В. Г. Дацышен, В. В. Овчаров
Сережское восстание 1920 года. История в документах
© Сибирский федеральный университет, 2018
Введение
Исторический опыт Сибири неизменно привлекает внимание отечественных и зарубежных исследователей. Четыреста лет назад начался процесс вхождения в состав Российского государства Енисейской Сибири, и с тех пор регион живет общими проблемами со всей страной. Важнейшим вопросом истории России являются взаимоотношения между властью и обществом. И Енисейская Сибирь с центром в Красноярске уже в конце XVII – начале XVIII в. получила известность своими «шаткостями» – выступлениями казаков против местной власти. Но наиболее сложным и противоречивым для региона, как и для всей страны, стало «смутное время» Революции 1917 г. и Гражданской войны. В это время не раз менялась власть в Красноярске, поднимались различные восстания против центральной, региональной и местной власти. Наиболее массовыми были не только известные выступления местного населения против «Всероссийского правителя» А.В. Колчака в 1919 г., но и восстания против власти большевиков в 1920 г.
Возможности изучения народных восстаний в России, как и вообще проблем взаимоотношений между обществом и властью, всегда были ограничены не столько труднодоступностью источников, сколько политическими и идеологическими установками и ограничениями. В советский период фактология событий борьбы населения Енисейской Сибири против антисоветских властей широко отражалась в различных изданиях, хотя проблемное поле исследований было упрощенным и ограниченным. В частности, в советской историографии утверждалось, что массовые народные восстания в 1919 г. поднимались за большевиков, а на самом деле это была борьба в первую очередь против существующей власти. Восстания против уже большевистской политики не только не могли сколько-нибудь объективно рассматриваться «партийной исторической наукой», но и входили в противоречие с «логикой» предыдущих событий. Действительно, как могли борцы за советскую власть выступать против большевиков? Следствием всего этого было замалчивание антисоветских восстаний 1920–1921 гг. или их искаженное освещение.
В начале 1920 г., с гибелью армии адмирала Колчака и установлением советской власти в Сибири, Гражданская война в Енисейской губернии формально закончилась. Несмотря на то что регион, как и вся страна, переживал разгул преступности, а идейные противники большевиков надеялись на реванш, основная масса сибирского крестьянства пыталась вернуться к прежнему укладу жизни. Однако жесткая политика большевистской власти заставила часть сибирского крестьянства вновь подняться на борьбу, но уже против новой, для многих в недавнем прошлом союзной, власти. Неслучайно современные исследователи и для событий 1920–1922 гг. используют термин «гражданская война»[1].
Особое место в истории нашей страны занимают крестьянские волнения, прокатившиеся по территории Сибири в период 1920-1922 гг. Например, так называемое Западно-Сибирское восстание, очевидно, было самым крупным за все годы существования советской власти как по количеству участников, так и по охваченной им территории. По приблизительным оценкам исследователей, в разное время в рядах повстанцев сражалось не менее ста тысяч человек, что почти в четыре раза превышало численность восставших в 1920 г. крестьян Тамбовской губернии. Боевые действия, которые в феврале-апреле 1921 г. велись на охваченной восстанием территории, по своим масштабам, результатам и военно-политическим последствиям вполне можно приравнять к самым крупным армейским операциям периода Гражданской войны[2].
Енисейская губерния не осталась в стороне от тех событий, на ее территории также имели место массовые антисоветские выступления. Более того, именно в Енисейской губернии произошли наиболее крупные антисоветские крестьянские восстания осенью 1920 г. Пожалуй, самым заметным было свержение власти большевиков в селе Сереж Ачинского уезда и оборона его местными крестьянами от регулярных частей Красной Армии в ноябре 1920 г. Сам факт этого события всегда был известен хотя бы потому, что в советское время коммунистам, погибшим от рук восставших, был установлен большой памятник. Однако, в силу «партийности» науки, история этого восстания была сильно искажена. Сегодня же по причине раскола в современном российском обществе по вопросам советского прошлого страны и ограниченности доступа к документам советского периода остаются противоречия как в описании исторической картины, так и в оценках Сережского восстания и всего антисоветского крестьянского повстанчества.
Историография
В советской историографии история крестьянских восстаний против большевиков не была предметом специального научного исследования, а подавалась через призму политической и идеологической пропаганды. Однако общая историческая картина наиболее масштабных антисоветских восстаний была представлена. Кроме того, в обобщающих работах не скрывалось и собственно наличие проблемы: «Трудности в конце 1920 – начале 1921 г. были настолько велики и опасны, что создавали угрозу существованию Советского государства… Основным фактором, который определял сложность обстановки, свидетельствовал о политическом кризисе в стране, было недовольство широких масс крестьянства системой «военного коммунизма». Крестьянство хотело отмены продразверстки»[3].
