– Жестоко вы с мной, – пробормотала Новикова. – Хотите меня довести?
– У меня не выйдет, – ответил Глеб. – Прожитые годы унесли с собой все ваши эмоции.
– Возможно, – вздохнула Новикова.
– Взамен прежних эмоций вас будоражат новые, – сказал Глеб. – Для этого я вас и завожу.
– И правда… после услышанного от тебя я столько всего ощутила – и гнев, и отчаяние, под твоим взглядом мне стало себя жалко, и меня разрывала ненависть к мужу… и к тебе. Не взыщи.
– Да не беда, – сказал Глеб. – Я переживу.
ВЫШЕДШИЙ из деревенского дома Глеб оглядывает неухоженный участок и подходит к обшарпанной бочке, под завязку наполненной некогда стекавшей с крыши водой; засунув в нее руку, Глеб соединяет три центральных пальца и дрыгает большим и мизинцем, создавая в довольно прозрачной жидкости машущий крыльями организм, предположительно попавший в беду.
После первого вопроса густо накрасившейся Дарьи Новиковой сотворенное Глебом существо начинает взбалтывать воду еще отчаянней.
– Ты с ними не пошел? – спросила она.
– Они меня не позвали.
– Бедный ты мой… по всему видно, гордый. Попроси они тебя с ними пойти, ты бы и тогда не пошел.
– Вы не знаете, куда они пошли, – сказал Глеб.
– А ты знаешь?
– Они отправились побродить, – ответил Глеб. – Выяснить что и почему у них не складывается.
– У них нелады?
– Я не вникаю.
– Тебе полагается быть в курсе, – сказала Новикова. – Ты же спишь с ними в одной комнате.
– У меня отдельная кровать, – сказал Глеб.
– Твоя-то вряд ли скрипит. Впрочем, может ты и мечешься… всеми отринутым. Как убитому тебе не заснуть. Кроме твоих мыслей, тебе своим копошением друзья препятствуют.
– С врагами я бы на ночь не остался, – сказал Глеб.
– И тебе не противно, что они сношаются прямо при тебе?
– При мне они этого не делают, – ответил Глеб. – Во всяком случае, я не слышал.
– А ты не глуховат? – спросила Новикова.
– А вы сейчас орете или шепчете?
– Я говорю, как обычно, – ответила Новикова. – У меня нет причин на тебя орать или что-то тебе любовно вышептывать.
– О любви следует заявлять в полный голос, – промолвил Глеб.
– Я свое отлюбила. Ты, Глеб, весьма неглупый парень, и внешне ты ничего, но представить тебя рядом со мной я не в состоянии. Ты молод, Глеб… за те дни, что вы пробудете в моем доме, я могу потерять контроль и наделать серьезных глупостей.
– Серьезных? – усмехнулся Глеб. – Не думаю.
– А что ты думаешь обо мне?
– Вы несчастная женщина, – сказал Глеб. – Общение со счастливым мужчиной прибавит вам сил.
В ГОСТИНОМ зале принадлежащего Максиму Капитонова особняка находятся не снявший пиджак и скромно сидящий на стуле Андрей «Боярин» Воронцов и сам хозяин; на Максиме рубашка, рукава у нее короткие, с пренебрежительными взорами по сторонам он расхаживает по помещению, втайне гордясь достатком, не вызывающим у Воронцова особой зависти. Но зависть присутствует.
У Андрея Воронцова редкие слабые волосы. Концентрируя внимание на слишком вольной для делового человека шевелюре Максима, он к ним, своим, машинально притрагивается.
– Ты не продрог? – спросил Максим.
– Меня не ломает, – ответил Воронцов. – С чего бы мне мерзнуть посреди лета?
– В этих необжитых хоромах и летом прохладно. А обживать их некому – сам я тут редкий гость, а никому другому я жить здесь не позволю, чужая вонь в моей собственности недопустима. Ну, и дом у меня – не как у пешки… зачем я его купил?
– Чтобы присматривать, – промолвил Воронцов.
– С нагайкой я по производству не расхаживаю, и глазами там не зыркаю. Объем они дают, качество товара устойчиво, машины едут, на ухабах не подскакивают, дорога гладкая, будто кожа у… не стану себя распалять. Покрытие сменили за наш счет.
– Работа оплачена не впрямую? – спросил Воронцов.
– Мы – мужчины прямые, но умеющие вилять, – ответил Максим. – За это нам полагается рост доходов и репутации. Что закономерно, ведь старшие партнеры нами довольны.
– А что с местными?
– Думаю, им можно доверять, – ответил Максим.
– Но ты им не доверяешь, – сказал Воронцов.
