– Да не перекрестке не толкись, как шуликун, – посоветовала мать, – глаза любопытным людям лишний раз не мозоль, а сразу в посадку сигай.
Я, согнувшись, перебежал через асфальт и, прижимаясь к деревьям, двинулся по защитной лесопосадке, растущей вдоль шоссе. Родители и Пашка продолжили прогулочное шествие под дождем и покинули деревенские пределы. Километра через полтора, когда до большого леса оставалось не более пятисот метров, нас нагнал трактор ДТ-75, управляемый парторгом Николаем Ефимовичем Трохой по прозвищу Миллионщик, который был неравнодушен к нашей матери.
– Карл Маркс в помощь! Здорово, Владимирович, привет, Егоровна! Куда собрались?
– Гуляем…
– Гуляете? – удивился парторг.
– Гуляем…
– Так дождь же?..
– Алексей, человек божий, – выдавила мать, – в решете море переплыл и не намок, а мы…
– А мы гуляем! – перебил ее отец. – Для моциона.
– Паша, а ты не замерз? – не унимался парторг.
Брат угрюмо молчал и делал вид, что вопрос к нему не относится.
– Егоровна, чего это он?
– Да не выспался он, Николай Ефимович. Не обращай внимания, – ответила она.
– Может подвезти вас?
– Нет, не надо, – отказался отец, косясь на лес и начал, чтобы скрыть смущение, негромко напевать:
– До чего дошел прогресс – нам не страшен энурез.
– А ты чего же, Ефимович, разве не пьешь сегодня? – деланно удивилась мать. – Суббота же?
– Вот сейчас домой вернусь, – солидно крякнул Миллионщик, – да и накачу казенной за Партию, за Правительство и за крепкое здоровье нынешнего генсека. Ты как на это смотришь, Владимирыч?
– Ты езжай, Ефимович, – махнул отец, – мы погуляем.
– В своих дерзаниях всегда мы правы! – отсалютовал им парторг. – Ладно, поехал я, – трактор развернулся, обдав их липкой грязью из-под гусениц, и рванул к деревне.
– Наконец убрался, жирный бабуин, – сквозь зубы процедила мать. – Вот же никчемная отрыжка общества!
– А что, если это леший? – посмотрел вслед удаляющемуся ДТ Коля.
– Не плети ерунду! – мать дернула его за плечо. – Какой он леший?
– Сама говорила, – надулся Коля, – что леший может кем угодно обернуться, хоть лосем.
– Обернуться может, а на тракторе ездить – нет.
– Почему?
– Он соляры запах не переносит.
– Хватит трепаться! – не выдержал отец. – Торчим тут у всей деревни на виду, как тополь и два дуба на Плющихе! Айда в лес!
– Интересно, кто тут тополь? – подозрительно спросила мать.
– Известно кто, – отец отвернулся от них и устремился к лесу.
– Сам ты дуб! – сплюнула вослед мать. – Кочерга тебе поперек! Падла купоросная!
– Я же говорил, – громко прошептал Пашка, – что он падла. А он…
– И ты падла! – мать щедро одарила Пашку оплеухой. – Вить, может, вернемся? – сказала громко. – Мы уже мокрые, как морские зюзики.
– Куда мы теперь вернемся? Тогда нас сразу заподозрят! Хватит языки бить, пошли за грибами, так идем за грибами! Потерпите, недалеко уже. В лесу не так льет. За мной!
– Витя, какой же ты бурдулек26! – любила мать по темноте своей всякие старые слова употреблять. – Пора бы уже уяснить: когда пытаешься с тремя копейками в Сочи слетать, то всегда получаешь по рогам!
– Молчи, кекельба27 драная! – отец считал себя человеком образованным.
Так, громко переругиваясь, добрались до леса.
– И еще, – мать остановилась перед стеной деревьев и повернулась к нам, – не вздумайте лешакаться!
– Чего? – не понял Пашка.
– Не поминайте в лесу лешего никогда, не лешукайтесь! Накличете на свою голову и я с вами как кур во щи попаду заедино. Меньше галдите, леший не любит шума в лесу. И не вздумайте свистеть, – погрозила кулаком, – придушу!
– Но ты же говорила, что шум и свист нечистую силу отпугивает? – удивился я. – Почему же тогда не свистеть?
– Не умничай, молод еще! – мать отписала мне тумака. – Для того и не свистеть, чтобы леший не обиделся. Хватит трепать языками, по грибы пришли! Куда рванули? – цепко ухватила нас с Пашкой за плечи, удерживая. – Вить, ты тоже постой.
– Чего еще? – недовольно спросил отец.
– Сетку дай и решето, – потребовала мать.
