– Говорите, я вас слушаю, – произнесла государыня, брезгливо поджав нижнюю губу и поправив рукой локон на голове.
Корнилов замялся пораженный величественностью государыни. Каждая черточка лица этой сильной женщины говорила о ее величии. Он сразу же попал под обаяние Аликс. Во взоре Романовой было столько достоинства и благородства, что по сравнению с ней офицеры выглядели очень блекло.
– Зачем вы явились ко мне?
Аликс окинула офицеров чужим взглядом и едва заметным движением губ выразила свое неудовольствие. Это было отражением ее противоречивых дум и чувств. Погруженная в горькие думы о судьбе семьи она не хотела смотреть на офицеров. В это время она прислушивалась к тому, что творилось у нее в душе. А там у Аликс было удивительно пусто. Только сердце больно билось в груди. Это отражалось на ее настроении. Она уже много дней не могла спать от беспокойных мыслей. Страх и слабость стиснули сердце намертво.
Аликс сидела неподвижно как в оцепенении. Чувствуя глубокое недоверие к неожиданным гостям, она с трудом удерживала слезы. Она оберегала свою душу от нового обвала. В эти минуты она заново переживала случившуюся беду. И все же она была необыкновенна сдержанна. Хотя ее охватило такое отчаяние, что немного потухли обведенные сиреневой тенью очи и лицо стало задумчиво-серьезным.
Корнилов, низко склонив голову, опустил глаза вниз.
– Ваше величество, я прибыл, чтобы объявить вам, что вы с сегодняшнего дня арестованы, – чужим посторонним голосом сказал он.
– Я ждала вас, – без удивления проговорила она. – Я знала, что это произойдет.
Аликс слегка склонила набок подернутую легкой сединой голову. Вымученная полуулыбка ненадолго задержалась на скривившихся губах измученной женщины. Ее сердце бешено заколотилось, хотя внешне она осталась хладнокровной. Государыне и сейчас удалось сохранить спокойствие, у нее лишь чуть-чуть задрожали губы. Она не хотела показывать своего страха перед нежданными гостями, пришедшими в ее дом без приглашения. Робость Аликс сейчас была не к чему, ей нужна была только тактичность.
– Ваше величество, я хочу вам представить нового начальника Царскосельского гарнизона Евгения Степановича Кобылинского. Если у вас будут возникать какие-нибудь вопросы в будущем, то вы всегда сможете с ними обратиться к нему.
Слова генерала выпорхнули из уст, как птица из рук.
Аликс беззвучно кивнула головой.
– Евгений Степанович оставьте нас вдвоем, – вдруг нарочито строгим голосом проговорил Корнилов.
Когда Кобылинский выскочил за дверь, Корнилов, словно угадывая тайные мысли государыни, бросился успокаивать ее. Он стал горячо заверять Аликс, что ее величеству не стоит ни о чем беспокоиться, потому что все это делается ради безопасности Романовых и что он сможет обеспечить надежную охрану Александровского дворца, и что как только обстановка немного улучшится, то арест с царской семьи тут же будет немедленно снят.
На мгновение лицо женщины просветлело от едва уловимой улыбки, но тут же погасло, потому что она уловила в глазах офицера злой огонек. Аликс снова недоверчиво кивнула головой, не придав никакого значения словам Корнилова. Слова генерала только казались искренними. На самом же деле они были как фальшивые камни – много блеску и никакого толку.
Государыня отвернула глаза в сторону, чтобы генерал не заметил внезапно выступивших слез. Она бессознательно уставилась в окно, тревожно раздумывая о своем муже, и нисколько не думала о том, что только услышала. Своя судьба ее беспокоила меньше всего. Она не один раз с печалью и нежностью вспоминала своего мужа. У нее нестерпимо ныло сердце при воспоминании о Ники.
Аликс охватило чувство собственного бессилия. Необычайной силой воли ей не удалось взять себя в руки.
– Поступайте, как вам совесть велит – безнадежно махнула рукой Аликс и по ее лицу промелькнула заметная тень легкого раздражения.
