Я набрал в клюв воды, закрыл его и поднял голову вверх. Вода потекла по зобу и попала куда мне и было нужно. После нескольких глотков или, точнее, таких упражнений я утолил жажду.
С пищей было сложнее. Что они едят? Понятно, что корешки, травку. Непонятно какую травку. Я определенно ничего подходящего не увидел. Перед глазами стояла варёная картошка и пшенная каша.
Мимо меня не спеша плыл гусь. Он остановился напротив и опустил голову под воду. Когда голова его показалась над поверхностью воды, я успел заметить, что в его клюве только что исчез какой-то белый корешок. Он снова опустил голову в воду, я тоже опустил голову и, не закрывая глаз, стал наблюдать, что он там пощипывает. Вода была прозрачная, и, как я и ожидал, птичьи глаза не испытывали никакого дискомфорта от соприкосновения с водой. Дно водоёма оказалось совсем близко к поверхности. Гусь свободно без ныряния отрывал различные корешки. Не вся земля смывалась со стеблей, но гуся это нисколько не волновало. Он проглатывал весь комок целиком. Затем опять опускал голову и вновь отрывал корешки со дна. Так продолжалось раз пять, пока он не уплыл, с непониманием оглядываясь на меня. А я в свою очередь недоверчиво наблюдал за этой нехитрой трапезой. Но мой желудок требовал активных действий. И я шагнул в воду, проплыл метра два, затем опустил голову ко дну. Видимо, мой мозг уже начал адаптироваться к обличию гуся, потому что едва различимые корешки вызывали аппетит, и я с наслаждением рвал их и проглатывал, совершенно не заботясь ни о какой гигиене.
Пока я насыщался корешками, многие гуси в это время мирно посапывали на берегу или же прямо на воде. И я тоже захотел спать. Почему-то мои перья стали намокать, поэтому я выбрался на берег и занял прежнее место, на котором уже провёл целую ночь. Рана в груди продолжала беспокоить, но уже меньше, и я старался не делать резких движений, а крыльями вообще не решался шевелить. Я сел на свою проталину, поджав лапы и согнув шею. Сейчас самое время подумать над своим положением и как из него выйти, а заодно и понаблюдать за поведением гусей. Не каждому человеку выпадает такой редкий случай. Я начинал всё больше вспоминать, что же произошло вчера вечером. Наверняка, Борькино изобретение меня превратило в гуся. Он же видел весь процесс превращения. Также он видел, как я улепётывал в ужасе, куда глаза глядят. И он, скорее всего, ждёт меня на прежнем месте либо в лагере, либо около профилей на месте засидок. Вот только дождётся ли? Пока открыта охота, мне к нему не пробиться. Да и залетел я вчера непонятно в какие дебри, с местоположением ещё предстоит разобраться. Выстрелов охотников я не слышал, вероятно, их нет поблизости, значит места здесь труднопроходимые. За такими раздумьями настал вечер, и я снова не заметил, как уснул.
А ночью подкралась лиса.
Гуси спят очень чутко, и лишь только это меня спасло. В последний миг я дёрнул шеей, и лиса промахнулась. Но она ловко развернулась и ухватила меня за крыло. Я рванул, что было силы, но лиса держала крепко. Старая рана дала о себе знать, опять в груди заболело, об этом я думал меньше всего. Я думал о том, как избавиться от лисы. Она вцепилась в моё крыло и продолжала перебирать челюстями, намереваясь добраться до шеи. Часто ударять клювом я боялся, вдруг она окажется настолько проворной, что схватит меня за голову, тогда точно конец. А лиса тем временем продвинулась ещё на пару сантиметров к шее. Оставался один выход – пробираться к воде. Может быть, там она меня отпустит. В темноте мои глаза вполне отчетливо различали широкую гладь озера. Хорошо, что до кромки воды буквально пару метров. Но как же они были тяжелы. Мне приходилось одновременно поклевывать лису в голову, упираться лапами в снег и следить, чтобы она вдруг не хватанула шею. Дело продвигалось медленно, но всё же озеро приближалось. Моё левое крыло уже било по воде, лапы и туловище тоже в воде, и только правое крыло с вцепившейся лисой оставались на берегу. Я поднапрягся и ударил сгибом левого крыла лису в голову. И, к моему удивлению, лиса тут же разомкнула пасть и отпустила меня. Я заработал лапами, и вот берег уже далеко, а я плавно скольжу по водной глади. Темнота скрыла берег и лису вместе с ним.
