– Не согласен я с тобою батюшка. Это ресурс трудовой. Я им как деньгами пользуюсь. То туда вложил, то в место другое. И каждый из них как золотой – прибыль приносить должен, а не лежать камушком. Коли они сыты то и работают краше. Вот я и учредил им оплату за труд праведный, а они у крестьян еду покупают. Крестьяне богатеют с того и налоги платят, а с того казна полнится и каторжене споро работают, так как сыты они, а мы при этом не платим за их кормление. Я во всем смотрю, как преумножить казну нашу, батюшка.
– Как же мы такую силу денег собрали сыне, вроде подати честно брали, не грабили?
– Даже снизили батюшка. Просто торжище стало выгодным, как налоги снизил я. Трудари да хлебопашцы стали сытнее жить, богаче. И легче им стало с десяти мешков пшеницы один отдать, чем половину с одного. В первый год туго было, пришлось даже слитки золота на торг отправлять, ну а теперь только копится.
– Отлично сыне, молодец ты у меня, любо мне смотреть на твои старания. Что по хозяйству у нас еще ладного. Хочу я князя удивить нашего, гостинец послать ему деньгами, войском да прокормом.
– Уж простите меня сына вашего, но не понимаю я, почто вы князю служите. Еще пара лет и станем мы сильнее князя, и будет у нас свое княжество побогаче его многократно. Ярослав сын ваш старший, уж так свое войско организовал, что границы северные на замок им закрыл. Войско его все в походах ратному делу учится, а не то, что стражники Булатовы все ходят по торжищу.
– Знаю я успехи Ярославовы, и знаю, что ты у него советчиком. На Булата не серчай у него заботы об охране торжища. Чтоб воров на нем не было, и чтоб торг честно велся. Это забота особая. А что князю я служу безропотно, в этом смысл есть. Расскажу тебе.
Как был я у него, в год тот, что он Рыцарем меня назвал и дал рыцарство, рассказал он мне в кабинете своем, что мечтает он, чтобы мир наш был не разрозненным, а правился по законам им написанным. Хочет он, чтоб науки и ремесла развивалися, чтобы люди богатели и жили покойно в безопасности. Сколько можно, говорит он, терпеть побоища. Князья меж собою сражаются, истощая войною княжества. Мне б таких как ты рыцарей, что бы честно землями правили умножая благоденствие. Чтоб трударей привечали да самодельщиков, чтобы пахарям воли дали землю возделывать, да науки чтоб развивалися. В том говорит причина твоего возвышения, что умело ты правил и не боишься нового, необыденного. И за то я хочу, чтобы подати ты не платил, пускал те деньги на развитие. Я, говорит, читал записки Бога нашего – путника, святые писания. Он нам жить так наказывал, сообща и сильнее мы и богаче мы.
Вот тогда я и понял его замысел. А сейчас он войну ведет за объединение. Часто силой приходится приводить к уму-разуму. Вот по тому я и хочу ему помогать, как положено Рыцарю, по-честному. И потому я вас детей своих привечаю к управлению рыцарством в тех местах, где вы способные по-особому. Ярослав он воин по призванию. Вот и дал я ему дружиной правити, а ты к счету способнее и к преумножению достояния. Вот по тому ты и приставлен мною к управлению казной рыцарства. И ты сам показал, как успешен ты. Вот бы ты казной Георгия ведовал, вот крылья расправил бы.
– Тогда пошли меня с обозом батюшка, постараюсь пригодиться я князю нашему.
– А казной рыцарства радеть будет кто?
– Так Ероха помощник мой справиться. Он смышлен и опытен, да и предан он семье нашей. Возвеличил я его из писарей, за внимательность и радение, да к счету быстрому способности. Поручиться я могу, что он справиться.
Посмотрел я на сына, порадовался. Оперился птенец, вот он вылетит из гнезда отчего. Пусть летит, Ярослава здесь станет с Ерохою.
– Собирай тогда обоз Святогор, сын мой. Возьми два сундука золота чеканного, да пудов сто золота слитков наплавленных. Пять сундуков серебра чеканного. Самострелов возьми и стрел к ним, бери все, мы других наделаем. И прокорма возьми разного. Да возьмешь триста конных ратников, чтоб на обоз не позарились. Напишу я письмо князю нашему, чтоб он принял тебя как советчика.
– А пушки брать, батюшка?
– А готовы ли?
