Его участие в нашей судьбе сводилось к тому, что он брал самую большую палку и нещадно лупил ею провинившихся в чем-либо. Такой великолепный ритуал происходил примерно раз в декаду – большую часть времени Горбовой проводил с квалиирами мужского пола, и лишь иногда снисходил до нас. К сарре относился со снисхождением, даже с толикой уважения, однако остальных это совершенно не касалось.
Говорят, что он евнух. Не знаю, правда ли… Чака рассказывала, что приставшую к нему Заффу отделал дубиной так, словно она попала под горную лавину.
Невероятно силен и живуч. Вот только фехтовальщиком его это не делает. Я вижу движения и понимаю, что даже до последнего ученика мастера Столлруса Гробовому ой как далеко. Правда, это никак не сглаживает силу его ударов, да и удушить голыми руками суровый распорядитель может кого угодно. Даже одной рукой.
Мне крепко досталось по спине. Вместо рукопожатия, наверно.
– Новенькая? Ну и рожа, – бросил он презрительно, пока я пыталась подняться после беспощадного удара. – Смотри не помри ненароком.
– Это кто вообще? – вполголоса шепнула я Игле.
– Горбовой, – хмуро ответила она. Да, с ней надо учиться задавать вопросы так, чтобы получать весь необходимый ответ, а не только его кусочек.
– В смысле, кто он такой и почему может вмешиваться в тренировки? – сердито уточнила я. Опять же, вполголоса.
– Он и есть – тренировки. Распорядитель квалиир. И младший распорядитель каусса.
Я махнула рукой и выяснила остальное у Чаки, гораздо позже, когда нас уже загнали в камеры. А сейчас оставалось утереть сопли и продолжить бой.
Некоторое время пронаблюдав за нами, он знаками показал что-то стражнику у стены. С недовольной мордой тот принес курительную трубку. Горбовой задумчиво набил ее из кисета (на нем были только штаны с широким поясом, однако со специальных крючьев свисала куча различного барахла) и раскурил. Дым он выпускал красиво – кольцо, в него еще кольцо. Пафосно.
Может указывать стражникам? Неплохо, неплохо. Я думала, что квалииры – это такие специальные рабы для утех широкой публики. Вроде как поле для хольстарга в городе Эрвинд, только свободы меньше. А выходит, что старший над нами еще и имеет какие-то дополнительные вольности?
– Ушастая, – негромко бросил он. Я вздрогнула. – Сюда иди.
Отбросив очередную обожженную палку, подошла к нему. Горбовой задумчиво осмотрел меня, велел развернуться. Я почувствовала себя животным на рынке, только вместо цены он, скорее всего, прикидывал: «Сдохнет? Или нет?».
– Спина мохнатая, – недовольно сообщил Горбовой. – Обрить, что ли?
– Вырастет, – угрюмо сообщила я.
Пробовала. Да и не вся спина у меня в шерсти… так, небольшой клиновидный участок от шеи до лопаток, острием вниз. И шерсть короткая. Но густая…
– Заткнись, я тебя не спрашивал.
Я злобно огрызнулась:
– Тебя бы кто спросил.
– Смеешь тявкать без разрешения? – с ленивым интересом проговорил он. – Ну-ну… на первый день королевского подвига дерешься ты.
– Мастер, я не думаю, что Штольц… – начала было Раэ, но Горбовой прервал ее:
– Мне Штольц не указ. Сдохнет – значит слабая. А слабых мы не держим.
Почти без замаха он атаковал снизу, однако я видела движение плеча. У таких парней работает все тело, поэтому внезапными ударами им кого-то удивить сложно. Особенно, если наносящий удар без доспеха – видно каждую мышцу.
Уклонилась, резко шагнула в сторону. Наклонилась за палкой. Он расхохотался, надменно бросил:
– Видишь, Сталь? Эта мышь готова драться хоть сейчас. Загнали в угол, так и рожу кому-нибудь отгрызет. Устрою ей испытание боем.
И пошел к двери в противоположной стене, прихрамывая. Я повернулась к Игле… и снова оказалась на камнях, распластанная, словно лягушка, прижатая твердой подошвой сапога. Услышала над ухом:
– Но со мной, змея, лучше не спорь.
Так мышь или змея?
После того, как он ушел, немелодично насвистывая незнакомую мне мелодию, я хмуро сообщила:
– Я вырву ему горло. Когда-нибудь.