Тяжело дыша, я остановился в безопасном отдалении от берегов. Всё тело болело, будто исколотили палкой. Наверное, не хватало и перьев. Как только наступит рассвет, посмотрю на себя повнимательней, оценю уровень ущерба. Интересно, сколько будет это всё заживать. На озере я был один. Остальные гуси, скорее всего, улетели ещё перед наступлением темноты, потому что я не слышал их во время нападения лисы. Интересно вот только, пришли бы они ко мне на помощь или все дружно бы улетели? В любом случае я сделал для себя вывод, что безопаснее всего держаться стаи. И нужно обязательно научиться оборонительным приемам, мало ли, пригодится. Как только найти эту стаю? И если найду, примут ли они меня? А-то, может, поколотят похлеще лисы. Всё же как ни кичился я знаниями о гусях, но признаюсь, ничего толком о них и не знаю. Я даже не знаю элементарного – как мне обсохнуть. А ведь гуси всегда сухие. Как же им это удаётся? Знаю, что где-то у хвоста есть жировая железа. Они этим жиром и натирают все свои перья. Вот наступит утро, буду экспериментировать. А сейчас нужно дождаться рассвета. И я поплыл с большой осторожностью к дальнему берегу, предположив, что на противоположном берегу лис быть не должно, и я смогу найти укромный уголок, где продолжу восстанавливать силы. Держись, Вася!
Я очнулся от очень чуткой дрёмы, лишь едва забрезжил рассвет. На озере, по-прежнему, я оставался один. Вчерашняя стая гусей ещё не прилетела, а может быть, и вовсе больше не прилетит. Мне пока нужно во что бы то ни стало решить вопрос с намоканием перьев. Ночь я провёл на проветриваемом месте, поэтому немного пообсох, но видел, что оперение не отливает на свету тем жировым цветом, как у гусей, которых удавалось добывать во время охоты. Я начал копаться клювом в районе хвоста, ища что-то напоминающее ту заветную сальную железу. Долго искать не потребовалось, полупрозрачная белёсая жидкость появилась почти сразу же после небольшого нажатия на кожу. Я как мог смочил клюв и начал наносить жир по всем перьям. Давалось это сложно большей частью от того, что тело болело от недавних повреждений. Но, всё же, со смазкой я закончил. Шея и голова сами по себе уже измазались во время этой процедуры. Для проверки качества, я опустился в воду и потом вышел опять на берег. Вроде бы, остался сухим. Будем считать, что получилось. Осталось только понять, надолго ли мне хватит жирового слоя, как часто нужно его наносить. Словом, ещё многому нужно научиться. А для этого мне необходимы учителя. И учителя вернулись.
Уже давно рассвело. День был пасмурный и ветреный. Тёмно-серые облака плыли по небу. Возможно, скоро пойдёт дождь, но моё тело такую погоду ощущало вполне комфортно. Мне не было холодно. Плотные перья и пух не давали ни малейшего шанса свежему ветру меня заморозить. Я неспешно плыл вдоль берега, иногда отщипывая со дна корешки. К сожалению, другой пищи я не знал. Гусей я заметил издалека. Настолько издалека, что даже сам не поверил своему зрению. Они летели стройным клином. Затем по какой-то команде все начали снижаться. В этот момент я отплыл метров на двадцать от берега, а до середины озера оставалось еще метров тридцать. Я замер, боясь спугнуть их. Это совсем другое чувство, совсем не как во время охоты. Там гуси летят на чучела, которые выставлены от скрадка метрах в тридцати. Сейчас же я видел, как гуси летели точно на меня. Снижаясь, клин перестроился, каждый гусь наметил свою посадочную полосу. Подлетая, гуси загоготали громче. Возможно, они возбуждались, предчувствуя отдых и пищу. Гуси один за другим приземлялись вокруг меня, поднимая брызги. Я не переставал крутить головой, восхищаясь той легкости, с которой они садились на воду. Я будто видел их впервые. Никогда прежде я не созерцал эти пернатые создания так трепетно, как сейчас. Раньше они для меня были лишь объектом охоты, да будущими трофеями, а теперь мне предстоит стать членом этой большой семьи хотя бы до окончания охоты. Иначе, в одиночку выживать слишком сложно и небезопасно.
