– Юлия Пересильд! – вспомнил Саморядов и прищелкнул пальцами. Девушки недоуменно переглянулись.
4—5
Он прошел мимо стены покрытой детскими рисунками. Добродушные улыбки исчезли со стены. Теперь рожицы перекосило. Они злорадно ухмылялись. Они скалились. Вот и вышедшие из палок человечки сверлили Саморядова глазами убийц, ожидающих подходящего момента.
Из подворотни доносилось мелодия от Гершвина. Но мелодия искажалась и рвалась. Она словно строила рожи. Это была пародия на «Летнюю пору». Так же как детские рисунки на стене выглядели издевкой над граффити. Мелодия поднимала волну тошноты. Помогите неприкаянному журналисту!
Та же мелодия как черт из табакерки выскочила из кармана куртки. Жена… Вспомнился ее крикливый голос: «Как же я тебя ненавижу!». Саморядов поморщился, отключил телефон, хотел убрать его в карман, но промахнулся и телефон упал в подмерзшую лужицу. Выругался, опустился на корточки, поднял телефон, встал, вытер о рукав куртки, осмотрел. Обошлось… вроде бы. Облегченно вздохнул, засунул телефон в другой карман. Там среди квитанций и кассовых чеков лежала маленькая леденцовая карамель… Вынул, развернул. Обертку смял и бросил на тротуар… Стал гонять карамель во рту и посасывать, как сердечник валидол. Оказалась с лимонным вкусом.
4—6
Вот и «Красное и белое». По узкой лестнице Саморядов спустился в полуподвал, купил там стеклянную фляжку коньяка. Глядя на полную приземистую, похожую на борца сумо, кассиршу с короткими светлыми волосами и бледным хмурым лицом, Саморядов подумал: «Бой-баба!»
В магазин завалился встрепанный человек в распахнутом бушлате без пуговиц и с поднятым воротником. Некогда черная кожа бушлата вся протерлась, потрескалась, облезла и рассыпалась. Под бушлатом была грязная фуфайка-тельняшка с красными полосами. Пьянчужка стал потрясать поднятыми кулаками.
– Скоро-скоро он придет! – провозгласил он зычным голосом уличного проповедника или конченого коуча.
– Убирайся! – заорала кассирша и вытолкала упиравшегося пьянчужку из магазина, как сумоист выталкивает противника за границу круга. Косматый человек растянулся у подножия лестницы. Саморядов помог ему подняться.
– Скоро-скоро он придет, – пробормотал пьянчужка. От него несло перегаром, а так же чем-то кислым и затхлым. В темных впадинах горели лихорадочным блеском глаза.
– Кто придет? – спросил Саморядов, морщась от запаха пьянчужки.
– Он, – пьянчужка показал пальцем на странные закорючки и иероглифы, покрывавшие стену. – И увидел я человека с зеленой кожей, с пеленами мумии на ногах.
– Бред, – Саморядов махнул рукой на пьянчужку и стал не спеша подниматься по крутой лестнице. Пьянчужка зашатался, и его повело обратно в магазин. Как только он туда вошел, раздалась брань продавщицы.
4—7
Отойдя от магазина, он достал из кармана коньяк, отвинтил крышку. Прошли двое полицейских патрульно-постовой службы: коренастый мужчина с жестким серым лицом и полноватая женщина, которая посмотрела на Саморядова так же, как смотрит жена, прежде чем вынести ему мозг. Саморядов поспешно отвернулся.
– Он придет, – Саморядов усмехнулся самому себе, сделал большой глоток, крякнул, спрятал стеклянную фляжку во внутренний карман куртки и пошел сквером. Над сквером точно маятник часов покачивалась яркая луна. Саморядов остановился у бюста Пушкина. Геннадий вынул из кармана куртки початую бутылку и поднял ее над головой, приветствуя поэта и предлагая выпить. Пушкин даже бровью не повел.
– Сердцу будет веселей! – пробормотал Саморядов и сделал глоток за себя и глоток за классика.