– Леха кузнец десять штук наплавил. Боя к ним огненного наварил да утвари. Только две из них готовы полностью, да испытаны.
– Что ж он паскудник остальные не делает?
– Так не его вина в том, а в работе плотников. Я лично занимался пушек постройкою, как вы приказывали. Плотники те дрянь поставили. Вот Леха и сказал, что не будет на постаменты те пушки ставить. Я проверил и наказал плотников. Пять тяжелых плетей выписал каждому и заставил их переделывать. Денег то заплатили им, как просили те, а они покрасть решили, глупые.
– И как испытания?
– Пушки те поделки демоновы. Как пальнули по первой, картузами кожаными, так всю рощу повырубили, шагов на пятьсот просека, лишь пеньки от деревьев осталися. В картузе том сотня шаричков. Как пальнут, так они летят и разлетаются, каждый цель свою выбирает. Оружие это нечеловеческое, страшное.
– Вот и их бери, пусть князь наш порадуется, может и без войны ему покорются.
Поклонился сын мне поясно и пошел собирать караван в помощь князю нашему.
Берег горного озера, Тём
Проснувшись, я прибрал место стоянки и засыпал кострище, уложив на него срезанный ранее дерн. Осмотревшись, я убедился, что от места моей ночевки, через пару дней, не останется и следа.
Сверившись с картой, я двинулся в путь. Рядом бледной тенью шел Иван, жестами указывая мне дорогу. Идти пришлось не так уж и долго. Искомое ущелье я обнаружил сразу. Собственно я нашел бы его и сам. Огромный валун лежал, справа от тропы и возвещал и том, что путник входит в долину Кладриэля. Дух сгустился, обретя более плотную форму.
– Ну, вот и пришли мы. Дальше сам пойдешь. Ты уверен, что тебе это надобно?
– Ты в Бога не веруешь, али разуверился?
– Сдается мне, что и ты тоже не сильно веруешь. А что там знаю я. Там охранники. Было бы это место людным коли смог бы там ходить каждый. Не для каждого путь тот.
– Я попробую.
– Ну, тогда иди. И правду говорят: «Пес, сидящий на цепи – не заблудится, да и не придет никуда». Иди путник.
Я развернулся и двинулся в ущелье. Первое, что поразило меня так это неестественная тишина этого места. Приглядевшись к траве, я не заметил в ней никакой букашки. Место было начисто лишено животной жизни, будто проклятое. Я обернулся и посмотрел на духа Ивана, что маячил у входа. Он помахал мне рукой и растаял. Делать нечего пошел я дальше.
Вот и трава кончилась, лишь камни вокруг меня были. Ватная тишина воском залепила мне уши. Лишь скрип мелких камней под ногами, звук воздуха из легких выходящего и стук сердца моего – вот все звуки, что слышал я. Страх овладевал мной, постепенно будто наслаждаясь. Вокруг вились темные тени. Внутри в разуме моем звучал их смех радостный, предвкушая смерть мою скорую. Дрожь в ногах стала нестерпимой, и я упал на колени, так как не было сил мне стоять на ногах. Небо потемнело, и горы надо мной сомкнулись куполом, отрезая свет солнечный. Веки будто паутина затянула, и мерзко мне было от этого. Тер я глаза, пытаясь очистить их, и не удавалось мне сделать этого. Стало воздуха мало мне, стал воздух водою. Каждых мой вдох, будто вода вливалась в легкие. Понял я, что смерть близка, за плечом стоит, улыбается. Из последних сил своих ухватился я за меч свой, как за соломинку. Выхватил его и опорой он мне стал. И уперся им в землю я, и с колен поднялся. Разлепил веки и увидел впереди свет мерцающий. И пошел к свету тому на меч свой опираясь, как на палицу.
Воздух стал еще плотнее, как в воде я шел. Мир вокруг меня плыл будто воск оплавленный. Все менялось, словно шел я в своей памяти. Вот увидел я, как пришел в себя, как встал я в горнице Веды бабушки, как трудился я в кузнице, как забруд убивал безжалостно, как пошел тогда я в зиму лютую, как и вышел из нее с сотоварищи. Как с караваном я странствовал, как я послан сюда был Евлампием. Вдруг уперся я в скалу высокую. Понял я, что наверх мне лезть надобно и полез я наверх, по камням гранитным. Лишь тот свет вел меня, становясь все ближе и ярче.
