К этому времени Стросс спихнул с себя дверь и, не вставая, открыл огонь по оборотню. Только после стремительного столкновения со зверем рука дрожала, и пули лупили в стены.
Зверь находился прямо напротив меня. Я видел его налитые кровью глаза, огромную медвежью морду и мощные желтые клыки. Я чувствовал его едкий, до слез из глаз, запах пота и нутряное смрадное дыхание. Я видел смерть, и в этот момент успел подумать о том, как идиотски складывается жизнь. Я мог бы заниматься наукой, изучать мироздание, пытаться взять его под контроль, открывая его тайны, а вместо этого окажусь растерзанным диким зверем прямо в центре лондонских джунглей. Я не задумываясь вскинул руку с пистолетом и выстрелил оборотню в морду. Медведь от подобной наглости присел, взревел, раскинув лапы в разные стороны, словно в устрашении, и неожиданно прыгнул в сторону и бросился скачками по коридору прочь от нас.
– За ним! – рявкнул Стросс, вскакивая на ноги.
Нельзя упустить разъяренного и к тому же раненого зверя. И хотя улица оцеплена, если мы выпустим его из дома, то он устроит кровавую бойню. Снаружи к его появлению никто не готов.
Я успел выстрелить несколько раз ему в спину, но зверь не обратил на пули внимания, как он не обратил бы внимания на комариные укусы. Я даже не уверен, достигли ли пули тела, может, они запутались в длинной медвежьей шерсти. Зверь прыгнул в окно, вышиб его вместе с оконной рамой, на мостовую посыпалось битое стекло, рухнуло массивное тело, которое мгновенно сгруппировалось в медведя и большими скачками понеслось прочь по улице.
Я столкнулся в оконном проеме с Чарльзом. Чуть друг друга на улицу не выпихнули. Стросс оттолкнул меня и выпрыгнул из окна. Я последовал за ним. Мостовая больно ударила в ноги, я не смог удержаться на ногах и завалился на левый бок. Стросс уже был на ногах и побежал вслед за медведем. В падении он потерял шляпу, и я видел пустоту вместо головы, на которой держались очки и шарф. Жуткое зрелище – безголовый полицейский.
Началось преследование. Медведь явно был быстрее нас, но он бежал прямо по улице, я видел его бурую спину, под которой перекатывались могучие мышцы. И мне все меньше хотелось преследовать эту тварь. Пусть полиция охотится за ним. Констебли преградили ему дорогу. Открыли огонь. Но с тем же успехом они могли пытаться остановить локомотив, просто обстреливая его. Зверь раскидал их, как кегли и помчался дальше.
Надо было признать, что погоня бессмысленна. На ногах мы его не догоним. Нужны колеса, но мы сами оставили машины в начале квартала, чтобы добраться до логова оборотня без лишнего шума.
Я попытался найти выход из этого проигрышного положения. И увидел его. Припаркованный у тротуара черный «Бьюик», надежная американская машина, которую можно было попытаться завести без ключа. Подходящие для этого навыки у меня имелись. Я изменил траекторию бега. Оказался возле машины. Открыл дверь при помощи универсального швейцарского ножа, которым можно было делать все, что угодно: банки консервные вскрыть, мясо нарезать ровными ломтями, откупорить винную бутылку и вскрыть чужую машину. Оказавшись на водительском сиденье, я повозился под рулевой колонкой, скручивая необходимые провода, и наконец-то запустил мотор. Хлопнув дверцей, я поехал вперед и через минуту догнал Чарльза Стросса, который, судя по припаданию на одну ногу, изрядно устал. Я затормозил перед ним, перегнулся и распахнул дверцу.
– Прыгай, – потребовал я.
Стросс не стал возражать. Запрыгнул на пассажирское переднее сиденье, тут же закрутил ручкой, опуская стекло, и высунулся из окна.