– А вы не доверяете мне. Твое присутствие здесь никому не нужно, а ты вот приехал и заглянул в мой дом. На ужин не останешься?
– Я бы охотно воспользовался твоим гостеприимством, однако обстоятельства вынуждают меня не засиживаться. У меня, к сожалению, самолет.
– Не поезд? – спросил Максим.
– До железнодорожной станции мне ближе, чем до аэродрома. Не исключаю, что мне придется двинуться к ней.
– Ездить поездами безопасней, – глядя Воронцову в глаза, промолвил Максим.
– За вычетом тех случаев, когда в купе в тобой едут три киллера.
– Три – все-таки многовато, – усмехнулся Максим. – Из-за человеческих или обыкновенных денежных разногласий им вполне по плечу перестрелять друг друга у тебя перед носом.
– Надеюсь, они профессионалы, – сказал Воронцов, – и все пули будут направлены ими друг в друга, а не в стены. В меня не должно ничего отскочить.
– Погибнуть от пули, отскочившей от стены – крайне унизительно.
– Мне безразлично, как погибнуть, – вперившись в Максима тяжелым взором, сказал Воронцов. – Я бы еще пожил.
На ЗАТОПЛЯЕМОЙ солнцем террасе жмурящийся, как сытый кот, Глеб размеренно гладит лежащую на его коленях кошку.
Ревностно посматривая на кошку, незаслуженно удостоившуюся столь нежного обхождения, сидящая с Глебом на топчане Дарья Новикова прерывисто мнет в районе бедра узкое платье.
Кошка блаженно замурлыкала. Дарья Новикова удрученно закряхтела. Выражение их чувств на Глеба никак не подействовало.
– Ты не расслабляйся, – сказала Новикова. – Она у меня царапается.
– Если она меня оцарапает, я сверну ей шею, – промолвил Глеб. – Вы не пугайтесь – кошку я не трону.
– Ты это сказал… для меня?
– Ну, зачем же. В отношении вас подобное высказывание звучало бы, как угроза, а я готов говорить вам только самое приятное.
– Да? – недоверчиво спросила Новикова.
– Из благородных побуждений. Не ради какого-нибудь совращения.
– Совращение тут не проглядывается…
– Я рад это слышать, – сказал Глеб.
– С твоей выдержкой первый шаг ты не сделаешь, -проворчала Новикова. – А кто вы вообще такие? Что вы у нас забыли?
– Мы прибыли сюда, чтобы подняться на гору, – ответил Глеб.
– За наркотиками? – поинтересовалась Новикова.
– На горе раздают наркотики? Любопытная новость. Я их не употребляю, но откладывать восхождение теперь незачем – мы с Кириллом все тормозим, не торопимся, а на горе шприцы до краев и косяки в три пальца. Кирилла это вдохновит.
– Он наркоман?
– Кирилл спит с женщинами, – развернув к себе морду кошки, сказал Глеб.
– А шприцы с косяками?
– О данной его склонности мне ничего не известно. И будет о наркотиках. Они – дрянь… дурь… кайф. Почему мы о них заговорили?
– Здесь в окрестностях, как говорят, множество плантаций, где чего-то выращивается, а после сбывается, но я не убеждена. В подробности меня не посвящали, и я предпочитаю без них… без наркотиков.
– Жить? – спросил Глеб.
– Заниматься любовью, – мечтая отдаться, промолвила Новикова.
– Это не одно и тоже, – сказал Глеб. – Но сходства имеются.
– Ты находишь меня привлекательной?
– Я передаю тебе кошку. Освобождаю руки для объятий.
ОТПИВАЯ из бокала коньяк, Максим Капитонов безмолвно демонстрирует скучающему Воронцову обширность своих прилегающих к особняку владений, голых в середине и заросших по краям.
Бассейн пуст, трава давно не стрижена, Максим пытается наслаждаться качественной выпивкой и чудесной погодой – охватившая сердце тоска оказывается сильнее.
В кармане у Воронцова дребезжит телефон.
Он его достает, смотрит, кто звонит, оживляется и хочет поговорить, но, покосившись на Максима, убирает телефон, не ответив.
Терзания гостя положительно сказываются на настроении хозяина: Максим наконец-то доволен. Недопитый коньяк он выплескивает в бассейн.
– Метни взор на мой лягушатник, – сказал Максим. – Не произведение искусства, но ценная вещь. У меня никак не доходят руки его наполнить. Остается уповать на мощный ливень.
– Они тут идут? – спросил Воронцов.