Уж не знаю, как долго лез, только вдруг осознал себя на вершине я. И вокруг облака были и солнце яркое. Задышал полной грудью я, шумом ветра уши заполнились, пелена с глаз прошла, улетучилась, солнечный свет ее выпалил. Я тряхнул головою, очнулся я и на руки свои посмотрев ужаснулся я. В кровь руки были сбиты мои, ногти оторваны. Вся одежда на мне пропиталася кровью той, что из рук моих. Оказалось, что держал я меч за лезвие и изрезал им руки я до костей своих.
Затянул я, как мог, руки тряпками и молитву достал Кладриэля звать. На вершине горы, куда я выбрался, была ровная площадка и стаяла круглая беседка с алтарем в середине. Подойдя ближе, я понял, что она не построена здесь, а высечена из камня горы этой. Подивился я мастерству строителя.
Подготовив все, как Евлампием было написано, стал молитву читать. Раз прочел тихо все. Во второй раз прочитал, ничего не случилося, да и в третий раз я прочел ее без толку. Лишь ветер шептал мне на уши, шевелил на голове мне волосы. Вдруг на алтаре камень стал трескаться и на вершине его осыпаться крошкою. Обнажился кристалл рубиновый, засиял светом он красным, весь мир в кровь окрасивши. И затмила свет солнца тень крылатая. Опустился ко мне дракон огненный. Постоял, посмотрел на меня и вдруг съежился, превратился он в воина с крыльями. Воин тот был высок шага три не менее, лицо имел смуглое, а глаза впрямь драконии, свет огня в них трепетал, пламени.
– Что хотел, сказывай, звал, зачем ты меня смертный человечишка.
Онемел я от вида его, весь закляк как от холода, хоть и жар от него шел обжигающий. Что по сердцу сказать, да не верил я, что придет он, Кладриэль спутник Господа.
– Что молчишь, ведь есть сила в тебе, раз дошел ты на гору.
Отпустило меня после слов его. Силою дух мой наполнился.
– Ты прости меня спутник Господа, покровитель всех воинов, что позвал я тебя, возгордившись в себе. Дай ответ мне один и наказ скажи, как служить мне тебе надобно.
Подошел он ко мне протянул руку. Как тянулась рука к голове моей, стала она лапою. Когти по вершку выросли, и схватил он меня ею за голову. Стал в глаза смотреть, молча суть мою спрашивать.
– Память ты потерял да найдешь ее в мире другом, заоблачном. Не от мира сего, а от мира иного ты и идти тебе в путь за море. Как придешь ты в городок Астрополь, там спроси, где Овидий сыщется. Как найдешь его, попроси по-честному, чтоб он мир открыл тебе путнику. Остальное в твоих руках заблудившийся. Все, иди, не тревожь меня более я и так явил тебе милости.
Отпустил он меня, да с руки своей оборвал он чешуйку драконию.
– Вот тебе пропуск к Овидию, да и милость моя, что все выдержал. А служить мне не надобно, не такого, что можешь ты, мне нужного.
Оказав мне, милость великую обернулся он вновь драконом огненным и вспорхнул в небо синее, полетел в даль далекую. Как простыл его след в небе безоблачном, так упал я без сил и уснул в беспамятстве.
Сколько спал я, не ведаю, а проснулся я уж под горою. Видать в беспамятстве своем я спустился вниз. Все как сон мне мерещилось, лишь в руке правой своей я тепло чувствовал. Я разжал ее и увидел чешуйку янтарную. Переливалась она цветом от красного до желтого, будто пламя в ней полыхало вечное. Снял я с шеи ладанку и туда положил чешуйку драконию.
Также тих был мир в ущелье, что прошел я ранее, лишь легко теперь идти было к выходу. Не давили меня тени лютые, помогали они выйти вон, подталкивали. Вышел к озеру, светом солнечным ослепило меня солнцем утренним.
Проморгался я и вижу, сидит на камушке дух озера, улыбается. Встал, подошел ко мне и обнял и заплакал он.
– Рад, что вышел ты из ущелья проклятого, уж не чаял и увидеть тебя, решил уж упокоиться.
– Так лишь ночь я провел в том пути и вернулся вот.
– Без малого, пять дней тебя не было. Думал, сгинул ты Бога вызвавши, аль убил он тебя, за дерзость твою.
– Нет, не убил, он пришел, оказал милости, дал ответ на вопрос мой истинный, указал мне путь к дому моему, идти мне надобно.
