Опустившись на корточки и пригнувшись, Саморядов двинулся по направлению к стене. Передвигаясь осторожными шажками, то и дело останавливаясь, он шарил рукой по невидимому в темноте полу. Из-за строительной пыли было тяжело дышать.
По расчетам Саморядова он давно должен был добраться до стены. Но рука ловила одну лишь пустоту. Стена как будто бы исчезла или отдалилась. Еще несколько шажков на корточках… И рука коснулась стены. Сердце ёкнуло и упало.
– Выпустите меня! – закричал Саморядов и застучал в стену. – Хватит уже! Хватит! А-а-а!
На крики отзывалось только гулкое отрывистое лающее эхо, наполнявшее комнату…
Между тем звуки за стеной отхлынули и, перемешавшись, стали неразборчивыми. Ноги Саморядова подкосились. Он опустился на колени и, положив ладони на холодную пористую стену, уперся в нее лбом.
– Может, хватит? А? Ну, пожалуйста… – попросил Саморядов. – Хватит, хватит, хватит… – стал повторять он, повышая голос и стукаясь лбом о стену. – Хватит! Хватит! – закричал он. И эхо, словно с цепи сорвалось. И невидимые стены испещряли точно шрамы одна и та же невидимая надпись.
Саморядов, прижавшись спиной к стене, опустился на корточки и схватился за голову. В изнеможении он опять забылся. Сквозь сон, как через стену, послышались чьи-то тихие вкрадчивые шаги. На мгновение вспыхнула лампочка. Чья-то длинная зеленоватая сухопарая рука с длинными острыми когтями тянулась к Саморядову. Саморядов очнулся, отмахиваясь от мрака.
Саморядов понял: есть только один способ выбраться отсюда. И он стал медленно и осторожно отступать к противоположной стене. Внезапно он пяткой ботинка задел что-то; и это что-то, позвякивая, откатилась в сторону.
Он опустился на корточки и словно слепой стал обшаривать пол, водя по нему то одной, то другой рукой. Правая ладонь напоролась на стеклянный осколок. Отдернув руку, Саморядов присосался к ладони и ощутил во рту солоноватый привкус. Порез вроде бы оказался пустячным неглубоким. Саморядов продолжил обследовать пол левой рукой, скользя по нему ладонью, словно гладя темень то по шерсти, то против шерсти.
То, что он искал, или откатилось в дальний угол или просто-напросто померещилось. Да и чем эта чепуховина ему поможет? Ведь это не молоток, не лом, не циркулярная пила, не перфоратор и тем более не ручная граната.
Саморядов вздохнул и решил подняться. Напоследок рука машинально скользнула над самым полом и вдруг коснулась чего-то гладкого и вроде бы обжигающе холодного. Саморядова словно ударило током, и он отдернул руку…
Нет, это был не молоток, не лом, не перфоратор. Это оказался всего лишь баллончик краски. Разве он поможет вырваться отсюда?
Саморядов вспомнил, как девушка в серой куртке рисовала на стене, встряхивая этот баллончик. Вспомнил пшыкающий звук наносимой на стену краски; это протяжное ш-ш-ш, похожее на шипение змеи, готовой броситься на тебя. А потом Саморядов оказался здесь, в каменном мешке.
Саморядов зашелся глухим отрывистым смехом и швырнул баллончик в стену перед собой. Темнота молча проглотила баллончик, не издала ни звука. Словно впереди ничего не было. И сколько Саморядов не прислушивался к темноте, он так ничего и не услышал.
«Теперь мой черед!» – решился Саморядов и, попятившись, прижался к стене. Опустив голову, он оттолкнулся от стены и кинулся вперед, чтобы расшибиться о стену напротив, которая оставила его без выхода.
Он закричал, пытаясь заглушить тошнотворный страх и грохочущее сердце. Тут он оступился, – пол под ногой оборвался, исчез. Саморядов ухнул в черную пустоту. Что это? Опоясанный этажами атриум гостиницы, и сейчас он, Саморядов, шмякнется о каменный пол вестибюля?