И когда это он успел уговорить полбутылки? Хм… Может, метнуться в магазин? Он посмотрел на луну. Но ни циферблата, ни стрелок не увидел. Чтобы узнать время, вынул из кармана телефон и, уставившись на темный экран, вспомнил, что отключил его. Коснулся пальцем кнопки, чтобы воскресить телефон…
Вдруг подумал: «А если жена позвонит?». Вспомнил знак с изображением черепа, пронзенного красной молнией: «Не влезай – убьет!». Отдернул палец от кнопки. Так и не включив, вернул телефон в карман. Он отвинтил крышку, вспомнил перекошенное от злости лицо жены, а так же ее «я тебя ненавижу!», присосался к горлышку. Голос жены в голове Саморядова отдалился и как будто бы сморщился.
Между тем улица серела и выцветала. Сгущались сумерки. Увязая и проваливаясь в них, Саморядов переставал узнавать ландшафт. То тут то там появлялись червоточины и бреши, сквозь которые можно было заглянуть по ту сторону.
И повсюду были эти странные рисунки и похожие на тайнопись надписи… Саморядову часто снилось, как он подбирает с безлюдного тротуара чьи-то монеты. Сейчас он с тем же азартом выхватывал взглядом настенные рисунки и надписи, словно решив прибрать их к рукам… Заметив очередное странное граффити, он останавливался и прикладывался к стеклянной фляжке.
Граффити довели до развлекательного центра, около которого сгрудились легковушки, словно готовясь идти на приступ.
Саморядов должен был перейти дорогу и направиться домой, чтобы услышать «Опять напоролся!» и «Господи, когда же это все закончится!». А действительно: когда? Может быть, никогда. А может быть, он прямо сейчас дойдет до вокзала, купит билет на первый проходящий и махнет если не в столицу, то в тот же Питер. Там хоть какая-то движуха. В любом случае это лучше, чем слоняться по Московской и Ленинградской. Саморядов отпил из фляжки и направился к пешеходному переходу.
4—8
И тут ему бросился в глаза странный рисунок на стене слева от развлекательного центра. Саморядов перешел через дорогу и приблизился к стене, за которой высилась недостроенная гостиница. На обшарпанной белой стене была стереограмма – рисунок со скрытым изображением. Саморядов попытался рассмотреть, что же скрывается за наслоениями повторяющихся узоров, похожих на зеленоватую чешую… Он увидел сумрачный атриум, ярусы этажей, которые изнутри опоясывали здание, а так же стеклянный свод крыши. Саморядов вздрогнул и растерянно огляделся. Он оказался в зябком полумраке заброшенной гостиницы.
«Надо делать отсюда ноги», – озираясь, подумал Саморядов. Но вместо этого он стал бродить по гостинице и фотографировать граффити в духе оптических иллюзий.
На третьем этаже со стены коридора на Саморядова уставился глаз.
– И ты здесь? – спросил Саморядов.
Глаз подмигнул, как бы отвечая: «А где же мне еще быть».
Ахнув, Саморядов отшатнулся от глаза и уронил смартфон. Чертыхнувшись, Геннадий поднял смартфон. Обошлось и на этот раз.
Саморядов приблизился к глазу. Рисованный глаз уже смотрел в широкое окно, за которым ошивалась луна, как будто бы небрежно и впопыхах нарисованная. Ее свет был таким же, как у энергосберегающей лампочки: мертвенным.
4—9
Саморядов отяжелел, у него стали подкашиваться ноги от усталости. Он опустился на корточки, прислонившись спиной к стене. Он сделал глоток из бутылки, поднял ее и с сожалением увидел, что осталось в ней всего ничего. Да и сам он стал почти никакой…
И вот стены затуманились и раздвинулись, словно театральный занавес. Откуда не возьмись, нарисовались те две из «Барсука». Светло-русая длинноволосая Полина сжимала в руке большой канцелярский нож. В руке коротко стриженой Леры были косметические ножницы с заостренными концами. Девушки раздели Саморядова по пояс и стали покрывать его живот, грудь, шею, руки и даже лицо такими же странными рисунками, какие привели Саморядова в эту чертову гостиницу. Полина, скрестив руки на груди, критически оглядела разрисованного Саморядова, разочарованно покачала головой и сказала подруге:
– Нет. Это не то.
