Он собирался уехать еще в воскресенье ночью или в понедельник утром – если уж желание увидеть ее станет непреодолимым – а вместо этого застрял еще на два дня и конца своего пребывания в Такасе пока не видел. Причина была отчасти в этой задумчивости, такой она нравилась ему еще больше, без агрессивности или настороженности, эта погруженность в себя делала ее такой прекрасной, что на нее было больно смотреть. И всё же он не мог отвести глаз, все эти дни он как второсортный шпион следил за ней, каждый раз с замиранием сердце ожидая, что она появится где-то за спиной и спросит, кто он такой и что ему нужно. А скорее всего, она даже спрашивать не станет, просто тихонько убьет его, даже не узнав, что убила своего единственного друга. И, возможно, возлюбленного. Но она не засекла его, и это тоже было странно. Может, причина была в этой погруженности в себя, казалось, она престала замечать всё вокруг, а может, просто она была настроена на что-то другое, более важное. При таких мыслях ревность больно колола его в сердце, но он продолжал следить, теперь он просто обязан был выяснить, если сможет, что с ней не так, и каково его место во всём этом. Возможно, она встретила там мужчину своей мечты, думал он, поэтому она не чувствует больше меня, поэтому так рассеяна и так задумчива… черт, это идеальное объяснение.
Да, в этом была логика, и если бы он слушал ее, он бы уехал в тот же день, когда увидел ее такую, но он слушал сердце. А оно говорило, что дело тут точно не в безответной любви Фатимы к мифическому принцу. Даже если так, понял Пророк, наблюдая, как она мотается по делам, забирает сына с тренировки или просто задумчиво сидит у окна, я не смогу отвернуться, перечеркнуть всё и просто сохранить деловые контакты. Он не мог бороться с желанием просто быть рядом, просто смотреть на нее и защитить ее, если потребуется. Как бы смешно в его случае это ни звучало. Но я многое могу, думал Пророк, и если кто-то появится рядом с ней, я буду знать всё об этом человеке. И если у меня появится хоть один процент сомнения в его намерениях… я разберусь с ним сам или предоставлю это ей. И неизвестно, что будет хуже.
А если все будет хорошо? Что ж, тогда он просто будет рядом, как ее невидимый ангел-хранитель, в этом он был честен с собой. Мама бы мной гордилась, подумал Пророк, духовности во мне всё же гораздо больше, чем даже я мог предполагать. Раньше я не был таким, подумал он, но тут же себя поправил: а может, я всегда был именно таким, просто не было повода всему этому проявиться. А теперь он есть.
Сегодня он как обычно следил за ней. Все эти дни слились для него в один какой-то сон, похожий на это золотое закатное сияние, в мире не осталось ничего, кроме нее, он думал о ней даже когда работал, невероятным усилием заставляя мысли исчезнуть. Она снилась ему по ночам, он видел ее в каждом лице, слышал в каждом звуке. Это какое-то помешательство, думал он, но даже эти мысли казались далекими и неважными. Всё было неважно, кроме нее.
Я должен заставить себя уехать, сказал он себе, вставая утром как всегда с мыслями о Фатиме, это плохо кончится, любая зависимость до добра не доводит, во всем хороша умеренность. Но пока он не представлял, как сможет бросить ее, вынырнуть из этого золотого сна и улететь, мучаясь мыслями и ревностью. Если бы он знал наверняка, что его время кончилось, и она больше не думает о нем, он смог бы отпустить все это, но пока оставалась хоть тоненькая ниточка надежды, хоть один шанс, он не мог от нее отказаться. Может, я узнаю что-то, что поможет мне улететь или остаться, но прекратит это лихорадочное состояние, надеялся он, наблюдая, как она гуляет с сыном и еще одним мальчиком, может, хоть сегодня что-то прояснится?