– Я как-то не припомню. Тучи, бывают, собираются, но их сдувает ветер, дующий низко над землей. По идее ему до них не добраться. Может, он дует и там – наверху… не интересовался. Я вовлечен в другие дела, и бассейн у меня без воды.
– В жару в нем было бы приятно плескаться с голыми девушками, – предположил Воронцов.
– Не только в жару! – воскликнул Максим. – Я бы поплавал с ними и в холодной воде, в почти замерзающей… прижал бы к бортику и засадил.
– И что тебе мешает?
– Здесь подходящую девочку не найдешь, – ответил Максим. – Следовало привозить с собой, но я поленился: с моей постоянной у меня разлад, а кого-то искать, уговаривать… с шлюхами я не сплю. У меня на них не встает… и в молодости не вставало. Будь я, как все, я бы не мучился. Взял бы проститутку, заплатил ей за неделю, она бы спросила: «мы уезжаем?». Уезжаем! Улетаем! Там у меня полно наркоты, и если ты желаешь, я тебя не обижу. – Максим презрительно фыркнул. – С такими девицами я не сношаюсь.
– Среди шлюх хватает и здоровых, – сказал Воронцов. – Когда я подбираю себе уличную девушку, я смотрю ей в зрачки и четко определяю, сидит ли она на чем-нибудь нашем. Пусть бы и сидит – презерватив меня охранит.
– Презерватив не оградит от судьбы, – проворчал Максим. – А грехи у нас тяжкие – снисхождения нам не дождаться.
– Поговорим о грехах, – кивнул Воронцов.
– Зачем?
– Это отвлечет тебя от женщин, – ответил Воронцов.
– Не отвлечет, – пробормотал Максим. – Меня, знаешь ли, чрезмерно приперно.
ВЫШЕДШИЙ из деревни Кирилл Суздалев идет с Анной в подъем по направлению к виднеющимся на возвышении нескольким особнякам.
Разговор никто не начинает. Руки и у него, и у нее засунуты в карманы джинсов; прибито шагающая Анна кисти рук не задействует, а развинченный Кирилл оттопыривает ими то один, то другой карман. Со стороны деревни слышится низкий собачий лай. Анна Виноградова испуганно оглядывается. Кирилл задирает подошву и смотрит, не вляпался ли он в испражнения.
– Эта женщина, у которой мы живем, еще ничего, – сказал Кирилл. – Поглядывает на мужчин.
– На тебя? – спросила Аня.
– На Глеба. Семьи она с ним не создаст, но в кровать затащит. Глеб перед ней не устоит. Он бы, конечно, предпочел тебя. Из-за дружбы со мной он к тебе не притронется.
– И я что-то потеряю?
– Тебе ни к чему об этом задумываться, – ответил Кирилл. – Ты со мной, и все прочие парни существовать для тебя не должны. Глебу бы я тебя уступил… на один раз. Обратно бы не взял.
– А ты меня прогони, – промолвила Аня. – Посмотри, как я отреагирую.
– Станешь на меня орать, затем перейдешь на слезы, разжалобить меня – плевое дело. Это Глеб у нас сила… угодник божий. Я в книге вычитал.
– О святых? – спросила Аня.
– В словаре атеиста. Старое издание – невесть как оказалось на полке. Думаю, из отцовских, хотя книги я от него вроде бы не перевозил… с отцом я тебя знакомил?
– Не издевайся. Ты не знакомил меня ни с кем из родни или друзей. Кроме Глеба. Он тебе ближайший друг, но я бы провела время и еще с кем-то. Например, с твоими родителями.
– Они у меня милейшие старики, – сказал Кирилл.
– К ним ты меня не ведешь, – вздохнула Аня. – Они обо мне и не знают. Ты на мне не женишься.
– Чего? – удивился Кирилл. – Разговор зашел о свадьбе?
– А почему нет? Я, что, убогая, на мне, что, позорно жениться, я молодая красивая женщина, которая тебя любит, и тебе бы…
– Мне?! – воскликнул Кирилл. – Мне долго тебя выслушивать?! Не послушать ли нам тишину?
ГОТОВЯЩИЙСЯ к отъезду Андрей Воронцов протирает тряпкой лобовое стекло стоящего за забором особняка черного «Ауди». Провожающий гостя Максим, дыша чистым воздухом, нарочито втягивает через ноздри его свежесть; Воронцов бросил тряпку на землю, Максим ее поднял и швырнул в салон машины. Заскрипевший зубами Воронцов налил кровью глаза, но Максим постучал себя по животу, и Воронцов натужно улыбнулся. Под рубашкой у Максима слегка выпирает засунутый за пояс ствол.
– Где ты раздобыл машину? – спросил Максим.