– Да. Это не Гюстав Климт, – сказала Лера и тряхнула шапочкой коротких волос. Девушка подняла с пола ржавую стамеску и вонзила ее в шею Саморядова. Он захрипел, забулькал, замахал руками и повалился на бок, ударившись виском обо что-то холодное и твердое.
5
5—1
Саморядов проснулся и испуганно огляделся. Он по-прежнему был в полутемном пустом зале заброшенной гостиницы. В оконном проеме висела луна, большая и круглая, как бубен шамана.
Тяжело поднявшись, Саморядов вынул из нагрудного кармана куртки стеклянную фляжку, встряхнул и поднес ко рту. В этот момент его мутный взгляд скользнул по стене и остановился на граффити. Саморядов замер, прищурив левый глаз и подозрительно приглядываясь. Пока он спал, вроде рисунок на стене изменился. Не вроде бы, а точно! Теперь на стене было то же самое, что студентки-танцовщицы из «Барсука» выцарапывали и вырезали на животе и груди Саморядова. Его передернуло, и он замахнулся, чтобы швырнуть бутылку в граффити. Но тут из соседней комнаты донеслись шорохи и прерывистые шипения.
Склонив голову к левому плечу, Саморядов насторожил слух. Вот опять зашикал и зашипел аэрозольный баллончик. Саморядов машинально засунул стеклянную фляжку в нагрудный карман куртки, подкрался к дверному проему и заглянул в него. Прикрыв голову капюшоном, Некто в серой мешковатой длинной куртке с помощью баллончика краски рисовал на дальней стене.
5—2
Убийца толкал человека в серой куртке и тот, перевалившись через парапет, падал в темную глубину атриума. Из-за глубокого капюшона вместо лица у жертвы темнело овальное пятно. А лицо убийцы было размытым и смазанным. И все же Саморядову показалось, что он где-то встречал этого злодея. Вокруг схематично нарисованного убийцы и падающего в атриум мошкарой роились символы и знаки.
– Класс! – Саморядов навел смартфон на рисунок, чтобы сфотографировать.
Серая куртка быстро обернулась. Саморядов увидел бледное худощавое лицо, густые черные брови. Девушка смахивала на Кару Делевин.
– Высший! – добавил Саморядов и нажал на зеленый треугольник на экране. Белый свет фотовспышки окатил девушку и как будто бы вывернул ее лицо наизнанку, превратив его в плоскую отвратительную маску. Саморядова пробрало обжигающим холодом так же, как в тот момент, когда со стены ему подмигнул рисованный глаз. Саморядов невольно попятился, хлопая глазами. Померещиться же такое.
– Удали фото, – рассердилась девушка.
– Еще чего, – усмехнулся подвыпивший Саморядов и опять навел на девушку смартфон. Хотя еле слышный встревоженный голос внутри Саморядова шепнул, валить отсюда.
Девушка швырнула в Саморядова баллончик краски. Голова Саморядова взорвалась от слепящей как фотовспышка боли.
– Тварь! Ты что творишь! – Саморядов схватился за голову. Девушка пнула его в пах. Новая вспышка боли пронизала всего Саморядова. Охнув и согнувшись, Саморядов схватился за пах, опустился на корточки, повалился на пол. Из глаз брызнули слезы, из груди вырвался протяжный стон. Внутренний голос гаркнул: « Доигрался!» Девушка занесла над смартфоном ногу… Но вдруг передумала, подняла смартфон и навела на скорчившегося Саморядова.
– Отдай… – Саморядов выругался. Его ослепила фотовспышка. Он часто и беспомощно заморгал.
– Класс? – спросила девушка и сама себе ответила: – Высший класс!
Изловчившись, Саморядов схватил девушку за ногу и рванул к себе. Потеряв равновесие, девушка упала и выронила смартфон. Вскрикнув, она лягнула Саморядова в грудь, и он, повалившись на спину, ударился затылком об выступ стены. Из глаз Саморядова словно посыпались искры, потом резко потемнело, но Саморядов все же увидел, как девушка вскочила на ноги и, сверкая пятками, прыснула прочь.
Не помня себя, тем более забыв о смартфоне, Саморядов, прихрамывая, погнался за девушкой. Перед глазами запрыгали, тесня, и толкая друг друга, коридоры, залы, закутки, лестничные пролеты. Девушка метнулась в темную комнату. Саморядов – туда же.