– А вместо него приведут еще кого, похуже, – отозвалась Чака из-под стены. На ее скуле расплывался багровый синяк. Раэ долгое время сохраняла молчание, затем велела поменяться партнерами. Я очутилась перед ней и первый раз за все время почувствовала настоящую опасность.
Знаете, бывает так. Когда в один прекрасный день вместо того, чтоб отшлепать за проказы, отец берется за ремень. Ты еще не понимаешь, в чем дело, но чувство уже здесь, за пазухой, лезет в душу, выныривает со спины и впивается зубами в загривок. Когда человек, проводящий с тобой шутливый спарринг, внезапно решает тебя убить. Когда у кота, играющего с мышью, вдруг негромко урчит в животе.
– Здесь приветствуют только один исход, серая. Смерть, – сумрачно сказала она. – Если ты до сих пор этого не поняла, позволь тебя просветить.
И неторопливая «медведистость» в мгновение ока сменилась грацией речного угря.
При ее-то размерах.
Тут уже в поддавки не поиграешь. Во-первых, у нее в руках бревно ничуть не меньше того, которым пользовался Горбовой. Во-вторых, Раэ дерется всерьез, внимательно отсекая даже попытки контратаковать. А то, что она первый раз при мне показывает, на что способна, может значить несколько вещей одновременно.
Первое и самое очевидное – это еще не весь боевой потенциал. Что делает ее куда опаснее, чем я считала раньше.
Второй вариант – нас не ставят в пары. Строгий взгляд зрителей именно здесь, в Аргентау, не переносит чисто женские бои. Им подавай мускулистых яйценосцев, да побольше.
И третий – ее обычное оружие совсем не похоже на то, что она сейчас держит в руках.
Что также делает Раэ по кличке «Сталь» куда опаснее, чем я считала раньше…
Я смогла уворачиваться от быстрых замахов и тычков секунд десять или даже двенадцать, затем, поняв, что попалась на ложный финт и вот-вот получу на орехи, рискнула пойти на неожиданную выходку – швырнула свою дубинку ей в лицо и бросилась вслед за ней, изогнув руку и коснувшись едва отросшими когтями мощной шеи.
Женщина-воин скрежетнула зубами, но застыла на месте. Я, тяжело дыша, сказала:
– Да-да, знаю. В кауссе будет не так.
Она промолчала, выразительно указывая взглядом на руку. Видимо, не зря у меня когти растут, хоть и замучилась я их подпиливать в свое время. Рукоять меча, во всяком случае, держать категорически неудобно. А здесь их сначала оттоптали сапожищами (многократно, вместе с пальцами!), затем дали отрасти.
Я усмехнулась:
– Убрать? А ты больше не будешь пытаться убить меня прямо здесь?
– Это учебный поединок, – надменно сказала она. – Я не пыталась.
Вздохнув, я опустила руку. Негоже заводить врагов. Во всяком случае, если заводишь врагов, позаботься о том, чтоб это были существа, понимающие шутки… и все такое. Не леди-воительницы в возрасте, всерьез поклоняющиеся богу доблести и воинской славы, о нет.
– Может, и не пыталась, но напугала ты меня сильно. До дрожи в коленях.
– Это тренировка, – сухо сказала Раэ. – Не позволяй своим чувствам повелевать собой. Любого, убившего собрата-квалиира, тут же казнят. Пронзят копьем прямо здесь, или отрубят голову публично – как повезет.
– Прости, – пожала плечами я. – Можешь считать, что я думала о том, как вырву глотку Горбовому.
Сарра долгое время изучала меня взглядом – не насмотрелась в камере за полторы декады? – затем едва заметно усмехнулась:
– Извинения не приняты.
Я опустила ногу на палку, рассчитывая, если что, поддеть ее вверх, опасливо поинтересовалась:
– Почему?
– Потому. Когда ты сражаешься за свою жизнь, то сражаешься хорошо. А на тренировке ведешь себя, как едва оперившийся птенец.
– Гнездо невысоко, – криво усмехнулась я. – И падать недалеко.
– В кауссе не так. Если упадешь – можешь укутываться в погребальный саван.
– Учту, – кивнула я.