Корнилов склонился в легком поклоне.
Государыня в полном изнеможении откинулась на спинку кресла и усиленно крепилась, чтобы остаться спокойной.
Неожиданно в ее голове мелькнула одинокая мысль – хоть бы Ники был рядом. Но, к сожалению, он сейчас был далеко.
Корнилов, посчитав, что аудиенция окончена, пригласил в комнату Кобылинского. Аликс надменно-презрительным взглядом взглянула на офицеров. Они, откланялись перед ней и спустились вниз, где их уже ждали придворные и прислуга.
– Господа, с сегодняшнего дня государыня арестована! Поэтому все, кто хочет остаться, чтобы разделить ее участь – оставайтесь, но решайте это сейчас, потому что завтра во дворец я уже никого не впущу и не выпущу, – победоносно объявил генерал.
Перед тем как покинуть дворец Корнилов передал обязанность караула от Сводного полка первому лейб-гвардии стрелковому полку и утвердил инструкцию для заключенных под арест Романовых. После его отъезда из дворца вынесли знамя Сводного Гвардейского полка, отключили телефоны и телеграф.
Следом во дворец в сопровождении офицеров неожиданно явился новый военный министр Гучков. Когда он в окружении офицеров проходил мимо прислуги, то один из них вдруг с нескрываемой злобой выкрикнул:
– Вы продались Романовым, поэтому являетесь нашими врагами.
Прислуга, испытав большую неловкость, удивленно переглянулась.
– Вы, милостивый государь в нашем благородстве ошибаетесь, – смело ответил камердинер Волков.
Побледневший от позора и гнева офицер, не найдя, что сказать на дерзкие слова камердинера, со злым выражением на лице прошествовал мимо. Военный же министр, не обратив никакого внимания на недостойное поведение своего подчиненного, прошел, даже не повернув головы в сторону прислуги…
На следующий день в Царское село прибыл императорский поезд с Ники. На перроне Александровского вокзала для встречи с Ники собралась большая, любопытная толпа. Государь в красивой казачьей черкеске и с кинжалом на поясе, вежливо попрощался со свитой и поблагодарил их за честную службу. Он вышел из вагона вместе с князем Долгоруковым и ни на кого, не глядя, сел в автомобиль на заднее сиденье. Рядом с ним присел Долгоруков, на переднем сиденье расположился вахмистр Пилипенко. Свита, не пожелав разделить свою судьбу с царской семьей, как стая тараканов разбежалась в разные стороны.
Ну что ж каждому свое.
Заметно повеселев, комиссары передали Романова полковнику Кобылинскому:
– Наша миссия закончена, гражданин Романов передан в ваши руки.
По губам Романова пробежала горькая усмешка. Ему стало очень неудобно за то, что произошло с ним. Он ощутил в груди смертельную тоску.
Громоздкие и неуклюжие машины, нещадно коптя, направились во дворец. Когда автомобили проезжали мимо казарм кубанских и терских казаков, то шофер, увидев построенные казачьи сотни, сбавил ход. Ники, заметив их, взволновано вскочил с сиденья. Взметнулись приветственные крики. Романов благодарно приложил руку к сердцу, показав этим жестом, что они навечно остались в его сердце. Ники был необыкновенно рад проявлению к нему добрых чувств. Его сердце едва не выскочило из его груди от охватившей радости и волнения. Он машинально стянул с головы папаху.
– Спасибо, казаки! – воскликнул Ники, с чувством благодарности и преданности к казакам, которые он всегда испытывал к ним.
– Рады стараться, ваше императорское величество! – ответили казаки единым могучим голосом, и Царскосельский воздух содрогнулся от их дружного крика.
Автомобили набрали ход и вскоре, остановились возле ворот ограды.
– Кто идет? – притворно спросил караульный.
– Николай Александрович Романов, – ответил государь, и по его лицу пробежала легкая, серая тень.
Караульный нехотя отдал честь бывшему царю.