Я насчитал десятков семь особей. Вчера их было больше. Первым делом, каждый гусь занялся собой, они тщательно укладывали крылья, пёрышко к пёрышку. Затем некоторые тут же делали нырок, либо просто опускали голову под воду и отщипывали корешки и травинки. Некоторые гуси, как и вчера, выходили на берег и рылись на проталинах, срывая зелёные стебельки. При этом многие продолжали гоготать и возбуждённо рывками передвигаться по озеру. Эти же удальцы изредка пытались с кем-то затеять драки. Впрочем, всё ограничивалось только взаимными шипениями и перебранками. До настоящих схваток дело не доходило.
Я наметил одного, как мне показалось, одинокого гуся и поплыл в его направлении. Гусь мирно собирал травку со дна и не обращал на меня внимания. Но стоило мне подплыть поближе, как он вдруг забеспокоился и постарался отплыть к берегу. Для меня это ничего не означало, и я последовал за ним. Гусь прибавил скорости, приближаясь к другим гусям, пасущимся на берегу, и негромко загоготал. В этот миг один гусь из тех, к которым мы направлялись, побежал ко мне, вытянув шею вперёд и издавая громкое угрожающее шипение. Это был гусак. Я это определил, потому что он был значительно крупнее остальных. Гусак бежал ко мне. Его намерения были написаны во всём его облике. Я не стал дожидаться развязки, наверняка, для меня плачевной, и тут же ретировался, опять отплыв на безопасное расстояние. Гусак ещё немного пошипел, в воду лезть не стал, а затем вернулся к своему семейству. Это точно был главный гусь либо один из главных гусей. На его фоне гусыня, за которой я поплыл, а это была именно гусыня, мне показалась очень маленькой. Она затерялась среди других гусей, но мне запомнился взгляд. Пусть она его бросила едва обернувшись, но я успел заметить что-то лукавое и манящее. Взгляд Афродиты. Почему-то вспомнилась именно это имя. Этот взгляд и утянул меня к её серьёзному родственнику. Я почувствовал, что хочу снова встретиться с ней взглядом. Но строгий гусак стоял как на часах, высоко подняв шею и обозревая окрестности. Казалось, ничто не сможет утаится от него. Он весь источал такую силу власти, что позавидует любой король. Граф. Так я его назвал. Попахивало здравым аристократизмом от его натуры. Как слишком заботливый отец, он оберегал своё семейство от нападок со стороны и зачастую одёргивал незадачливую молодёжь, если они удалялись на непозволительное расстояние. Впрочем, Афродита не сильно боялась его. Она отходила дальше всех и возвращалась к семье далеко не по первому зову Графа. Затем я увидел его жену. Графиня была под стать своему мужу. Высокая, степенная, не менее серьёзная гусыня. Казалось, гусак был абсолютным властителем в своём семействе. По крайней мере, Графиня никак себя не проявляла. Да и прояви-ка при таком строгом муже! Вмиг укажет, где чьё место. Рядом с ним она всегда старалась высоко держать голову и даже чуток задирала клюв, подражая ему. Получается, что Афродита их дочь. У неё ещё не было пары, поэтому она держалась своей семьи, как и другие сёстры. Вспоминая её взгляд, легко понять, что дочка была на выданье, и сыщется не мало претендентов на её руку. Всё это я узнал в течение последующих нескольких дней, наблюдая за семейством Графа.
Я начал отмечать, что все гуси гуляют не абы где, а у каждого есть что-то вроде своей территории. Точнее даже не территории, а группки, которой он старается держаться. Видимо, это были их семьи. Естественно, тех пылких молодцов, что нет-нет, да проявят свою резвость это не касалось, они шлялись, где им заблагорассудится. И, между прочим, иногда проявляли такую же наглость, как и я, приударив за какой-нибудь гусыней. Но я приударил без задней мысли, а эти молодые, полные энергии и половых забот юноши, преследовали вполне объяснимый интерес.
Один из таких гусаков вдруг поплыл ко мне и также зашипел на меня, как и Граф. Я также ретировался и отплыл от греха подальше. Кто ж их поймёт, как нужно себя вести. Я не придал этому моменту большого значения, а зря.