Я послушно достал из мешка сеть, украденную отцом у приезжих рыбаков из райцентра. Мать накинула сеть на себя на манер плаща. На голову надела перевернутое решето, приговаривая:
– Надеваю сито, чтоб быть грибами сытой.
Отец молча покрутил пальцем у виска.
– Помолимся Станиславу-грибовику, – строго сказала мать и затянула: – Святой Станислав, грибов нам послав. Сами едим, на другие глядим. Святой Станислав, грибов нам послав: полные лукошки и собаке и кошке. Дал Господь нам роток, дай Станислав гриба кусок. Стоит за мною стеной Станислав-грибовик с властью грибной. Святой Станислав…
– Да хватит уже!!! – отец так заорал, что с листьев ближайших деревьев обрушились дождевые капли. – Поносил? Дай поносить другому! – потребовал он, срывая надетый на меня плащ ОЗК.
– А я как? – обиженно поинтересовался я. – Голый буду?
– Одень вот, – протянул мне свой промокший насквозь пиджак. – Ты же у нас закаленный, не замерзнешь.
– Витя, какой же ты бесчувственный. Прямо как носорог! Он же замерзнет.
– Чего это он замерзнет? Я с пиджака воду струхивал, тепло будет. Как говорится, дружба дружбой, а пиджачок врозь.
– Только струхивать ты и умеешь, ни на что больше не годен!
– Помолчи, не до тебя. Пусть крепится, как твой святой пионер Илларион.
– Не трожь святого, падла! – мать погрозила кочергой.
– Светлые святки – ноские куры, – пробормотал отец вместо ругательства. – Давайте уже грибы искать!!!
Отец по лосиному вломился в лес. Мать плюнула через левое плечо, угодив Пашке на голову, и толкнула нас к деревьям:
– Ищите! Но далеко не отходите, а то потеряетесь. И еще: грузди и рыжики не берите – под ними боровые хоронятся, да ими же и питаются. Еще заразу какую подхватите от них. И самое главное: если будете все правила соблюдать, себя в лесу вести правильно, то, глядишь, дадут Бог и святой Ленин, защитник коммунизма и податель социалистических благ, сжалится над вами, убогими, леший, не тронет.
Мы начали искать грибы. В лесу было чуть теплее, но так же сыро: вода лилась не только с неба, но и с веток и листьев. Я быстро вымок. Мать бдительно следила за Пашкой.
– Стой, балбес! – внезапно закричала она на весь лес. Даже в деревне, наверное, было слышно. – Там волчье лыко! Не подходи!
Испуганный Пашка шарахнулся в сторону.
– И туда не иди!
– Почему?
– Там волчьи ягоды!
Потом… потом я увидел гриб: громадный крепкий боровик. Я подобрался поближе, открыл нож… Гриб вдруг гулко захохотал и кинулся наутек. Я от неожиданности плюхнулся задницей на покрытую мокрой листвой землю, ошарашенно глядя на то место, где только что красовался боровик. Хоть я и пионер, но рука сама потянулась перекреститься.
– Что ты шумишь? – раздался слева крик матери. – Все грибы своим дурацким хохотом распугаешь, баран!
– Это не я.
– Головка от буя, – донесся справа голос отца. – Чего расселся, как удав на именинах? Пришел по грибы, так собирай грибы, а не спи на ходу!
– Это гриб хохотал, – не особо надеясь, что родители мне поверят, сказал я.
Слева сквозь ветки и кусты просунулась кочерга и щелкнула меня по голове.
– Сухотка тебя раздери! Хватит придуриваться, не в военкомате, – сказала мать. – Вставай и собирай грибы. Не наберешь сегодня на жаренку – вздую! Вот прямо этой кочергой и вздую!
Я нехотя поднялся с земли и опасливо стал высматривать грибы. На кочке стоял мой знакомец – боровик-хохотун. Я застыл, глядя на него. Казалось, он так же смотрел на меня. Но чем он мог смотреть? У грибов же нет глаз. Да и смеяться они не могут. Так себя успокаивая, я начал мелкими шажками подбираться к нему поближе. Гриб издевательски захохотал и не спеша начал отступать, ловко скользя среди кочек. Сзади послышался треск сучьев, я оглянулся… Мохнатая разлапистая фигура сшибла меня с ног и, тяжело усевшись сверху, начала душить.
– Леший!!! – истошно заорал я, пытаясь отбиваться, но леший был сильнее.
Нож я уронил при падении. Рука судорожно нащупала «счастливый» сучок в кармане. В глазах уже темнело от удушья и я ткнул выхваченным сучком в покрытое листьями и мхом лицо. Угодил в глаз – на меня брызнуло горячей кровью. А потом позади лешего возникла мать и, широко размахнувшись, врезала ему кочергой по затылку. Раздался мерзкий костяной хруст. Леший завалился на меня. Маска из листьев свалилась с лица… Мертвого отцовского лица.