Глава 4. В бездну
– Не знаю, кто ты на самом деле, дорогая. Но большая часть синяков уже почти сошла… теперь ты в красивых желтых пятнах, под цвет глаз, – прокомментировал Алеман Штольц, перекладывая на полке бутылочки со снадобьями, снабженные точеными каллиграфическими подписями. – Более того, я склонен утверждать, что и внутренние травмы поджили. Рука как?
– Не беспокоит. Хотя, если по ней достанется еще раз, точно будет перелом, – усмехнулась я.
Единовластным хозяином в небольшой знахарской был он, сухощавый пожилой мужчина из Грайрува. Не удосужилась расспросить его, как он вообще попал сюда… хотя догадываюсь, конечно. Манеры обнищавшего аристократа, который все еще помнит о собственном происхождении. Руки с длинными пальцами, похожими на лапы паука, серебристые волосы, аккуратно зачесанные набок, темные птичьи глаза за круглыми стеклами маленьких очков, непослушная щетка также седых усов.
Безукоризненно белая рубашка с подкатанными рукавами, кожаный жилет с кучей мелких карманов. Некий врожденный или тщательно усвоенный с младенчества стиль в одежде, мягкая речь и неуловимая манерность в поведении.
Правда, губы все время поджимает – то ли из жалости, то ли из презрения.
– Зубы, к сожалению, не вылечу… я же не цирюльник какой.
Я провела языком по обломкам зубов и с досадой покачала головой. Кое-как питаться все еще могу, но о том, чтобы что-то перегрызть, как раньше, не может быть и речи. Клыков жалко. Парадокс – они мне изрядно мешали, и разговаривать, и есть. Как только лишилась их, сразу чувствую себя неуютно. Один только торчит, словно флаг на мачте.
– Вообще никогда не понимала, зачем зубы дают лечить брадобреям.
– Общество назначило человека, ответственного за лица, – усмехнулся лекарь. – А традиции – против них так просто не пойдешь. Нужна или армия, или магия.
– Кстати… я ведь так и не сказала вам спасибо, мастер Штольц. За то, что подлатали меня.
Он, не оборачиваясь, поднял палец вверх:
– Ты не видела, в каком состоянии прибыла сюда. Серо-черный пятнистый мясной мешок. Хорошо, что кости были практически целы – остальное восстановилось. У меня есть одна специальная мазь… и с вашим родом занятий приходится выпрашивать ее фунтами.
– А если убьют? – скептически поинтересовалась я. – Такой мази нет?
– Если убьют, можешь не приходить, – без тени усмешки сказал Алеман. – Тут я уже ничем помочь не смогу.
Я сделала неопределенный жест рукой:
– Была б я еще вольна куда-то ходить…
– Как ни странно, тут моя помощь также не пригодится. За бегство раба полагается смертная казнь, за рабыню – двенадцать лет рудников. Что немногим хуже. Правда, квалииры и тут отличились. За помощь в бегстве так или иначе отрубят голову.
– Миленько. Мастер, может хоть вы что-то знаете об оружии, которым здесь сражаются?
Он повернул голову и вопросительно приподнял бровь:
– Темнят? – И, не дождавшись ответа, заявил, снова занявшись лекарствами:
– Считай это очередным испытанием. Я никогда не видел каусса, однако имел сомнительное удовольствие зреть несколько картин, написанных, так сказать, по мотивам… в общем, из того, о чем я слышал, тебе, скорее всего, предложат на выбор несколько вариантов смертоносного оружия. Но привычных руке среди них не будет.
– Поясните?
– Ни мечей, ни боевых топоров, ни молотов. Насколько я знаю, женщинам-квалиирам запрещены к использованию обычные виды оружия.
Что-то в этом роде я и предполагала. Проблемы появляются не одна за другой, а всегда – сразу, полным букетом. Осталось выяснить, что считается «необычными» видами. И можно ли ими вообще хоть что-то сделать.
Настоящий воин учится всю жизнь, чего уж там…
– Вы сказали, что ни разу не видели каусса?
– Да. А что тебя удивляет? Можно быть человеком, причастным к этому безумию, но считать его нездоровым. Весьма нездоровым, я бы сказал.
– Как тогда попали сюда? – спросила я бесхитростно. Лекарь криво усмехнулся:
– Много вопросов… как тебя там.
– Тави.
– Пусть будет Тави. Хотя король наверняка лично даст тебе имя.
– Король? – в который раз удивилась я.
