Ближайшие трое суток никаких результатов не дают. Балабанский носится по городу с эскортом казаков, арестовывает всех подозрительных, но террористов так и не находит. Показания свидетелей запутанны и противоречивы, установить ему ничего не удается.
Наконец терпение генерал-губернатора лопнуло. Он вызвал Балабанского с докладом. Тому докладывать было почти нечего. Затем последовал разнос у помощника наместника Мицкевича, и, наконец, у заступающего на должность наместника генерала Шатилова.
Что говорил ему наместник осталось неизвестным, но после этой, скажем так, беседы, Балабанский в сопровождении стражника-ингуша, поехал на Кукийское кладбище. Там он передал стражнику ордена и на могиле матери застрелился.
***
На конспиративной квартире собрались участники нападения.
На продавленном диване сидят Элисо Ломидзе и красавица Пация. Рыжая шевелюра Котэ Цинцадзе перехвачена бинтом. Рядом сидит Аннета. Она была наблюдателем-сигнальщицей, подавала знак о приближении конвоя, но обилие трупов, кровь, все это еще действует на нее еще и сейчас. Там же за столом сидят Камо, Коба и Сергей Кваснин. Есть раненые, в том числе и Камо. Отари Гогуа очень плох, он громко стонет.
– Аннета, ты фельдшерские курсы заканчивала, посмотри, чем можно помочь ему. Может врача привести?
Аннета давно поняла, что раненому уже ничем не помочь. Надо только об легчить его последние минуты.
–– Врача приводить сюда нельзя, – говорит Коба.
– Это не нужно, он умирает, – сквозь плач говорит Аннета.
– Важно, что мы все здесь! За это и выпьем!
Аннета относит стакан с вином раненому.
– Все! Расходитесь по одному, – командует Камо.
Коба молчит. «Людей не жалеет, далеко пойдет. Быстро во вкус входит, – думает он, – пусть пока покомандует».
Налетчики начинают поодиночке расходиться, их внешний вид подозрений не вызывает, и они благополучно добираются домой.
Коба и Камо остаются на явочной квартире последними.
– Коба, куда деньги спрятать?
– В сейф положи!
– Какой сейф, какой сейф?
– Тот, что перед тобой! В диван засунь, мыслитель!
Камо прячет деньги в диван.
– Я сегодня на нем спать буду!
Назавтра на конспиративную квартиру он заносит новый на вид матрас.
– Смотри, Коба, совсем на матрас похож, а это наш новый сейф!
Они аккуратно подпарывают край матраса и прячут туда деньги.
– Интересно, как теперь на нем будет спаться? – говорит Камо.
– Нормально! На нем во сне будет видно небо в алмазах!
Они вытаскивают матрас на улицу, нанимают извозчика.
– В метеорологическую обсерваторию, – распоряжается Коба.
– Коба, это хорошо, пока ты там работаешь, а когда уйдешь?
– Правильный вопрос, когда буду уходить, скажу директору, чтобы тратил деньги исключительно на добрые дела.
– Ты смеешься надо мной.
– Вопросы у тебя такие, грех не посмеяться.
Матрас уложили на диван директорского кабинета.
***
Дома Кобу встречает испуганная жена с новорожденным сыном на руках.
Като Сванидзе в общем-то была не робкого десятка, но тут – особая ситуация.
– Сосо, я стояла на балконе и вдруг этот кошмарный взрыв. Дверь хлопнула, разлетелось стекло.
– Като, этот порез на щеке от разбитого стекла?
– Да, стекло разлетелось, малыш не пострадал просто чудом.
– Успокойся, все в порядке. Кто-то что-то взрывал, но главное – мы дома, и вы совсем не пострадали. Давай ужинать будем.
В это время раздается стук в дверь. Это пришел банковский клерк Гоги Касрадзе. Он вне себя, очень испуган.
– Гамарджоба! Что ты такой взъерошенный, генацвале?
– Коба, я только что из полиции.
– Ну и что? Раз ты здесь, то все в порядке. Успокойся, пойдем, выпьем вина…
– Коба, сыщики говорят, что ограбление могли устроить только при точном знании секретной информации из банка, а значит там есть соучастник. Меня из-за этого вызывали в полицию. Они точно думают, что соучастник я! А отпустили, так это пока…
Коба спокойно смотрит на него. «Вот идиот на мою голову, – думает Коба, – Чуть надави на него, сразу всех, кого знает, сдаст»
– Успокойся. Мало ли что они говорят – чем больше слов, тем меньше дел. Кацо, что ты так разволновался, думаешь, на тебя подумают? Ты там что, один в банке? Но они в чем-то правы, без помощи из банка ничего бы не получилось. Как ты думаешь, кто бы мог быть этим человеком? Подумай, кто вел себя подозрительно или тратил неожиданно большие деньги?
