штуковиной.
Фрукты
В вазе с фруктами два лимона,
сморщенное яблоко.
Рядом лежит
блестящая монета
в один фунт
и двадцатипенсовик.
Деньги кладу в карман,
ставлю чайник.
Покупатель всегда прав
Папа любил кого-нибудь
«переиграть».
Мне понадобились новые джинсы,
и мы с ним поехали в «Ривер-Айленд».
Он сначала прошел в мужской отдел,
снял с вешалки клетчатую рубашку,
оторвал у нее верхнюю пуговицу
и направился к кассе.
Я стояла рядом, не слушала их разговор с кассиром.
Мне ужасно хотелось взять
конфетку из вазочки на прилавке.
– Чека нет,
но ведь рубашка с дефектом,
это же факт?
Вы можете убедиться.
Смотрите.
Видите?
Вот!
Девушка робко предложила ему обменять рубашку.
– Нет, я хочу вернуть деньги.
Она еще раз предложила – возьмите другую.
– Нет, меня не устраивает обмен.
Девушка за кассой была чуть постарше меня —
волосы заплетены в длинные косы,
глаза подведены зеленым;
и я знала, каково это —
спорить с ним.
– Может быть, купите что-то в другом отделе,
я выдам вам чек на возврат, – пробормотала она.
– Наш менеджер уже целый час на обеде.
Папа побарабанил пальцами по прилавку
и согласился.
Потом, когда мы вышли из отдела,
сунул мне в руку
этот чек на возврат.
– Купи себе джинсы, – сказал он.
– Я буду в машине. Давай, в темпе.
Самый добрый папин поступок
за всю мою жизнь.
Лунный тигр
На книжных полках у Марлы много
всего,
в основном в мягкой обложке —
классика, поэзия, романы, детективы.
Потрепанные переплеты,
пожелтевшие страницы.
Свернувшись клубочком в кресле под
торшером,
листаю книгу: «Лунный тигр».
Шепчу про себя,
будто читаю молитву.
Марла сидит с отрешенным видом,
глядит в пустоту.
Что-то притихла —
наверное, устала.
Понятия не имею, где бродят ее мысли,
и от этого мне неуютно – ерзаю в кресле,
все время меняю позу.
Но вот у нее запищал телефон,
и Марла очнулась —
вернулась в реальность.
– Спать пора.
У двери она поворачивается.
– Ты домой?
– Да. Сейчас, дочитаю.
Поднимаю книгу над головой.
Марла бесстрастно кивает.
Поднимается наверх.
Я слышу, как она спускает воду
в туалете,
заходит в спальню, закрывает дверь.
А я остаюсь в полутемной комнате
с «Лунным тигром»,
но сон обнимает меня за плечи,
и дочитать до конца
не удается.
Что-то гудит и потрескивает
в электрическом щитке, под лестницей.
Но Марла не возвращается.
Наверное, спит.
Я одна у нее в гостиной.
Листаю ее книги,
притворяюсь Ириской. Да кто она, эта
Ириска?
Марла завтра увидит, что я никуда
не ушла.
Но это завтра, а пока что мне
есть где спать,
надежно
заперты двери.
И некуда идти.
Что ж, я остаюсь.
Слишком
Я не знала, что папа торопится,
пока не заметила – он стоит
в моей комнате,
наблюдает, как я кручусь перед зеркалом.
– Давно уже жду.
Келли-Энн в новом платье
заглянула к нам.
– На улице холодно?
Может, надеть пальто?
Папа ей не ответил.
– Я уже все, готова, – говорю.
Провожу еще раз расческой
по волосам
и делаю «конский хвост» на макушке.
Келли-Энн подошла к отцу и снова спросила:
– Так вы берете пальто?
Папа выбежал из комнаты. Молча.
Келли-Энн поджала губы – мог бы и ответить.
Он быстро вернулся —
с ножницами.
Я не успела понять, что он хочет сделать.
Ухватил
мои волосы
и начал срезать,
ножницами,
одной рукой резал,
а другой
держал меня за волосы.
Келли-Энн ахнула.
– Маркус!