Он следовал за ней как тень, но она не чувствовала его, она смеялась, покупала детям мороженное, любовалась небом, и на ее лице он снова видел то самое задумчивое выражение, она была где-то далеко, что-то тревожило ее, и весь мир для нее становился призрачным. Но она внимательно следила за сыном и его другом, он и это видел и не сомневался: какая-то ее часть не спит, ту часть не обмануть и не затуманить, ее темная натура, отвечающая за инстинкты, не дремала ни секунды, не отвлекалась ни на какие переживания. Под верхним слоем задумчивости и рассеянности кипела жизнь, там всегда начеку была сама Фатима, опасная и неутомимая. И возможно, она не чувствовала его просто потому, что он не был опасен, а эта дама чуяла только опасность, за всё прекрасное отвечала другая честь, та, что была сейчас занята собой и своими внутренними переживаниями. А может, я просто успокаиваю себя, подумал Пророк, ведь редко кто предпочтет горькую правду сладкой лжи, для этого нужно мужество, особый его вид, которой любовь как раз забирает в уплату.
Солнце почти коснулось воды, до встречи двух стихий оставались считанные минуты. Море уже стало золотым, как расплавленное стекло или само золото, по воде побежала красная дорожка. Золото русалок, подумал Пророк, они собирают его и кроют им крыши своих подводных дворцов, прекрасные и опасные девы, чарующие своей красотой и несущие смерть морякам. И она была похожа на русалку, вышедшую из воды, волосы трепал ветер, и пусть они не были черными, такими, какими их создала природа, какими они должны были быть, но он навсегда запомнил ее такой. Закатный свет окрасил всё в свои тона, поэтому, даже будь ее волосы настоящего цвета, сейчас они всё равно стали бы таким же алыми, как последние лучи. Ее стройная фигура выделялась черным силуэтом на фоне заката, она смотрела на воду, прекрасная, как никогда.
А всего в нескольких метрах от нее стоял тот, о ком она думала, зачарованный моментом и позабывший про свою маскировку. Он не мог отвести от нее глаз, такой он ее еще не видел, может, это красивый закат сделал свое дело или ее задумчивость, но сердце Пророка сжалось, застонало, и он понял, что никогда еще так сильно не любил, даже ее. В эту секунду он бы умер за нее не раздумывая, он вырвал бы свое сердце из груди и протянул ей, он не мог жить без нее, не мог дышать, не мог думать. Боже, как она прекрасна, эта мысль билась в его голове, пока он как зачарованный смотрел на нее широко раскрытыми глазами. Я не заслуживаю ее, подумал он, никто не заслуживает, она слишком красива, слишком умна, она – само совершенство, сильная, опасная, смелая и благородная, и еще она мать, любящая и заботливая. Какой же я был дурак, устыдился Пророк, как я мог думать, что Фатима – грубая мужичка, компенсирующая свою некрасоту и неуспех у мужчин! А она… она… у него даже не было слов, только эта сладкая ноющая боль в сердце и желание защитить ее, сделать для нее всё, чтобы она могла оценить его, принять, чтобы она не сомневалась в нем. Она была такой сильной и опасной и одновременно такой хрупкой и уязвимой, этот мир был слишком грязным и слишком жестоким, а она смело смотрела ему в лицо и при этом смеялась.
Я буду защищать ее, подумал Пророк, до последней капли крови, до последнего вдоха, я буду рядом всегда, и мне ничего не надо взамен. Ничего, кроме возможности видеть ее и знать, что с ней всё в порядке. Никто не подойдет к тебе так близко, чтоб навредить, он говорил с ней в своих мыслях, не отводя глаз, никто не нанесет тебе удар, потому что я встану между тобой и любым твоим врагом, я подставлю свое сердце, чтобы никто не добрался до твоего, и отдам свою жизнь, чтобы твоя продолжалась, я клянусь, Фатима. Потому что я люблю тебя, и это навечно.
И как только он отпустил эту мысль, посылая ей, солнце коснулось воды. И она обернулась.
4
В какой-то сказке говорилось, что когда солнце садится в море, дорожка на воде становится золотой, но это золото доступно не всем, люди не могут добраться до него, и лишь русалки, используя свою магию, могут собирать его. И каждый закат они всплывают и собирают солнечное золото, чтобы украшать им свои подводные дворцы, красоту которых не может увидеть и оценить ни один живой. Они искусно маскируются, поэтому никто почти никогда не видит, как они забирают по крупице всё золото, но если кто-то заметит, морские принцессы забирают его с собой на дно, чтобы сохранить тайну, и человек остается навечно в их прекрасных дворцах, уже никогда не всплывая на поверхность.