Гоги задумывается.
– Гоги, дорогой, давай сейчас не мучайся. Завтра снова солнце взойдет, будет новый день, хороший день. Встретимся в духане вместе с Квасниным и там обсудим, поговорим об этом деле. Здесь не стоит, жена волнуется, да и поздно уже.
Гоги уходит.
Он вспоминает, как две недели назад они с Кобой и Квасниным отдыхали на берегу Куры. Устроились на поляне вблизи небольшой рощи. Кура была совсем рядом, она с поляны была хорошо видна и дарила приятную прохладу. На траве расстелили скатерть, уставили ее вином и закусками. Кваснин, расположившийся рядом с Гоги, что-то наигрывал на гитаре…
Коба смеется:
– Тифлису больше подходит не гитара, а дудук.
– Что ты, – говорит Касрадзе, – твоим стихам нужна гитара.
Гоги забирает гитару у Сергея, поет песню на стихи Кобы. К нему присоединяется Кваснин и, чуть позже, сам Коба. Затем они поют с Гоги на два голоса.
Коба растроган, он дружески обнимает Гоги.
– Гоги, что мои стихи? Вот с твоей гитарой вместе – тогда хорошо!
Несколько позже, после песен и вина, Коба начинает подсмеиваться над Касрадзе.
– Пей Гоги, пока вино рекой льется, пока друзья рядом. Слыхал я, что скоро вас всех разгонят, в столице, да и в Ростове считают, что местные чиновники не в состоянии обеспечить нормальную работу банка: работаете спустя рукава, действия свои не продумываете, да и c местным населением слишком тесно общаетесь. А там народ очень разный. Не успеешь оглянуться, как переведут почтмейстером в Агдам.
– Кого? Меня или всех, Коба? Ты про всех говоришь, или про меня одного? Шутишь ты как-то обидно.
– Вас, банковских, и переведут. Ведь у вас не банк, а духан провинциальный. Все на виду, только ленивый не ограбит, только дурак не воспользуется вашим ротозейством. А ты давай пей и пой, не расстраивайся, много они в Санкт-Петербурге и Ростове понимают в кавказских делах!
– Коба, ты не прав, и хранение и конвой у нас при перевозках абсолютно надежны, это я тебе говорю. Нас не ограбишь. Хлебом клянусь. Я ведь не простой чиновник, я в группу подготовки сопровождения ценностей вхожу, знаю, что говорю.
– Да брось ты! Пей и закусывай! Ваши перевозки – просто подарок кинто! Все знают.
– Ты что думаешь кассир с револьвером – это все?! Да дату перевозки знают считанные лица, перевозка, например, 25-го, нет 26-го, а конвой уже заказан, солдаты да казаки.
– Да будет тебе Гоги, не горячись. Ты в группе подготовки, а в датах не уверен, конвой закажешь на 25-е, а ценности увезли 24-го, у вас все так. И это знают. А солдаты… Да они пока повернутся, их запросто перестреляют.
– Нет, зачем зря говоришь. Обидно. 26-го перевозка и сопровождение 26-го утром, как штык будет. Говорю: сзади в фаэтоне будут еще солдаты, а вокруг казаки, конное охранение. Попробуй подойди! Так кто прав, я или ты, Коба?
– Вы просто все, как всегда, сделаете, не вовремя. Казаки будут сегодня, солдаты вчера, а деньги завтра. 26-го, так 26-го, какая разница?! Ты пей и закусывай.
– Тебе, Коба, лишь бы насмешничать. Зря так говоришь!
Коба переводит разговор со скучных банковских дел:
– Ну что ты такой обидчивый, кацо. Давай лучше споем.
Он читает свое стихотворение:
Ветер пахнет фиалками,
Травы светятся росами,
Все вокруг пробуждается,
Озаряется розами.
И певец из-под облака
Все живее и сладостней,
Соловей нескончаемо
С миром делится радостью:
"Как ты радуешь, Родина,
Красоты своей радугой,
Так и каждый работою
Должен Родину радовать.