– Очень любит наблюдать за кровавыми драками. Нередко сам руководит процессом – выставляет пары квалииров, может объявить бойцов. Умело пользуется ареной, чтобы вызвать любовь публики. Надо признать, у него неплохо выходит, демоны б это величество разодрали.
– Можно подумать, у вас какая-то особая неприязнь к нему, мастер Штольц.
– Увидишь, – отрывисто бросил лекарь. – Крайне… неприятный человек. Если вдруг доведется встретиться. Надо отдать должное – как король гораздо лучше прежних. По крайней мере, так говорят местные.
Я поинтересовалась:
– А они не говорили о некоторых манипуляциях с казной, в результате которых она была опустошена на две трети?
Штольц задумчиво спросил:
– К чему ты это?
– Да так… забавная деталь выходит – он спустил кучу золота, набранную, в том числе, и его предшественниками, на амбициозный образец смертоносного оружия. На проклятый корабль, стоивший жизни многим сотням людей.
– Не буду спрашивать, откуда тебе это известно. Но, даже если предположить, что ты говоришь правду – бунтов в Аргентау отродясь не было. Не станет никто поднимать бучу из-за казнокрадства, поскольку любой знает – окажись он на месте короля, все подчистую выгребет.
– А рабские бунты?
– Спроси об этом не меня, – отмахнулся он с пренебрежением. – Любой житель Мабары в ответ сквозь губу высокомерно бросит: да кто ж их считает, такие мелочи. Мол, если есть рабы, то найдутся среди них и недовольные.
Я ехидно сообщила:
– Думаю, таких большая часть.
Алеман Штольц вздохнул:
– Многие смирились. Как многочисленные женщины в ошейниках… как Сталь. Как я, в итоге.
– Но вы же не раб, – возразила я.
– Я смирился с собственным положением. Зря упомянул.
– Что насчет Стали… если мы говорим об одной и той же женщине, я бы крайне рекомендовала не путать смирение и привычку. Если вдруг ей покажется, что можно рвать отсюда когти – будьте уверены, Раэ воспользуется случаем. В ней есть дух бойца.
– В вас всех есть дух бойца. Но ты почему-то заранее ставишь мое умение разбираться в людях – и не только в людях – ниже своего, – невесело усмехнулся он.
Снаружи раздался громкий и требовательный стук. Алеман, слегка повысив голос, произнес:
– Сейчас, неотесанные кретины! Я занимаюсь пациентом!
Пожав плечами, я смолчала. Мысли в беспорядочном вихре крутились вокруг первого дня Королевского Подвига, или как его там правильно называть. Сначала подумала, что речь идет о каком-то абстрактном подвиге, однако Игла сухо рассказала: существует легенда, согласно которой каждый правитель Аргентау, претендующий на престол, обязан на двадцать дней удалиться в леса без одежды, оружия и денег. Это называется Королевским подвигом и занимает вполне определенные дни в году – с пятого числа месяца Шерсти по двадцать пятое.
Действительно ли они так поступают, не может сказать никто. Только растет и ширится Зал Охоты – специальное место, где хранятся головы зверей, добытые во время Королевского Подвига.
Я вспомнила Фастольфа. Мужчина хоть и не субтильный, он мало что смог бы сделать против лесного зверья. Даже верни ему вторую ногу, не справится.
– Это бред какой-то. Оружие, изготовленное безумцами, – неуверенно сказала я.
– А ты наблюдательна, – похвалил Горбовой.
– Дайте мне в руки меч, и я порублю все живое на вашей чертовой арене. Но это… – беспомощно обвела я рукой длинную стену.
– Меч? Нет-нет-нет, – покачал головой он. – Рукояти благородного оружия не должна касаться рука такой твари, как ты.
Я уже говорила, что хочу его убить?
На множестве крепких крючков и подставок висит уйма весьма опасных предметов. Кажется, тут собраны все изделия умалишенных кузнецов и оружейных мастеров, которые только могли раздобыть – боевые молоты со слишком короткими рукоятями, парные (а то и тройные) клинки, ощетинившиеся шипами перчатки, шесты с самыми разнообразными и причудливыми наконечниками.
Присмотревшись к загнутой сабле у дальнего конца стены, тотчас же отпрянула. Это не сабля, это что-то вроде полукруглого клинка, который предполагается держать за среднюю часть. Как таким драться, одни демоны знают.