Я с трудом выбрался из-под трупа.
– Как я его?! – гордо спросила мать. – А Витька не верил, что кочерга от лешего поможет.
Голос у меня пропал, и я лишь молча тыкал пальцем вниз, указывая на труп.
– Чего ты кривляешься, как клоун Клепа? – нахмурилась мать. – Что там?
– Батя, – с трудом вытолкнул я застрявший в горле комковатый вязкий голос и снова указал на труп.
Мать присмотрелась, потом присела возле тела, повернула его голову. Встала.
– Пошутить хотел, придурок! – с отвращением плюнула на труп. – Доигрался, бурдулек образованный! Учти, – поигрывая кочергой, посмотрела на меня, – это ты своим сучком в глаз ему до мозга достал и убил. Я сзади не видела, что это Витька. В тюрьму ты сядешь!
– Я не хочу в тюрьму! – я едва не заплакал.
– Значит так, – деловито начала мать, – Витьку закапываем, а в понедельник всем говорим, что он в город поехал.
– А машина?
– Скажем, на попутке до трассы, а там на автобусе.
– Вас же Троха видел…
– И Троха и Явниха и Сазан, – мать покачала кочергой. – Ты думаешь, Сазон и Троха нам случайно встретились? – покачала перед моим лицом указательным пальцем. – Нет, нет и еще раз нет! Это был знак, это Провидение так указало нам на нечистых, классово чуждых, потомков сожительства падших ангелов и недостойных баб человеческих! Внешне они неотличимы от нас, нормальных людей, но мы-то знаем… Им цена: копейка в базарный день. Раньше таких называли «болтунами», «неопределившимися», «малефиками-зловредителями» и «пособниками» и всячески клеймили, а сейчас времена пошли помягче, вот и приходится самим все решать, выжигать скверну каленым железом из тех, кто поклоняется не социализму, а пережиткам мрачных эпох: мнимым, отсталым и ложным поганым богам, не поспевающим за мерным бегом прогрессивного времени, ставшими в наш атомный и космический век демонами.. Придется их навестить ночью, супостатов хитрости и бунта, чтобы не болтали…
– Ты их убьешь?..
– Не ори! Не я, а мы.
– Мы?..
– А ты как думал? Что моими руками весь жар загребешь? Надо помогать родителям. Пока бери Витькин нож и копай могилу. А я пойду: Пашку поищу…
– И Пашку?.. – прошептал я.
– Зависит от того, что он видел.
Пока я копал отцу могилу ножом и палкой, наглый боровик надсмехался надо мной из-под дуба, но я уже не обращал на него внимания – страх перед матерью вытеснил все прочие страхи.
– Я Пашку послала к выходу из леса, – будто привидение возникла рядом мать, – будет ждать нас там.
– А мы?
– А мы сейчас закопаем Витьку и пойдем домой: поужинаем и обсохнем. А как стемнеет…
Меня передернула дрожь.
– Плащ с него давай снимем, еще пригодится.
Сняли плащ, я хотел положить на труп снятый с себя пиджак.
– Ты чего? Оставь, вырастешь – будешь сам носить. Не новый же тебе покупать потом. И сучок из глаза забери. Он счастливый…
Сняла с шеи убитого мешочек с травами:
– Не пропадать же добру.
Закопав тело, вышли из леса.
– А где грибы? – удивился Пашка.
– Нет еще грибов, – на ходу объяснила мать. – Рано пришли.
– А папка где?
– А папки с нами не было.
– Как это не было? – брат от удивления даже остановился.
– Не было. Он уехал.
– Туда, куда крылатая птица не залетает. В город, в общем, поехал. Поэтому его с нами и не было. Виталий, скажи.
– Не было, – не глядя Пашке в глаза, подтвердил я.
– Как же не было, если он у меня зонтик взял?
– Зонтик? – мать обернулась. – Павел, если ты зонтик потерял, растратчик криворукий, то имей смелость честно это признать, по-мужски, а не сваливай свою вину на других.
– Но…
– Замолчи, ерь мадагаскарский!!! – она погрозила кочергой. – А то вздую! Не перестанешь врать – тебе будут сниться змеи и кал у тебя станет зеленым! А сейчас замолчи и марш домой! Заманил нас в лес в такую слякоть, да еще и отца подло оговаривает. Бегом домой!
Суббота – вечер
Дома мать первым делом пожарила яичницу из шести яиц и жадно ее съела. После еды взяла с холодильника отцовские сигареты и закурила.
– Мамка курит? – тихо спросил Пашка.