Потом они с Гоги поют на два голоса.
Кваснин разливает вино и говорит тост:
– Что нас делает сильными? Это дружба. Без друзей ты слаб, ничтожен, с друзьями ты горы своротишь. Вот мы сидим здесь в этом прекрасном месте на этой прекрасной земле, почему? Потому, что нас свела дружба. Вместе мы можем противостоять самым суровым бурям! За дружбу!
Позже Гоги начинает понимать, какую роль он возможно сыграл в трагедии на Эриванской площади. Не важно, использовал Коба его слова или нет, важно, что он говорил на секретные темы с посторонним человеком.
И эта бойня на площади… А что, если он в этом виноват? Как теперь с этим жить?
Надо пойти в полицию, пусть разберутся.
Нет, не пойду. Говорил же мне отец, держись дальше от полиции и чиновников – дольше проживешь.
Ночью он никак не мог заснуть, когда удавалось забыться сном, то он снова и снова оказывался в том кровавом кошмаре…
Утро он встретил разбитым, как будто и не отдыхал вовсе. Нужно принимать решение.
Гоги решился обратиться в полицию. Ноги не шли, как будто налитые свинцом.
Но вот он, полицейский участок. Там суета, толкутся какие-то люди, все спешат, носятся с разными бумагами… Он хочет что-то сказать, но всем некогда. Гоги обращается к сотруднику, тот его перенаправляет к другому, тот тоже занят и перенаправляет его к следующему. Желающих поговорить, всевозможных псевдосвидетелей масса.
Наконец один следователь обращает на него внимание.
– Как Вас зовут, уважаемый?
– Георгий Касрадзе.
– Сейчас у меня нет времени, видите сколько народу. Приходите ко мне завтра в 10.
Гоги подождал немного и ушел.
На противоположной стороне улицы рядом с извозчиком стоит Елисо Ломидзе. Они о чем-то беседуют, но Елисо заметил Касрадзе и спешит к Кобе.
– Коба, Касрадзе зачем-то толкался в полицейском участке.
«Вот болван, все ему говорить нужно», – думает Коба.
– Не отнимай у меня время. Ты сам знаешь, что нужно делать. Иди.
***
На следующий день утром Касрадзе вышел из банка и направился в полицию. и второй боевик, участник экса, Отар Кордзая.
– Гамарджоба, Гоги.
Гоги здоровается.
– Нам с тобой нужно один вопрос по ссуде обсудить.
– Приходите в банк, обсудим.
– Зачем в банк, скажи пару слов и все.
Они поворачивают в переулок.
– Так какой вопрос у вас?
– Что ты наболтал в полиции? Зачем туда ходил?
– Меня вызывали.
– Никто тебе не вызывал. Нехорошо обманывать друзей.
Корзая обнимает его за плечи.
– Успокойся, просто честно скажи.
В это время Ломидзе наносит удар ножом со спины. Корзая зажимает рот Гоги. Гоги пытается вырваться, но через минуту падает. Он ранен смертельно. Корзая и Ломидзе усаживают его на лавочку под деревом, надвигают папаху на глаза и быстро уходят.
***
Вечером того же дня Коба ужинает в духане. Входит Кваснин. Он, как и договаривались ранее, собирается вместе с Кобой ждать Гоги.
Чуть позже приходит Корзая.
– Коба, представляешь, что творится! Гоги убили.
Коба сочувствует:
– Жаль, хороший парень был. Бандитский город.
Кваснин не понимает, кто и почему убил Гоги, спрашивает:
– Коба, это странная смерть и слишком близко к нам. Надо Ломидзе расспросить, он, возможно, что-то знает – они последнее время плотно общались!
Коба смотрит на него в упор и молчит. Кваснин теряется.
Коба в бешенстве, но говорит тихо и слегка замедленно, как будто подбирая слова:
– Не говори глупости. Это кто-то из банка, подстраховываются, наняли кинто, те и за 3 рубля человека убьют.
Ольга
Стоял чудесный июньский день. Воздух был наполнен пьянящим ароматом цветов, ЭКС как бы ушел в прошлое, жизнерадостность взяла свое и жизнь потекла в своём обычном устоявшемся ритме. На улицах Тифлиса царила безмятежная обстановка, площадь, еще вчера залитая кровью, была убрана так, что казалось, будто жуткий кровавый теракт привиделся в страшном сне.