Я утопил педаль газа в пол. Машина заревела зверем и рванула вперед. Стросс сделал несколько выстрелов по медведю, но ужасно трясло, и он решил поберечь патроны. Тем временем зверь сообразил, что бегство по прямой не лучший вариант спасения, и резко рванул вправо, на соседнюю улочку. Я повернул вслед за ним. Расстояние между нами сильно сократилось. Мы уже наезжали на грубые пятки зверя, когда он неожиданно прыгнул вверх, ухватился за решетку балкона, подтянулся и оказался на нем. Я резко вывернул руль, останавливая машину прямо напротив карабкающегося по балконам на крышу зверя. Причудливое зрелище – медведь альпинистом взбирается на вершину дома, балконы под его весом трещат, сыплют кирпичной крошкой, но держатся.
На мостовую летят цветочные горшки, старые чемоданы, какая-то рухлядь, даже один моноцикл внезапно приземлился прямо перед нашей машиной.
Чарльз Стросс вылетел из машины и бросился к входным дверям дома, на который взбирался медведь. Я побежал за ним. У зверя была фора. Он уже преодолел половину балконов в шестиэтажном доме, а мы лишь вбегали в него. Нам еще предстояло подняться по лестнице на самый верх. Надеяться, что в доме есть лифт, бессмысленно. В дешевой многоэтажке лифты не ставили.
Сердце паровым молотом стучало в груди. В глаза едко вгрызался пот, волосы налипли на лбу, словно пакля, но я держался. Хотя, когда Флумен подписывал меня на операцию «Уэллс», он не говорил, что мне придется охотиться на оборотня в компании человека-невидимки. Я бы тысячу раз подумал, прежде чем вписываться в эту авантюру.
Вот и последний этаж. Стросс на ходу стал снимать с себя пальто, на ступеньки полетели очки и шарф, он завозился с брюками и перед дверью на чердак они полетели вслед за остальной одеждой. Чарльз таял прямо на глазах, растворялся в окружающем урбанистическом пейзаже.
– Отвлеки тварь! – приказал он.
И револьвер, единственное, что еще оставалось видимым из его гардероба, перелетел мне в руки.
В следующее мгновение чердачная дверь сама по себе открылась. Я бросился в дверной проем. На чердаке не было ничего примечательного, кроме крыс, что разбегались из-под ног. Я миновал чердак и выбрался на крышу. Здесь я сразу увидел оборотня. Он стоял на краю и тяжело дышал. Могучая грудина медведя вздымалась и опадала. Глаза блестели от ярости, он решал, куда ему бежать дальше, и понимал, что оказался загнанным в ловушку. И тут увидел меня.
Еще мгновение назад он мечтал только о побеге, а теперь у него появилась четкая осязаемая цель. Медведь весь подобрался, шерсть на его шкуре вздыбилась, словно наэлектризованная, он опустился на все четыре лапы, присел, готовясь к прыжку. Я нацелил на него оба револьвера – свой и Чарльза Стросса, – руки у меня, признаться честно, дрожали, нервы были оголены, сердце выпрыгивало из груди, еще чуть-чуть – и могло случиться короткое замыкание. Я понимал, что пули не остановят эту махину. И если она доберется до меня, то разорвет в клочья. Никто не прикроет мне спину. Никто не спасет в последнюю минуту. Некому спасать. Даже человек-невидимка куда-то запропастился, хотя давно должен был вступить в игру.
Медведь бросился на меня. Я выстрелил из обоих стволов. Кажется, попал, но пули не оказали должного эффекта на оборотня. Какая глупость – ходить на охоту на перевертыша без соответствующего оружия. Я видел несущуюся махину хищника, понимал, что, быть может, это мои последние секунды на земле, успел даже пожалеть о том, что так бездарно потратил жизнь, а мог бы принести пользу миру, как что-то ударило медведя в бок.
Словно локомотив протаранил оборотня. Он отлетел к краю крыши, кувыркаясь в воздухе, приземлился на лапы, и тут же ударил наотмашь воздух, словно разгонял стаю невидимых шершней. Он яростно дышал, крутил мордой из стороны в сторону, но не видел противника. Это выводило его из себя. Я почувствовал неземное бешенство, овладевающее оборотнем. Он встал на задние лапы и зарычал. В то же мгновение что-то невидимое ударило его в грудь, и он опрокинулся на спину. В падении попытался ударить врага, но не видел его, и лапа вновь разорвала пустоту.