Саморядова окутал шум улицы. Этот шум нарастал, втягивая в себя, точно черная воронка. Саморядов закричал, но из-за уличного гвалта не услышал сам себя. Да и остался ли он самим собой? Он растворился в черном шуме, и напоследок потерял в нем сознание.
5—4
В нос ударил запах краски, щелочи и канализации. Доносилось квохтанье курицы. Она как будто бы передразнивала голос женщины, которая осыпала кого-то жалобами и попреками. Басовитый тяжелый голос лениво отвечал женщине. Раздался шлепок хлесткой оплеухи. Женщина взвизгнула и заплакала, словно подражая куриному квохтанью.
Со стороны проулка послышались цоканье копыт и перестук колес. Мимо подворотни быстро проехала четырехколесная открытая повозка. На козлах одноконной пролетки понурился угрюмый человек в темно-сером кафтане, подпоясанный желтым кушаком. В коляске сидела красивая бледная женщина, похожая на незнакомку с картины Крамского.
Саморядов оглянулся и увидел внутренний дворик, завешанный бельем. Босоногая девочка гладила худого черно-белого котенка, ласково что-то говорила ему.
Простоволосая женщина в длинной темно-синей юбке, в грязных ботиках, в желтой кацавейке выплеснула из жестяного таза помои в подворотню, и они потекли вдоль стены.
– Чего вылупился, мил человек? – спросила рыжеволосая женщина. – Аль приглянулась что ли? Заходи, выпьем чаю, поговорим, – женщина подмигнула Саморядову и засмеялась визгливым смехом.
– Ну, ты, Глашка, даешь! – раздался из глубины дворика грудной голос женщины, скрытой за развешенным бельем.
– Огонь девка, – согласился другой женский голос. Дворик рассмеялся. Подворотня и проулок, отозвались эхом.
Растерявшийся Саморядов поспешил убраться из подворотни. В проулке жались друг к другу приземистые одно и двухэтажные дома. У них был пришибленный испуганный вид, словно Саморядов застал их врасплох.
К скобяной лавке пристроилось питейное заведение с вывеской под старину. На вывеске добродушная улыбка округляла физиономию бородача. А над бородачом подковой изгибалась надпись: «Не горюй!» Саморядов с озадаченным видом уставился на невесть откуда взявшийся трактир в непонятном проулке. Что это за место? Что, черт возьми, происходит?
– А это кто еще такой? – прозвенел чей-то недоуменный голос. Оглянувшись, Саморядов увидел полноватую девушку. На девушке были украшенная лентами и цветами шляпка, глухая серая блузка с голубиной грудкой и высоким воротником, шерстяной жакет с короткими рукавами, длинные перчатки, юбка-колокол, из-под которой выглядывали черные узкие туфли лодочки, перехваченные ремешками. Веснушчатое лицо обрамляла короткая вуаль. Рука в длинной перчатке была продета под руку крупного румяного молодого человека в черном котелке и темно-сером сюртуке. Его шею, точно двойной ошейник, стягивали высокий жесткий воротник и тугой галстук. Парочка выглядела так, словно намылилась на тематическую костюмированную вечеринку. Девушка указала на Саморядова зонтиком-тростью.
– Пугало огородное! – и рассыпала звонкие пригоршни смеха.
– Чья бы корова мычала, – Саморядов окинул насмешливым взглядом странную парочку.
– Никодим, он назвал меня коровой! – девушка скривилась и поморщилась, словно собиралась заплакать.
– Никодим? Даже так? Ну-ну, – Саморядов усмехнулся и покачал головой.
Нахмурившись, Никодим кулаком ударил Саморядова по голове. Саморядов, как подкошенный, рухнул на мостовую. В голове протяжно загудело. А может, это загудел колокол церкви шаговой доступности.
Черты лица Никодима затуманились, и его голова стала смахивать на большое яблоко в черном котелке. А спутница Никодима преобразилась в девушку с картины Ренуара. И вот парочка сделалась плоской, как ростовые картонные фигуры, подстерегающие в фойе кинотеатра. От сокрушительного удара Саморядову показалось, что он рассыпается. Что-то как будто бы оторвалось от него и, позвякивая, покатилось по мостовой.