В обобщающей «Истории Сибири» указывается на крестьянские восстания: «В октябре белокулацкие мятежи охватили ряд уездов Енисейской и Иркутской губерний. Мятежники выступали под лозунгами «За Советы без коммунистов»… зверски расправлялись с коммунистами, советскими работниками, активистами. Против белоэсеровских банд были двинуты войска, отряды особого назначения, милиция… Несмотря на колебания части середняков, основная масса сибирского крестьянства осталась верна Советской власти. В течение второй половины 1920 г. мятежники понесли сокрушительное поражение»[4].
Таким образом, сибирские историки уже в 1960-х гг. признавали наличие массового вооруженного сопротивления советской власти, но никак не связывали его с политикой против крестьянства вообще и с продразверсткой в частности. О продовольственной политике в обобщающей «Истории Сибири» сказано: «Заготовки продовольствия проводились при бешеном сопротивлении кулаков и белых банд. Однако Советская власть при содействии трудового населения отбила наскоки классовых врагов и шаг за шагом выполняла продразверстку»[5].
В работах советских сибирских историков уже хорошо различимы противоречия между реалиями и декларируемыми постулатами: «В 1919–1921 гг. главное место в деятельности советских органов Сибири занимали ликвидация последствий колчаковщины и белобандитизма, а также продовольственные заготовки. Однако эти особенности не меняли основных закономерностей развития сибирской деревни: аграрная революция здесь также ликвидировала феодальные путы… способствовала… подъему материального благосостояния трудящегося крестьянства»[6]. Таким образом, советские историки писали, что власть занималась изъятием хлеба и подавлением недовольства, но вынуждены были указывать, что изъятие хлеба они производили для освобождения крестьян от «пут феодализма» и повышения благосостояния этих крестьян.
В работах сибирских исследователей, показывающих, как «продразверстка… в период перехода к мирному строительству стала вызывать все более нарастающее недовольство крестьянства»[7], при перечислении антисоветских выступлений в Сибири вообще не упоминаются восстания осени 1920 г. в Енисейской губернии. Однако в позднесоветское время красноярские исследователи уже затрагивали вопросы истории крестьянских восстаний в Сибири. М.Д. Северьянов кратко упоминает о Голопуповском вооруженном восстании, произошедшем на территории Канского уезда Енисейской губернии осенью 1920 г.: «На территории района махровым цветом распустилось бандитское движение. Центром его были остатки карательного отряда Красильникова, которым руководили белогвардейские офицеры… Обманув часть крестьян… тем, что якобы в Канске и Красноярске советских войск нет, а вся Сибирь находится в руках белых, они увеличили численность банды до 100–120 человек. 8 октября 1920 г. банда захватила с. Голопуповку Верхне-Амонашевской волости, где пополнила свои ряды за счет мобилизованных крестьян…»[8].
С 1970-х гг. ведущим исследователем истории взаимоотношений между властью и сибирским крестьянством стал новосибирский историк В.И. Шишкин[9]. В первых своих работах он показал, что, пока у сибирского крестьянства имелись излишки хлеба, а у советского государства не было достаточного силового аппарата для насильственного изъятия хлеба, проблем между властью и крестьянством не возникало. Автор пишет: «…сибирские бедняки и середняки добровольно поставляли на государственные и кооперативные заготовительные пункты, по твердым государственным ценам продавали на базарах непосредственным потребителям… До мая 1920 г. на подведомственной Сибирскому революционному комитету территории советские продовольственные органы и кооперация получили более 17 млн пудов хлебофуража, значительная часть которых была вывезена в Центр»[10]. В 1985 г. было опубликовано обобщающее исследование В.И. Шишкина по проблемам «социалистического строительства в сибирской деревне» в 1919–1921 гг. Автор выделил в своей работе раздел «Борьба за хлеб в продовольственную кампанию 1920–1921 гг.», где указал: «Виновных в уклонении от обмолота и сдачи излишков… Совнарком потребовал карать как изменников революции…»[11]. В своих исследованиях В.И. Шишкин восстановил историческую картину работы советских органов власти по реализации планов и требований советского правительства по изъятию всех «хлебных излишков» у сибирского крестьянства.