Я боялся стрелять. С одной стороны, пули не причиняли особого вреда оборотню. Но ведь если пуль много, то критическая масса будет преодолена, и медведь окажется поверженным. В этом рассуждении был определенный резон. С другой стороны, я боялся случайно попасть в Чарльза. Человек-невидимка мог быть повсюду. Я не сомневался, что это он наносит удары по оборотню. Если я своими неуклюжими действиями выведу невидимку из игры, то останусь один на один с разъяренным хищником, который не станет даже размышлять – съесть меня на ужин или приберечь на завтрак. Разорвет прямо на месте, а потом слижет всю кровь с крыши.
На этот раз медведь быстро поднялся на лапы и замер, осматриваясь по сторонам в поисках невидимого врага. Неожиданно в воздух сам по себе взмыл деревянный ящик, который раньше был заполнен песком на случай пожара, и обрушился на спину медведя. Оборотень крутанулся на месте, заревел и ударил пустоту правой лапой, а потом нанес удар левой. В воздухе прямо перед мордой хищника появились три красные кровоточащие полосы, Медведь победно взревел и бросился на помеченное пространство, в котором скрывался его враг. Он видел кровь, которой истекал воздух, и бил прямо в него. Удар за ударом. Каждый новый удар проявлял новые кровавые полосы, так что вскоре пространство перед медведем оказалось заштриховано красным. Но к чести Чарльза Стросса, он не издал не единого звука, словно язык себе отгрыз. Он попытался уйти в сторону, избежать когтей оборотня, но медведь не дал ему это сделать. Он резко бросился вперед, схватил в медвежьи объятья невидимку и стал стискивать, ломая кости.
Я видел, что Чарльз терпит поражение, но не успел ему помочь.
Я не заметил, как это произошло. Вот они стояли, раскачиваясь из стороны в сторону, – медведь и кровавое пятно, и вдруг медведь точно получил резкий толчок, опрокинулся на спину, увлекая невидимку за собой. В смертельном танце никто из них не заметил, как они оказались у края крыши. Падая на спину, медведь перевалился через край и, увлекая невидимку за собой, полетел вниз.
Я бросился к краю крыши, несмотря на то что отчаянно боялся высоты, перегнулся и посмотрел вниз. На тротуаре лежала неподвижная туша медведя, вокруг его головы расплывалось кровавое пятно. Внезапно тело вдруг поплыло, словно нагретая на огне восковая фигура, и из-под медвежьей шкуры показалось поломанное мертвое человеческое тело.
Человека-невидимки нигде не было видно.
Глава 8. Двуглавый
Когда я в первый раз увидел Айэртона Никольби, удивился только его росту. Огромный человек, семь с лишним футов в высоту, и широкий в плечах настолько, что ему пришлось боком протискиваться во входную дверь, иначе встречу с Уэллсом пришлось бы проводить на пороге дома, на потеху всем соседям и любопытствующим прохожим, которые в последнее время кружили словно стервятники по Бромли-стрит.
Поскольку о человеке-невидимке, прервавшем кровавую жатву Потрошителя, не писал только ленивый, обыватели мгновенно заинтересовались создателем такого чуда и первые несколько дней обивали порог нашего дома, пытаясь лично познакомиться с Гэрбертом Уэллсом. Его это изрядно злило. Он порывался спустить на любопытствующих бойцовых собак, которые порвали бы их в клочья. И его нисколько не останавливал тот факт, что для начала ему пришлось бы завести этих собак. Но этому шагу препятствовало два обстоятельства. Первое – у Уэллса была дикая аллергия на собачью шерсть. Второе – кошки Уэллса вряд ли одобрили бы новых жильцов. Может быть, поэтому Пират стал чаще приходить и маячил на крыльце, отпугивая своим воинственным видом непрошеных гостей, которые теперь стали более осмотрительны и держались на расстоянии от дома, изображая праздных гуляк.