Она не рассказывала эту сказку Яну, они ведь жили у моря, и она не хотела, чтобы он боялся воды или ее вымышленных обитателей, но сама она росла среди гор и страстно мечтала увидеть море и проверить, сможет ли она увидеть русалок, собирающих золото, и при этом не оказаться на дне. Так просто я им не дамся, думала маленькая девочка, слушая сказку и мечтая о дальних берегах и приключениях, я убегу, а они не догонят, у них ведь нет ног, только хвост. Она уже тогда проявляла характер, не желала играть по чужим правилам, только по своим. И сейчас, глядя на широкую золотую дорожку на волнах, она вспоминала ту сказку и то, как планировала обмануть русалок.
Красота заката вытеснила наконец надоевшие уже мысли о неведомых врагах, об Аде и ее чудо-острове, сейчас она могла не думать ни о чем, просто наслаждаться моментом, которого ждала весь день. Рядом с ней на песке мальчики продолжали бесноваться, пытались пройти прямо по золотисто-красной солнечной дорожке, и Фатима улыбнулась, снова думая о русалках и о том, что не все сказки должны доходить до детских ушей. Недалеко от мальчиков молодая пара тоже смотрела на закат, держась за руки. Обычно Фатима не обращала на такие вещи внимания, но сейчас почему-то они привлекли ее, и то, что они держались за руки и выглядели влюбленными, совсем не раздражало, наоборот, они очень вписывались в картину. Возможно, подумала Фатима, и сама себе удивилась, если бы у меня была пара, я бы тоже пришла сюда и взяла его за руку, и мне тоже было бы плевать, кого это раздражает или кому не нравится. Возможно, я бы даже поцеловала этого человека, как только солнце коснется воды, подумала она и даже улыбнулась, но не попыталась прервать эти мысли или отрицать – она уже усвоила, что рано или поздно вещи выходят из-под контроля, нельзя контролировать всё постоянно, это закон. И если уж что-то сорвалось с цепи, вышло из-под контроля, то лучше дать этому «нагуляться». В противном случае, цепь порвется навсегда.
– Ян, Андрей, осторожно, не подверните ногу на камне! – крикнула она, из песка торчали небольшие камни, некоторые с острыми краями, а мальчики не замечали ничего вокруг, как и все дети.
Они кивнули, но она не сомневалась – в одно ухо ее слова влетели, в другое тут же вылетели, таковы дети. Она с нежностью посмотрела на светловолосого мальчика, он не был ее сыном от рождения, а может, как раз, от рождения и был. Может, судьба уже тогда знала, что матерью ему станет совсем не та женщина, которая его родила. Я виновата, подумала Фатима, так сильно, что никогда не смогу загладить свою вину, и лучше ему никогда не узнать правду. Правда убивает, и Фатима в тысячный раз поклялась, что сама убьет кого угодно, только чтобы правда не отняла у нее то, что она так любила.
А он вырастет красавчиком, подумала она, любуясь сыном, эти голубые глаза и то, как он смотрел уже сейчас, его густые волосы, которые начали темнеть, приобретая красивый пепельный оттенок, сама манера держаться, в этом мальчике уже сейчас было столько мужественности. Видимо, все Яны вырастают сердцеедами, по крайней мере, одного такого я точно знаю, подумала она и почувствовала, как губы сами растягиваются в улыбке. А как же по-другому, ведь этого маленького мужчину она назвала в честь другого голубоглазого красавца. И он – тот самый рыцарь, в этом она уже тоже не сомневалась. Рыцарь, прячущийся в темноте со своим огромным сердцем, которое бьется для нее. Романтично, как раз для такого заката.