– Извините, но без разрешения я не могу вас пропустить.
– Раскройте ворота бывшему царю! – крикнул издалека дежурный прапорщик Верин.
В синих глазах Ники заплескались грустные огоньки. Романов поежился, испытав неясную горечь, от которой ему еще не скоро будет будет суждено избавиться. Теперь у него уже не было надежной охраны, как раньше. Романов с особенной ясностью отметил этот факт про себя.
– Проезжайте, господин полковник! – вызывающим тоном разрешил караульный.
Часовой распахнул ворота, и автомобиль проехал к парадному крыльцу, где густо столпились офицеры с красными бантами на груди. Проходя мимо победно стоящих офицеров, бывший царь приложил руку к папахе, но ни один из офицеров не ответил на его приветствие.
Романов с непроницаемым лицом и с сильно бьющимся сердцем влетел во дворец, не чуя под собой ног. Он на ходу поздоровался с графом Бенкендорфом и больше не в силах сдержать своих чувств, забежал на верхний этаж, чувствуя всей душой, что оставляет за собой растревоженный мир.
На втором этаже перед душевным взором Ники во всем блеске предстала Аликс. И чем ближе приближался он, тем нестерпимее становилась боль в сердце жены.
Супруги разом кинулись на шею друг другу. Ники с фатальной нежностью обнял свою жену и сразу же почувствовал на своей груди ее теплое дыхание. Он даже не подозревал, что у него еще сохранилось много трепетных чувств. В них радость переплеталась с раздумьем, а воспоминания с нежностью. Ники безотрывно посмотрел жене в глаза и его взгляд сказал без лишних слов о настоящей любви.
Испытывая от ее присутствия удовольствие, Романов все говорил и говорил ей нежные слова, совсем не совсем понимая, откуда они приходили ему на ум. Жена же, забыв обо всем на свете, прижалась к мужу и ничего не думая, и не помня, замерла перед ним. В эти минуты государыне стало так радостно, как никогда в жизни. Ее темные брови дрогнули, глаза заискрились, а лицо озарилось неподдельной радостью. Она ощутила к Ники чувство безмерной благодарности за то, что он явился к ней в такой тяжелый и безрадостный час.
Супруги первые мгновения стояли, обнявшись, пережидая первое острое мгновение. Потом Аликс, обвив шею мужа руками, что-то прошептала ему сквозь слезы. На ее губах появилась страдальческая улыбка. Она чувствовала боль и разлад во всем теле.
Они долго стояли, не двигаясь, и не в силах оторваться друг от друга. Романов безотрывно и затаенной любовью смотрел в родное, измученное лицо своей жены.
Сердце государыни сжалось до боли от охватившего ее волнения. Но понемногу Аликс все же успокоилась. В заплаканных глазах женщины зацвела испуганная радость. На ее щеках выступил румянец. Это сделало ее лицо теплее. Аликс провела по лицу кончиками пальцев, как бы стирая с него прошлое. Наконец-то жизнь в тревоге и долгая разлука закончились. Теперь муж рядом, все страшное осталось позади.
– Почему от тебя не было никаких известий? – задыхаясь, спросил Ники, немного отстранившись и все еще не выпуская жену из своих рук.
Уголки губ Аликс дрогнули.
– Я отправляла тебе одну за другой телеграммы, но они возвращались назад с отметками, что твое местонахождение не известно. Мы не знали, что думать.
– Я ничего не получал, Аликс! – воскликнул Ники, и выпустил Аликс из своих рук.
– Я так и поняла, – мученическим тоном сказала Романова. – Они лишили нас даже переписки!
Голос у нее был тихий, сила уже давно покинула его. В глазах стыла боль, а на ресницах горькие слезы. Муж увидел, что жена, которая всего несколько недель назад была уверенной в себе и царственно сильной, сейчас была страдающей и безразличной к жизни. В ее глазах как будто потух свет.
Он понял, что она глубоко понимала общность своей и его беды и что она чувствовала, что прежней жизни у них уже не будет никогда. Ники хотел сказать Аликс какие-нибудь необыкновенные слова, отражающие его душевное состояние, но он никак не мог подобрать нужных слов.