Айэртона Никольби мы сперва тоже приняли за одного из досаждающих гостей. И Уэллс отправил меня спустить его с крыльца, если он такой умственно ограниченный, что не понимает, что его присутствие возле нашего дома нежелательно. Штраус, который обычно ничему не удивлялся, хранил невозмутимый вид и не давал оценку ничему происходящему в доме, сказал, что хорошо было бы, чтобы господин Уэллс создал для себя отпугивающую сигнализацию. Хотя бы и привидений на службу призвал, которые бы нагоняли жути на всех окружающих, что заставило бы их тысячу раз подумать, прежде чем надоедать такому важному господину. Неожиданное негодование Штрауса сильно удивило меня и буквально шокировало Уэллса, который привык к безмолвию и невозмутимости своего дворецкого. Но есть на свете такие живчики, которые смогут допечь даже фонарный столб.
Увидев Айэртона, я усомнился в собственных силах, а потом вздохнул облегченно, когда великан сказал, что пришел к господину Уэллсу от профессора Моро, его старого товарища. Я уже встречал ранее в работах Гэрберта упоминание этой фамилии, поэтому поспешил доложить Уэллсу о посетителе. Он сказал впустить его.
В это же время я с жадным любопытством разглядывал гостя. Как я уже говорил, он был исполинского роста, отчего при входе ему пришлось сильно наклоняться. Тело его скрывал огромного размера плащ. На голову накинут капюшон, отчего я не мог увидеть его лица. Только темноту, откуда шел голос. У него были огромные руки с мощными кулаками, каждый размером с мою голову. Не хотел бы я оказаться на боксерском ринге с таким соперником. Правда, я очень сомневался, что кто-то рискнул бы выйти с ним на ринг, ведь это чистой воды самоубийство. На ногах у него были сапоги, заляпанные глиной, которой на нашей улице от самых бриттов не водилось. Это говорило о том, что Айэртон приехал к нам издалека.
Когда Айэртон вошел внутрь, сразу показалось, что наш дом очень маленький и тесный. У меня начала разыгрываться клаустрофобия. Айэртон снял плащ и небрежно бросил мне, так что я оказался погребен под мокрой тканью. Пока я выпутывался, Айэртон прошел в гостиную, где его ждал Уэллс. Одежда гостя никак не хотел успокаиваться на вешалке. Она была настолько тяжелой, что перевешивала ее и падала. Я мучился, пока мне не надоело, и я сложил плащ большим холмом на полу при входе.
Когда я вошел в гостиную, первое, что увидел, – две огромные головы. Я зажмурился, решив, что мне это почудилось, но когда я открыл глаза, головы никуда не делись. Туловище гостя венчали две косматые головы – одна с черными волосами, другая с рыжими. Обе головы разговаривали с Уэллсом, который сидел напротив гостя и ничему не удивлялся.
И я искренне не понимал невозмутимость Гэрберта. Наш гость был двуглавый. Над его плечами на массивных шеях возвышались две головы с крупными, грубыми чертами лица, точно высеченными топором. Они были похожи: два больших кривых носа, оттопыренные уши и огромные блестящие черные глаза, одновременно пугающие и завораживающие. На одной голове волосы были черного цвета, на второй – рыжими.
– Профессор Моро передает вам свое почтение и информирует, что вступил в заключительную стадию своего проекта «Остров». Как уже ранее мы имели честь вам сообщить, профессор хотел бы видеть вас у себя в гостях, а также он просил вас уделить время размышлению над его предложением, которое мы озвучивали вам некоторое время назад, – говорил черноволосый.
Рыжий отмалчивался. Он хранил невозмутимость, и мне даже показалось, что эта голова не живая, а кукольная, приделанная к плечам великана по какой-то нелепой прихоти, но вот и она заговорила.
– Также от своего лица, Монтгомери Никольби, я гарантирую вам безопасное путешествие в Резервацию и благополучное возвращение. Никто из островитян не тронет вас и ваших друзей.