Где он сейчас вдруг подумала Фатима, на что или на кого смотрят его удивительные глаза? О ком он думает, с кем говорит? Она вспомнила их встречу в Праге, как он выглядел тогда, он как будто светился, он выделялся среди толпы, его волосы, его сияющие глаза… Черт, она влюбилась, как школьница, и пусть ей самой противно от этих слюнявых мыслей, она была не в силах контролировать их. А сейчас, глядя на эту парочку, на необыкновенный закат, она поняла, что именно в эту минуту не хочет ничего контролировать, единственное, чего она сейчас хотела – увидеть его, разделить с ним этот закат, познакомить с сыном… Глупые мечты, нереальные, несбыточные, но люди ведь состоят из таких вот грез, а она была человеком, пусть не совсем таким, как большинство, но всё же просто человеком.
Солнце уже почти дотронулось до горизонта, и тоска вдруг пронзила ее сердце золотой стрелой, она устала быть одиночкой, устала сражаться с собой, ей нужен был друг, с которым она могла бы снимать надоевшие маски, и, может, это всего лишь мечта, но разве хоть на нее она не имеет права? Он мог бы стать моим другом прежде всего, а может, и кем-то большим, подумала она, наблюдая, как солнце и море, две противоположные стихии, вот-вот соединятся, это было бы огромное счастье, и большего я бы никогда не попросила.
Солнце коснулось воды, всё стихло, как будто сама природа хотела услышать зашипит ли раскаленный красный шар, погружаясь в холодную воду, и в эту секунду ее сердце, как будто пронзенное золотой стрелой, вдруг вспыхнуло. Она уже знала это чувство, глаза Фатимы распахнулись, это был компас в ее груди, и сейчас он снова ожил. Он здесь, она знала это совершенно точно, она чувствовала его, это невозможно было объяснить словами, но в эту секунду она знала – он где-то рядом. Это было похоже на теплую волну, эта энергия была дружественная, она ласкала ее, дразнила и пела. Не отдавая себе отчет, она резко развернулась с быстро бьющимся сердцем, ее глаза не видели и не замечали никого, они искали лишь одного человека.
И да, он стоял там.
Фатима задохнулась от неожиданности и радости, в глубине души она всё еще не могла поверить, что всё это возможно, что в мире есть что-то, выходящее за пределы простой логики, что-то прекрасное и чистое. Но он был там, живой и настоящий, стоял возле пальмы и смотрел на нее, солнце освещало его лицо, окрасило его в свои золотые и красные тона, и она видела, что он удивлен не меньше, чем она. Мыслей не было, только одна четкая команда пробилась сквозь эту пелену восторга и неожиданности. В прошлый раз ты все испортила, но судьба дает тебе шанс, еще один, хотя ты этого и не заслуживаешь. Беги к нему, скажи всё, что хочешь сказать, и будь честна.
Так я и сделаю, черт возьми, подумала Фатима и улыбнулась. И, невероятно, он улыбнулся в ответ, его рука поднялась, двинулась к сердцу, накрыла его. Просто и древний жест, понятный без слов. Он не двинулся с места, просто стоял, приложив правую ругу к груди, и смотрел на нее в этом странном золотом свете. И как же она любила его, так сильно и остро она еще никогда не чувствовала! Ее сердце стало громадным раскаленным шаром, как солнце, садящее за ее спиной. Не думая, даже не позволяя себе думать, она медленно подняла свою руку, намереваясь отзеркалить его жест, ладонь достигла уровня сердца… но в этот момент за ее спиной раздался крик.
Фатима повернулась так резко, что казалось, она никогда и не стояла спиной к пляжу. На песке лежал Ян, ее сын, и внимательно разглядывал рану на ноге. Едва Фатима увидела кровь, она забыла обо всем на свете и рванулась к сыну. Что-то случилось с ним, у него кровь, больше ни о чем думать она не могла. Она не стала терять время на лишние шаги до спуска и просто перемахнула через перила набережной, мягко приземлившись на песок рядом с Яном, как огромная кошка. Я между двух Янов, пронеслась в голове мысль, и у меня полно желаний. А уже через секунду все мысли вылетели из головы.
– Что случилось, Ян? – она уже убирала его руки от раны, чтобы самой ее осмотреть, – как это произошло? Тебя толкнули?
Она завалила его вопросами, готовая растерзать прямо тут любого, кто навредил ее сыну. Второй мальчик, Андрей, почувствовав опасность, отступил на несколько шагов, хотя был ни в чем не виноват. Но вдруг ему стало страшно, просто как-то не по себе.