– Ее подогнали мне добрые знакомые, – процедил Воронцов. – Вскоре они получат ее обратно.
– Ты их не обманешь. Бросишь ее на станции?
– У взлетной полосы, – ответил Воронцов. – У привокзальной пивной. У филармонии. К чему тебе детали?
– Левое заднее у тебя подспущено.
– Успел проколоть? – съязвил Воронцов. – Хочешь меня задержать, чтобы не страдать в одиночестве? Ты не заблуждайся – женщину я тебе не заменю. Я для тебя человек посторонний, сомнительный компаньон по грязному бизнесу… Борису ничего не передать?
– У твоего Бориса кликуха «Злобный», и слов поддержки он от меня не услышит. Скажи ему, что у меня все чудесно. Подпорти ему настроение.
– Настроение у него стабильно, как пекло в пустыне. Помимо наркобизнеса, он держит бордели, и тебе бы с ним помирился. В знак примирения он бы прислал тебе обалденную подружку.
– Шлюхи меня не волнуют, – сказал Максим.
– А ты бы представил, что она не шлюха, – садясь в машину, посоветовал Воронцов. – Проверил бы возможности воображения – внушил бы себе: она – скрипачка, она – окулист… а швея? Ты бы залез на швею?
– Когда-нибудь залезу, – проворчал Максим. – Встану у убыточной фабрике, и буду всех зазывать на шашлыки, как убогий… сводить вас в ресторан я не потяну, в квартире у меня родители, и поэтому мы потрахаемся на природе. Ты двери-то закрыл?
– Попрощавшись с тобой, я и стекла подниму, – ответил Воронцов.
– Кондиционер у тебя работает. Задохнуться ты вроде не должен.
– Я и тебе этого не желаю, – сказал Воронцов. – Честные женщины, Макс, до добра не доводят – остерегайся. Ну что? Счастливо оставаться?
– Езжай. Объезжай препятствия, но старайся не свалиться в кювет.
– Тебе того же, – кивнул Воронцов.
Андрей Воронцов уезжает, и Максим отворачивается к забору, делает медленный разворот вокруг своей оси, глядит на дорогу и непонятно кому показывает средний палец.
Точно не им – проходящие мимо особняка Анна с Кириллом не обращают внимания на вертящегося к ворот наркодельца и не видят его жест; Анна на Максима все же взглянула.
Что было в ее глазах, он не разглядел, но ее статная фигура его заинтересовала. Раздев девушку взглядом, Максим посмотрел на вышагиваюшего отдельно от нее Кирилла и не признал того человеком, способным ему помешать.
– Вы сегодня обедали? – спросил Максим.
– Кто? – удивился Кирилл. – Мы?
– Ничем горячим я вас не угощу, но мой холодильник и мой бар к вашим услугам. Вы, девушка, накроете на стол, а ваш молодой человек откроет для нас пару бутылок. Для всех нас.
– А вы будете сидеть и смотреть? – спросил Кирилл.
– Я же хозяин. Вы, разумеется, не слуги, однако! Если бы я пригласил вас с обещанием перед вами расстилаться и вам прислуживать, вы бы посчитали меня подозрительной личностью.
– Ну, а так… что у нас получается? – спросил Кирилл.
– Получается, что мне просто тоскливо, – ответил Максим. – И в паршивом настрое я осмеливаюсь пригласить к себе незнакомых… внешне приличных людей.
– Это ваш дом? – указав на особняк, спросила Аня.
– Да.
– Вы в нем один? – спросила она.
– Будь у меня компания, я бы вас не позвал, – ответил Максим. – Вы мне не доверяете? Тогда останьтесь со мной, а вашего друга пошлите на разведку с указанием тщательно обследовать комнату за комнатой. Он, уверяю вас, никого не найдет.
– Плохо, – промолвила Аня.
– Что? – не понял Максим.
– Ошивайся у вас народ, я бы зашла с более спокойным сердцем, – сказала Аня.
– А сейчас не зайдете? – спросил Максим.
– Можно и зайти, – пробормотала Аня. – Зайдем?
– Как скажешь, – промолвил Кирилл. – Я, в принципе, нагулял аппетит и чего-нибудь бы поел, раз предлагают. Но не всухую.
– Хочешь надраться? – спросила Аня.
– Желудок требует еды, но после нашего разговора я охотно накачу и без закуски. Правила вашего дома допускают, чтобы гость нализался в хлам?
– И гость, и хозяин, – ответил Максим. – Никаких вопросов.
– Прекрасно! – воскликнул Кирилл. – Самое время затуманить рассудок. Ты с нами или как?
– Я могу вернуться назад… к Глебу, – сказала Аня.