Относительно крестьянского сопротивления в Енисейской губернии В.И. Шишкин в публикации 1980 г. не упоминает о крестьянских восстаниях, а пишет лишь о «рейде многочисленной банды под командованием полковника Олиферова»[12] в конце декабря 1920 г. В следующей публикации, в 1985 г., автор указал: «Осенью 1920 г. волна антисоветских вооруженных выступлений прокатилась по Енисейской и Иркутской губерниям… С 1 сентября 1920 г. по 1 мая 1921 г. в Енисейской губернии от рук белобандитов и мятежников погибло 19 продработников»[13].
Не ставя себе задачи глубокого изучения советской историографии вопроса, мы лишь отмечаем, что составители сборника документов «Сибирская Вандея» достаточно четко и грамотно сформулировали ее общую характеристику: «К числу важнейших составляющих гражданской войны в России, подвергшихся в советской историографии глубокому искажению как на конкретно-историческом, так и на концептуальном уровнях, нужно отнести народное сопротивление коммунистическому режиму. В 1918–1922 гг. это сопротивление имело различные масштабы и формы проявления, вплоть до крупных вооруженных выступлений. Огромные пласты источников, содержащие объективную информацию об этих восстаниях, именовавшихся в сочинениях советских историков контрреволюционными мятежами, были засекречены и оказались недоступными для исследователей. Те же антикоммунистические вооруженные выступления, о которых сообщалось в трудах историков, интерпретировались в советской историографии исключительно как контрреволюционные. Для этого им приписывалось военно-политическое руководство со стороны Антанты или белогвардейцев. В разряд последних зачислялись все противники большевиков в диапазоне от анархистов до монархистов включительно, а социальной опорой повстанцев объявлялось исключительно кулачество как эксплуататорский класс сельской буржуазии и грабитель трудового крестьянства»[14].
Таким образом, первые исследования по истории антисоветских восстаний появились уже на завершающем этапе развития советской историографии. Но в постсоветское время долго сохранялась традиция воспринимать события антисоветской борьбы через призму «партийности» науки. В работе по истории спецслужб говорится: «После разгрома Колчака многотысячная армия контрреволюции растеклась по огромной территории Сибири и стала плести многочисленные нити антисоветских заговоров, поднимать мятежи, бойкотировать мероприятия Советской власти»[15]. Однако уже в 1990-х гг. появились публикации, где критически была рассмотрена советская историография антисоветского повстанчества, а также были предложены пути развития отечественной науки в этом направлении[16].
Постепенно в отечественной историографии, особенно в работах сибирских исследователей, характеристика крестьянских восстаний стала меняться. В «Сибирской исторической энциклопедии» говорится: «Вооруж. борьба крестьян против колчаков. режима перешла в не менее массовое сопротивление вернувшимся в Сибирь красным. Первые выступления возглавили командиры красных партизан. отрядов и соединений… Летом и осенью 1920 круп. вооруж. выступления произошли в Степ. Алтае… Ср. Приобье… Бухтарминском кр., Мариинском у. …Енисейской губ. (Зеледеевское, Сережское и Голопуповское восстания), Иркутской губ. …»[17].
Современные сибирские исследователи называют восстания против власти большевиков в Сибири в начале 1920-х гг. продолжением партизанской войны в Сибири, начавшейся еще в 1918 г. В учебном пособии красноярского историка Л.Э. Мезит утверждается: «В январе 1920 г. Енисейская губерния полностью была освобождена от колчаковщины, Гражданская война считалась законченной, но в действительности с осени 1920 г. она получила свое чудовищное продолжение – начался новый виток противостояния власти, главным участником которого стало крестьянство»[18]. Г.М. Северьянова еще в своих первых публикациях отмечала: «В основе вооруженной борьбы как в 1918–1920 гг., так и в 1920–1924 гг. были одни и те же причины: борьба против власти как таковой из-за непомерно высокого изъятия продовольствия из деревни и военных мобилизаций»[19]. Продолжая исследования, она пишет: «В основе вооруженных выступлений сибирских крестьян лежали, главным образом, социально-экономические причины: борьба против всякой власти, которая вставала на путь обложения сибирских крестьян непомерно высокими налогами»[20]. В обобщающем исследовании П.А. Новикова «Гражданская война в Восточной Сибири» последняя глава называется «Повстанческое движение в Иркутской губернии (март 1920 года – август 1921 года)»[21]. Таким образом, сибирские историки доказывают, что борьба крестьянства против советской власти была продолжением Гражданской войны, продолжением борьбы сибиряков против существующей государственной власти.