Обсказал я ему как было все. Как шел я сквозь страх и боль, и пришел на гору, как молитву читал, как ответ держал. Показал я ему чешуйку драконию.
– Сила в ней Тём великая. Убережет от многих бед тебя чешуйка волшебная. Что ж ты весь в крови, коль не бился ты?
– Как я сказывал, что я меч свой как палку использовал, да опорою определил себе острие лезвия. Ох, пойду, доспех вымою, весь в крови я в собственной как со двора вышел забойного.
И действительно вся одежда была в засохшей крови. Подошел я к берегу стал одежды снимать и в воде замачивать. Посмотрел на тяпки, на руках размокшие в крови заскорузлые, и решил, не будет худа в том, что промою я раны водою свежею. Развязал я тряпки и стал их отстирывать, чтобы посушив вновь раны закрыть. Как стирал, отвалились струпья с ран моих, а там кожа молодая розовая, как и не было ран моих. Подивился я этому, показал руки духу озера.
– То Бог тебя вылечила, есть такое предание, что прикосновение Кладриэля лекарство от болезней всех мыслимых, особливо в бою полученных. Вот такая тебе милость от Бога нашего.
Посушив одежду на солнышке, я оделся и пошел обратно к людям в мир. И сказал мне дух на прощание:
– Ты молитву ту, что читал, чтоб меня узреть почитай, когда сил не станет и совет тебе нужен будет. Завсегда теперь с тобой я буду. Нет мне смысла более ходить берегами моря-озера. Путь в тебе я нашел.
Испарился он, сии слова сказавши. И пошел я один далее. И видел я путь свой, как змея он вился и пропадал за горизонтом дальним.
Шуляк, город-торжище, Рыцарь Кириян
По обеду сидел я на третьем ярусе, пил я чай послеобеденный, как пришел мой сын младшенький.
– Все готово к отъезду батюшка. Все собрал, как велел ты я князю нашему. Пушек больше теперь стало. Еще две кузнец Леха доделал. Самолично пригнал на подворие, наградил я его сверх платы золотою монетою за его радение. Предоставил он план новой большой кузницы, где метал плавить да пушки делать, посмотрел я его и разрешил тому денег выделить на новое строительство. Как не пушки, так что другое мастерить сподобится.
– Все верно сыне, попей чайку, полакомись.
Как сел он и чаю налил себе, спросил я его, что за суета там у священников.
– Так поутру Тём кузнец вернулся к Евлампию. Как прошел он ворота, никуда не заглядывал, лишь дождавшись как двери храмовы отворилися, пошел он к Евлампию. А сейчас они молебен готовят праздничный. Тём то принес чешуйку Кладриэлеву.
Услышав об этом, я аж подскочил от удивления. Встал я с кресла заволновался очень. Каюсь, все не верилось мне в богов наших. Уж чудны они были сильно. И язык их странен был, говорить нам на нем запрещалося, то лишь тем, кто им служил, можно было звуки речи их издавать. Да и не видел их никто из живущих мне знакомых. Стало страшно мне, что не верил я, в храм ходя ихний.
– Погоди с отъездом сыне, позови ко мне того Тёма путника, пусть расскажет свое приключение.
*****
Наступил вечер, собрались мои сотоварищи сказ Тёмов послушать. И пришел он, не кочевряжился. Рассказал он сказ свой, как было там, показал нам чешуйку драконию пламенну и шрамы свои чудесным образом залеченные. И поверил я, что не зря храм возведен и не зря мы их славим, так как есть они и вернуться к нам, как в писании писано. Вот свидетельство мощи их и присутствия.
К концу вечера, попросил меня Тём карты посмотреть, город он хотел сыскать особенный. Святогор сын мой карты те собирал с усердием. Собирал разные и новые и древние. Тём искал город Астрополь, я такого и не слыхивал. И нашли мы его на карте старой, заморским купцом привезенной. Был ему путь на юг, через княжество наше к городу Ольгертграду, крайнему на юге мира нашего. И порадовался я этому, попросил я его пройти часть пути с караваном к князю нашему идущего. Да и дороги он те знал, так как шел он по ним с караваном Игоря. Охранник он опытный сыну моему подмога будет в том пути, да и лучше он князю про те пушки обсказать сможет, как их использовать. Согласился он сразу, даже платы вперед не попросивши. На том и договорилися.