Ольга задумчиво бродила между прилавками караван-сарая Тамамшева. Шляпки «Из самого Парижа» ее не впечатлили. Этот «Париж» где-то рядом, привезут одну шляпку для образца, а потом по соседству открывают производство «парижской» продукции. Наконец ей приглянулась одна изящная сумочка, отделанная стразами. Покупка несколько улучшила ее настроение, и она направилась к выходу.
К своему удивлению, первым, кого она увидела на улице, оказался недавний знакомец Сергей Кваснин. Ольга улыбнулась ему.
– Здравствуйте. Я Вас заждался. – обратился к ней Сергей.
– Здравствуйте, мой спаситель. Почему Вы меня ждали? Разве я дала Вам повод?
– Повод – это Вы, прекрасный повод. Разрешите сопровождать Вас на прогулке?
– Сопровождайте. Можете называть меня Ольга.
Они неспеша идут по Головинскому проспекту3 мимо красивых зданий, магазинов с богатыми витринами, гостиницы «Кавказ», штаба кавказских войск. Мимо них, звеня в колокольчик, проезжает конка, запряженная парой лошадей. Кучер увидел их и приветливо отвесил поклон. Вероятно, он надеялся на новых пассажиров. Ольга помахала ему рукой, и конка поехала дальше.
Вскоре они подходят к Храму Славы.
– Смотрите, Сергей, это музей истории Кавказской войны открыт всего четыре месяца назад. Там прекрасная экспозиция. Вы там были?
– Не был, но и не хочу. Какая «Слава»? Извините Ольга, но для меня Кавказская война – позорное пятно на совести России. Сто лет кавказцы упорно сопротивлялись, боролись за свою свободу в неравной войне, а я всегда на стороне свободы. Россия должна тут открыть храм покаяния, а не славы.
– Оказывается Вы, Сергей, любите красивые слова и идеи. «Своды сеятель пустынный»4… Как это, Liberte, Egalite, Fraternite5. Но столько жертв на площади… Все ради свободы? Им нужна такая свобода? Это плохо согласуется с Вашими красивыми словами.
Ольга продолжила:
– Вы, Сергей, для меня человек-загадка. Как Вы, образованный, интеллигентный человек, может участвовать в таких жутких делах? Это совсем не вяжется с Вашим обликом. Или Вы, как Мефистофель, можете появляться в разных личинах? Сегодня вы галантный кавалер, а вчера, и, возможно, завтра – налетчик?
– Вам интересно загадку разгадать?
– Я люблю разгадывать загадки.
– Тогда, простите, Ольга, но я вынужден Вам возразить. Люди, те, что рисковали собой на площади, они более остро, чем другие, ощущают грубость, грязь, пошлость и уродство окружающего мира. Верно и Вы не раз это отмечали… И вот такой человек, не злодей и не проходимец вовсе, а наоборот – личность с уязвленной душой, чутко реагирующей на соприкосновение с любым видом уродства, решает попытаться искоренить зло, исправить то, что получится. Да, конечно, им говорят, что их действия не выход, что, может быть выхода-то вообще нет, да и быть не может, но они забывают и себя, и своего ближнего ради великой идеи.
Ольга задумчиво слушала Сергея. Казалось, что хотела что-то возразить, но промолчала.
А Сергей продолжил:
– Налетчик, это тот, кто обогащается налетами, набивает деньгами свои карманы. А там, на площади, люди не щадили своей единственной жизни ради помощи страдающему народу. И ничего, совершенно ничего, для себя. Я думаю, что они герои. Они шли на смерть ради помощи простым людям. Впрочем, Вы, вероятно, не знаете их страданий!
– Возможно я не знакома с их бытом конкретно, не бывала их гостьей, но Вы, видимо, предполагаете, что я и читать не умею?
– Ради бога, простите меня. Я совсем не хотел Вас обидеть.
– Я не обиделась. Вон Пушкинский сквер, пойдемте туда.
В сквере на пьедестале из красного и серого алгетского камня6 стоял потемневший от времени бюст Пушкина.
– Сергей, Тифлис получил этот памятник в подарок благодаря полицеймейстеру Россинскому. Это он был инициатором создания памятника. Но Вы ведь против всех полицмейстеров? Надеюсь, что Вы не против Пушкина?
– Иногда, в виде исключения, они могут сделать и что-то нужное, но послушайте Пушкина:
О, счастлив тот, кто в жизни удостоен