5—3
Вслед за серой курткой Саморядов вбежал в дверной проем. Он оказался в длинной полутемной комнате. На полу толстым слоем лежала строительная пыль. Саморядов растерянно огляделся. В комнате никого не было. Куда же делась художница? Загривок и тыльную сторону ладоней обжег испуг.
Он попятился к дверному проему и уперся спиной в стену. Резко обернувшись, Саморядов остолбенел. Дверной проем исчез. Не веря своим глазам, Саморядов ощупал стену. Его прошиб холодный пот.
– Господи, что происходит? Что происходит, господи? – забормотал Саморядов, с выпученными глазами кружась по комнате, и трясущимися руками ощупывая шершавые стены. Но не было даже намека на выход. Это был каменный мешок.
Сквозь боковую стену просочился какой-то шум. Саморядов приник ухом к стене. Он различил стук колес по мостовой, скрежет, голоса, смех.
– Помогите! – крикнул Саморядов и саданул кулаком по стене. Потом еще и еще раз. Он заколотил по стене руками, а потом и ногами, словно пытаясь достучаться в дверь… Глухо, как в склепе.
На стене проступило: «Помогите». Граффити! Содрогнувшись, Саморядов отшатнулся. Вот такие надписи по сути дела и довели Саморядова до каменного мешка. Саморядов почувствовал себя запертым внутри граффити. Он словно сам превратился в изображение, скрытое в настенном рисунке.
Саморядов опять обшарил периметр комнаты, ища хоть какую-нибудь щель, хоть что-то напоминавшее выход. Но были лишь шершавые холодные стены.
Обессиленный и отчаявшийся Саморядов сполз по стене и, обхватив голову руками, замер. Горло сжали подступившие слезы. «Рева-корова!» – говорил Костя, когда Варя ревмя ревела и не могла остановиться… Слезы душили, рвались наружу. Саморядов сколько и как мог крепился. А потом, уткнувшись лицом в предплечье, словно боясь, что его увидят, Саморядов сдался.
Когда слезы иссякли, он почувствовал себя совершенно опустошенным и обессиленным. На него навалилась тяжелая сонливость. Мне надо поспать. Может быть, когда я проснусь, весь этот кошмар рассосется. И на какое-то время Саморядову удалось забыться.
Сквозь сон, как сквозь пористую тонкую картонную стену, он слышал стуки, топотанье, скрежет, звяканье, голоса, смех. Этот потусторонний, то есть по ту сторону стены шум, накатывался волнами. Он затапливал комнату. Саморядов стал задыхаться.
Он проснулся. Чахоточный свет мерцал, мерк, агонизировал.
– Нет! Нет! – закричал Саморядов. А он думал, что хуже быть уже не может. И вот на тебе. – Только не это! Только не это!
«Нет! Нет! Только не это!» – сикось-накось как издевка проявилось на стене.
Встав на цыпочки, Саморядов попытался дотянуться до лампочки, словно от этого могло что-то измениться. Свет тускнел, скукоживался. Подпрыгнув, Саморядов коснулся кончиками пальцев раскаленной лампочки. Лампочка качнулась. Тень отшатнулась от Саморядова. Умирающий свет затрепетал и стал рыжевато-желтым.
Саморядов еще раз подпрыгнул и дотронулся до лампочки. Свет содрогнулся, вспыхнул и погас. В темноте перед глазами остался желтоватый призрачный след от исчезнувшего электрического света/ фантом электрической вспышки/. Это след был похож на граффити. Но вот призрачные линии растаяли в кромешной темноте. И Саморядову показалось, что он тоже исчез.
Саморядов зашарил по карманам в поисках зажигалки. Вспомнил, что оставил ее на столе в «Контакте».
Он выругался и словно бы воочию увидел, как на стене появляется новая надпись. Проклятое граффити. Неужели настенные рисунки были приманкой, чтобы затащить Саморядова в эту каменную ловушку?
– Как специально, – пробормотал Саморядов и машинально посмотрел в ту сторону, где должна была быть стена, а на стене надпись: « Как специально».