Наконец после недолгой заминки он сказал самые обыкновенные слова:
– Как вы жили без меня? Как здоровье наших детей дорогая?
– Все обошлось, слава Богу! Только дети болеют, особенно Ольга и Татьяна. У них кроме кори еще и воспаление легких. Доктор Боткин делает все возможное, чтобы вылечить наших детей, но пока безуспешно. А тут еще Аня Вырубова заболела. Я просто разрываюсь между ними.
Внимание Ники сосредоточилось на лице Аликс, на котором светилась любовь и боль, а в необыкновенных ярко-синих глазах отразилось заботливое беспокойство.
Аликс вытерла слезы и, придав голосу оттенок извинения, тихо произнесла:
– Нас арестовали, Ники. Это я во всем виновата.
У Романова мелькнула мысль, что ему надо как-то утешить жену.
– Ты ни в чем не виновата, Аликс, – успокаивающе ответил Ники, и ощутил, прилив нежности к жене.
Его воспаленные глаза засверкали неутомимым веселым огоньком. Но затем на его лице появилось скорее смятение, чем покой.
Аликс с искренними слезами благодарности на глазах мягко улыбнулась. Женщине стало тепло и грустно. Ей было приятно слышать, что Ники ее ни в чем не винит. Она подняла свой взгляд и увидела в глазах мужа безграничную любовь. Аликс по-прежнему была для него, единственно близким и родным человеком. В этот миг он почувствовал, что она необходима была ему и что для него было бы невыносимым потерять ее навсегда.
Аликс ответила ему взглядом безграничного восхищения, но в следующий миг озаренное лицо жены совершенно исчезло.
– Что теперь будет, Ники? – с растерянностью и мольбой спросила жена и в ее испуганных глазах снова появились слезы.
Ее сердце опять охватило тревожное чувство. На ней лица не было. Романов же выглядел более-менее спокойным, но его строгое и затвердевшее лицо светилось тревожным светом. Царский трон, мишурный блеск и богатство сейчас для него ничего не значили. Ники был величав в своем спокойствии. Для него семья больше, чем что-либо значила.
– Будь спокойна, все уже позади.
Романов поглядел на нее влюбленным ласковым взором.
– Ники, я не думаю, что все закончилось. Основные события у нас будут впереди.
– Поживем – увидим.
В его глазах погасли живые искорки.
– Я очень беспокоилась о тебе, каждый день за тебя молилась.
– Я тоже неустанно молился за вас.
Романов поднял нестерпимо синие глаза, и они встретились взволнованно-радостными взглядами. Затем Ники вытащил чистый платок и начал бережно вытирать слезы на ее лице. Ему очень хотелось сказать жене что-нибудь ласковое бодрое, чтобы успокоить, но он лишь еще теснее прижал Аликс к себе и, оглядев лицо, задержал взгляд на ее губах.
Ники вдруг захотелось поцеловать Аликс, но он не успел этого сделать, потому что она вдруг с болью в сердце сказала:
– Мне очень жаль, что Алексей никогда не станет царем.
– Он был бы блестящим правителем России, в отличие от меня. Помню, как я как-то принимал одного чиновника в присутствии Алексея. И чиновник сидя, протянул руку сыну, чтобы поздороваться, но Алексей убрал свою руку за спину. И только когда чиновник встал, Алексей пожал ему руку.
– А помнишь, один многодетный чиновник пожаловался на низкое жалованье? Ты ему его повысил, а стоявший рядом Алексей увеличил его жалованье еще и от себя лично.
– Да помню. У нашего сына добрая душа.
– Ты такой же, он весь в тебя.
– Алексей однажды сказал, что когда он станет царем, то сделает все, чтобы не стало ни бедных, ни несчастных.
– Но теперь этому не суждено будет случиться.
Они недолго помолчали.
– Как и где мы теперь будем жить? – тихо спросила Аликс.