– Не знаю…
– Виталий, суп в кастрюле разогрейте и похлебайте, – велела она мне. – Силы вам сегодня понадобятся. И хлеба возьмите по куску, хлеб – дар Божий: хлеб на стол – так и стол – престол, а как хлеба ни куска – так и полированный стол – доска. Но учтите: хлеб в солонку макать нельзя ни в коем разе, ибо так Сатана-Диавол в вас войдет, как в Иуду проклятого на Тайной вечере.
Мы с братом, воспользовавшись нетипичной для матери щедростью, от души налупились рыбного супа, сваренного из сушеной рыбы, украденной отцом у соседа, и чеснока. Мы вообще чеснок для защиты от нечистой силы ели постоянно – мать строго за этим следила.
– Павел, а ты знаешь, что Лариса Гитлеровна тебя убить хочет? – вкрадчиво начала мать.
– Меня? – Пашка аж поперхнулся супом и закашлялся.
Пришлось мне постучать ему по спине, чтобы не задохнулся.
– Да, тебя, – зловеще улыбнулась мать. – Сам же слышал, она угрожала тебя спицей заколоть. Про гроб бормотала, сглазить тебя насмерть хотела, дочь Сатаны. Еще и заклинание про упасин читала, ты тоже своими ушами слышал.
– Слышал… – поник Пашка. – А за что?
– А просто так. Пионеров она не любит, тварь старая.
– Я же еще не пионер.
– Но станешь же? Вот она и решила тебя заранее убить, чтобы одним пионером меньше было. К тому же, ты ей Павлика Романова напоминаешь. И она замышляет не просто тебя убить, а сожрать!!!
– Меня?!
– А что ты глазки пушишь, как рак? Что удивляешься? Ты у нас в меру упитанный, вполне в теле. Всяко лучше, чем одними кошками питаться, будущим пионером подхарчиться. Да и про клопа чесала, а на клопов раньше, до социализма, вообще страшенные заговоры заговаривали.
– Она за фашистов?
– Еще как, – закивала мать, довольная, что «процесс пошел», – натуральная фашистка! Не зря же ее Гитлеровна зовут, сам посуди.
– И что мне делать? – почесав затылок, спросил брат.
– А что должен делать советский пионер с фашистами?
– В милицию сдать?
– Милиция сюда из райцентра не поедет. Да если и поедет, то пока доедет, Явниха тебя уже придушит, как паршивого кутенка.
– А если ее саму убить? – осенило брата. – Фашистов же можно убивать!
– И даже нужно, – мать потерла руки. – И как ты ее убьешь?
– Я? – удивился Пашка.
– А кто еще? Ты же будущий пионер-герой.
– Я… я ее подожгу!
– Отличная идея! – она потрепала Пашку по волосам. – Ночью так и сделаешь.
– Я?..
– Виталий тебе поможет. Поможешь, Виталий?
– Да, – буркнул я.
– Святой Менжинский28 и вся небесная рать! Да что там сложного?! Бензин возьмете в Витькиной мастерской, масло машинное, смешаете и в бутылки. Получится «коктейль Молотова». Ночью подберетесь к ее хате со стороны околицы, чтобы собак лишний раз не тревожить. Дверь подопрете чем-нибудь, чтобы не выскочила, Шапокляк деревенская, да и швырнете бутылки в окна, чтобы вспышкой огня нечистую поразить, аки Илия-пророк29 бесов своей молнией. Уж Сварог30-то выжжет скверну кулацкую. Делов-то, – она зевнула и перекрестила рот. – Больше разговоров.
– И я стану пионером-героем? – спросил Пашка, глазки которого за толстыми стеклами перемотанных синей изолентой очков заблестели нехорошим жадным блеском.
– Станешь, но не сразу. И в честь тебя даже посадят аллею. Липовую, может быть… Хотя, – скептически хмыкнула, – скорее дубовую. Короче, все в твоих руках.
– Буду, как святой пионер Илларион?
– Будешь, но твой подвиг надо будет скрывать от прогрессивной мировой общественности несколько лет.
– Зачем?
– А ты думал, что будет как в статье: эти пионеры поймали шпиона? – потрясла кулаком мать. – Думаешь, так? Ан нет. Вспомни, про подвиг святого пионера Иллариона тоже только через несколько лет волею Провидения люди узнали.
– А, – Пашка опять почесал затылок, – тогда ладно. Тогда будем скрывать. Несколько лет.
– Короче, часика в два ночи ступайте – уже точно вся деревня уляжется. Тем более, сегодня после дождя никто особо по улицам спотыкаться не будет, даже пьянь предпартийная. Еще одно учтите: Явниха не просто матерая фашистка, не просто подлая подколодная змея на груди нашего славного совхоза, а еще и ведьма.