Ближе к полудню пошёл дождь. Не сильный, но с ветром. Гуси к этому времени уже полностью успокоились. Даже удальцы выбрались и расселись кто где. Косые капли дождя их не беспокоили. Все гуси повернулись по направлению к ветру и будто застыли. Шевелились мало, а некоторые даже стояли на одной ноге, поджав другую и, видимо, согревая. Я по человеческой привычке пытался укрыть голову от ветра, отвернув в обратную сторону. Но холодный мокрый воздух тут же пробирался под перья. И я начинал снова намокать и промерзать. Конечно же, птицы намного лучше меня приспособлены к жизни. Я современный городской человек, поэтому зачастую привычки и здравый смысл правят мной. Но здесь, где городское мышление совершенно бесполезно, я должен получать знания у учителей, которые не испорчены цивилизацией и способны выживать, обладая только тем, чем наградила их природа. Недолго поплавав в воде, гуси выходили на берег и не теряя времени, начинали заниматься своим оперением. Я же проигнорировал этот факт, полагая, что сегодня уже этим занимался и мне достаточно. Но, как только пошёл дождь, мои перья стали пропускать воду. Лишь встав лицом к ветру, я немного отогрелся. А когда дождь прекратился, я заново нанёс смазку туда, куда только смог дотянуться. Это дало эффект, но ненадолго. Я стал внимательнее наблюдать за такой, оказывается, важной и необходимой процедурой. Выходит, что я делал многое неправильно. Сначала смазку нужно нанести на перья груди и по бокам. Потом переходить к спине, затем мажем крылья. После крыльев гуси мажут живот. И в завершение от хвоста спускаются к лапам и натирают оставшиеся перья по направлению к лапам. А вот с головой самое сложное. По крайней мере для меня. Я никак не мог понять, как же измазать шею. В первый раз я полагал, что, нанося клювом жир на все вышеназванные участки, голова сама уже измажется. Оказалось, не так. Этой смазки мало, голову с длинной шеей нужно вымазать отдельным хитрым способом. Многие гуси, недолго думая, размазывают себя когтями, как гребнем. Я тоже было дело хотел так попробовать, но чуть не поцарапал глаз. Тогда выбрал другой, может быть, менее надежный, зато безопасный способ. Кто не очень ловкий, а я среди гусей был самый неловкий, просто наносили побольше смазки на спину и, елозя головой по кругу, натирались вполне сносно. Конечно, совершенства я не достиг ни в первый, ни во второй день. Но, спустя ещё несколько дней, я уже мог вполне определенно сказать, что научился это делать на твёрдую четверку, что меня устраивало.
Сегодня я провозился с нанесением смазки почти всё время, пока гуси отдыхали. После дождя, потратив минут пятнадцать на чистку, они поусаживались на землю, положили головы на спины, спрятав клювы под крыло, и спали. Только Граф не спал. Он даже не присел. Он постоянно бдил, ждал опасности. Интересно, что у него за жизнь была в прошлом, если он стал таким недоверчивым абсолютно ко всему? Может быть, всю стаю вырезали волки или лисы? Или же охотники часто подкрадывались незаметно? Грустно. Похоже на то, что у него началась паранойя или как это у психологов называется?
День близился к вечеру. Стая начала пробуждаться, гогот стал погромче, все зашевелились в поисках пищи. А я, наоборот, захотел спать. Я опять нарушил режим. Но на этот раз я решил твёрдо не засыпать. Мне нужно во чтобы то ни стало присоединиться к ним. Вместе куда надёжнее. К тому же, с таким вожаком, как Граф. Я уже не сомневался, что он вожак этой стаи. Вот он выпрямился ещё больше, хотя казалось, куда ж ещё. Затем развёл крылья в стороны, загоготал и трижды взмахнул. Его возбуждение или же команды начали предаваться всей стае. Граф немного потоптался на месте, затем побежал, размахивая крыльями. На третьем шагу он оторвался от земли. Вся стая проделала то же самое. У кого-то получилось взлететь на третьем шаге, кому-то потребовалось пробежать с десяток метров. Тем не менее, вся стая поднялась в воздух и начала набирать высоту.