– У него бомба! – взвизгнула барышня и побежала прочь. Подняв оброненную шляпку, Никодим устремился вслед за девушкой.
Пошатываясь, Саморядов встал, поднял баллончик краски, с недоумением посмотрел на него, засунул в карман куртки, отер локтем разбитое лицо. Чья-то тяжелая рука легла на плечо Саморядова. Саморядов вздрогнул и присел, ожидая удара от Никодима. Но, оглянувшись, увидел грузного усача, ряженного городовым.
5—5
– Нехорошо, – якобы городовой покачал головой. Лоб и затылок лоснились складками. Его маленькие, свиные глазки смотрели устало и недобро.
– Чего уж тут хорошего, – согласился Саморядов, отирая рукавом куртки грязь, кровь и пот с лица.– Актеры совсем того… Полное так сказать погружение.
– Погружение? Какое еще погружение? – ряженый недоуменно посмотрел на Саморядов.
– В гущу неприбранной жизни, – усмехнулся Гена. – Декорации конечно впечатляют. Но переигрывать зачем? Зачем по лицу-то бить? Или это арт-проект такой? Так что ли и было задумано в этом так сказать арт-пространстве? – Саморядов обвел рукой убогую улочку. Из трактира, пошатываясь, вывалился косматый мужик, хрипло заорал что-то отдаленно похожее на песню, но, заметив городового, виновато прикрыл рот широкой грязной ладонью и, пошатываясь, поплелся прочь.
– Не местный что ли? – спросил городовой Саморядова.
– Еще скажи из заграницы, – Саморядов засмеялся и хлопнул городового по плечу. Городовой вздрогнул и побагровел.
– Да как ты смеешь? Я при исполнении, – городовой надвинулся на Саморядова. – Документы!
Саморядов, опешив, вытаращился на ряженого.
– Верю. Верю, – сказал Саморядов.
– Документы! – рявкнул городовой.
– Какие еще документы? Лапы и хвост? Или может вот это? – Саморядов вытащил из кармана баллончик краски.
– Что это? – городовой напрягся и насторожился.
– Это? – Саморядов посмотрел на баллончик. – Это одной бомбистки. Я как раз ее преследовал.
– Это что бомба? – ряженый шарахнулся от Саморядова.
– Да это же краска, – Саморядов пшикнул из баллончика.
– Отдай это мне, – сказал городовой. – Не бери грех на душу. – Саморядов с сомнением глянул на городового и нерешительно протянул ему баллончик. Схватив баллончик, городовой сильным и резким ударом кулака в подбородок сшиб Саморядова с ног. Ряженый сапогом пнул Саморядова в живот. Геннадий скорчился и стал задыхаться.
– Ты что совсем что ли? – с трудом выговорил Саморядов. Городовой поднял его за шкирку, встряхнул и повел в полицейский участок. Городовой сжимал в руке баллончик, время от времени с опаской поглядывая на него.
5—5
Пройдя проулком, они оказались на пешеходной улице. Прохожие в одежде позапрошлого века подозрительно поглядывали на Саморядова. Он с ошеломленным видом вертел головой и не верил своим глазам.
В какой-то момент до него стало доходить, что все это не игра, не бутафория и не декорации. Все это было на самом деле: и та же дама в белом под белым шелковым зонтиком и с маленькой белой собачкой, и тот же слепой шарманщик
Глаза шарманщика были скрыты за круглыми черными очками. Он точно каменное изваяние сидел у галантерейной лавки на перевернутом деревянном ящике и как бы смотрел на витрину магазина женской одежды на противоположной стороне улицы. А такие же неподвижные манекены из-за витрины магазина как бы смотрели на шарманщика. Двигалась только левая рука шарманщика, которая медленно и равномерно крутила деревянную ручку, извлекая из шарманки мелодию уж больно похожую на «Summertime».
К шарманщику подошел худощавый господин в пенсне, с бородкой и тростью. Господин был похож на А.П.Чехова. Он бросил в картонную коробку несколько тихо звякнувших монет, и шарманщик кивком поблагодарил прохожего.
Угрюмый городовой провел Саморядова мимо цилиндрической тумбы. На ней рядом с объявлением ритуальной компании «Купите гранитный памятник со скидкой!» висела потрепанная афиша цирка-шапито, с которой в компании, акробатов, жонглеров и пони склабился рыжий клоун.
Оглянувшись на ходу, Саморядов спросил городового:
– Какой сегодня век на дворе?
Городовой не успел ничего ответить, – под ноги ему упал какой-то сверток. Внутри свертка звякнула разбившаяся бутылка. Вспыхнуло, грохнуло, заволокло черным дымом. Визг женщины, ржанье лошади, крики. Паника.
Кто-то серой тенью метнулся к упавшему городовому и шарахнул его палкой по голове. Оглушенный городовой разжал пальцы, и металлический баллончик покатился по мостовой. Подхватив баллончик краски, серая куртка посмотрела на обомлевшего Саморядова. Это была та самая художница. Она усмехнулась и кинулась прочь. В уши Саморядова впились остервенелые трели полицейских свистков. Они приближались, они окружали.
5—6
– Это все она! Она! – закричал Саморядов вслед девушке, указывая на нее.
Хрипя и вращая оловянными глазами, городовой попытался встать на ноги. Но пошатнулся и повалился на мостовую. Саморядов хотел устремиться вслед за серой курткой, но городовой вцепился в штанину Саморядова.
– Стой! – прохрипел городовой.
– Отстань! – Саморядов дернул ногой и ненароком заехал городовому по лицу. Лязгнув зубами, городовой слегка разжал руку. Вырвавшись, Саморядов побежал вслед за девушкой.
– Стой! – прокричал городовой и засвистел в полицейский свисток. Трель свистка только подстегнула Саморядова.
Тщедушный тип похожий на человека в футляре сухонькой жилистой рукой схватил Саморядова за рукав куртки.
– Стой тебе говорят, – потребовал незнакомец и закричал.– Я его схватил! Схватил!
Саморядов резко оттолкнул субъекта, и тот повалился, опрокидывая стул, смахивая со столика чашки, роняя маленький остывший самовар. Испуганно взвизгнула моложавая женщина в вуалетке, сидевшая за этим столиком с плотным усатым мужчиной в сером костюме. Спутник женщины отшатнулся, спросил:
– Что здесь происходит?
– Держите его! Держите! – подслеповато щурясь, закричал субъект, указывая на удиравшего Саморядова, другой рукой он зашарил по мостовой, ища пенсне и котелок. Саморядов еще быстрее побежал, боясь потерять из вида девушку
5—7
Девушка шмыгнула в подворотню. Он кинулся за ней. Она забежала в заброшенное здание. Пустыми глазницами чернели окна. В сумрачных комнатах разгуливал сквозняк, разнося запах сырой известки, отбросов, мочи.
Из закутка высунулся испуганный человек в лохмотьях. Он увидел странную барышню, а потом странного господина, который преследовал эту барышню. Бездомный, решил, что все это сонный морок, игра теней и воображения.
Между тем, пробежав через анфиладу, девушка скрылась в дальней комнате. Саморядов оступился, – нога провалилась в дыру в сгнившем деревянном полу… Он быстро поднялся и, прихрамывая, кинулся за бомбисткой.
Саморядов ворвался в комнату… Девушка торопливо наносила на дальнюю стену краску из баллончика и что-то бормотала. Она рисовала пиктограммы и иероглифы, которые образовывали линии дверного проема. Под нарисованной притолокой девушка написала: «АКТ».
Саморядов схватил девушку за рукав куртки и сказал:
– Стой!
Она лягнула Саморядова. Саморядов вскрикнул, скорчился и задохнулся от боли в животе. Но все-таки не отпустил девушку.
– Отвали, придурок! – закричала она.
– Не надо насильничать, – раздался позади Саморядова глухой голос бездомного.– А то ведь я того… и ударить могу.
Навалившись на девушку, Саморядов попытался прижать ее к стене между боковыми границами рисунка, обозначавшие дверные косяки. Но теперь там темнел настоящий дверной проем. Как будто бы кирпичная стена уподобилась трухлявому полу и в ней образовалась прямоугольная брешь. Саморядов вместе с девушкой упал туда…
5—8