– А знаете, мистер Флавий… – наконец-то заговорил голос.
«ДАААААААААААААА! ДААААААААААААА!» – мысленно возликовал Смерть (и все это под внезапно ворвавшийся в его сознание Rock-n-roll).
– …на моей практике, а стало быть, на практике всей Службы реинкарнации, такое случается впервые…
Соло на бас-гитаре.
– … поэтому вопреки инструкции я должен передать ваше дело.
Огни погасли; занавес упал.
Душа всполошилась:
– Простите, что вы сказали?
Голос заговорил громче:
– Ваше дело. Я вынужден передать его…
– Нет, – перебила его душа. – До этого.
– Это случай на нашей практике первый, – немного растерянно повторил голос, – поэтому…
– Не на нашей, а на вашей…
– Что простите?
– Изначально вы сказали, что этот случай первый на вашей практике. То есть на практике всей Службы реинкарнации, так?
– Так, – подтвердил голос. Растерянности в нем поприбавилось.
– Получается, вы Глава Службы реинкарнации?
– Ну да. А что?
– Изя, ты?! – радостно воскликнула душа.
– Откуда вы… Вы кто вообще?
Широко улыбнувшись, душа начала призывно размахать руками, давая собеседнику понять, что он знает правильный ответ.
«Изей» кроме Смерти Главу Службы реинкарнации никто больше не называл. Также как и «плешивым Агасфером». Но это случалось довольно редко и то только потому, что тот дразнил его…
– Дистрофокл? – осторожно предположил голос.
Вот именно так он его и называл, но сегодня Смерть был совсем не в обиде.
– Ну а кто?! Я конечно! – широко развела руки в стороны душа, открывая объятия.
– Как? Почему? Кто? То есть… Что ты тут делаешь? – терялся в догадках голос.
– Нууу… – печально протянула душа. – Если в ваших краях так нынче встречают старых друзей, тогда, конечно, слушай. Значит, дело было так…
– Вот зачем ты опять начинаешь?! – более узнаваемо проворчал голос. – Сейчас я тебя выпущу, потерпи минутку и никуда не уходи.
Наблюдая за удаляющимся темным силуэтом, Смерть усмехнулся и не одобряюще покачал головой:
– Интересно, куда, по его мнению, я могу пойти?
Он надеялся, что все изменения в его старом товарище с момента их последней встречи коснулись только голоса, преимущественно из-за искажения динамиками, не головы. Ему очень хотелось ускорить то, ради чего он здесь оказался. Раз уж все так благополучно обернулось, грех этим не воспользоваться.
16
В последнее время Глава Службы мрачных жнецов взял за правило чаще бывать на свежем воздухе. Вот и сегодня Сир Орхус вальяжно прогуливался по парку, откуда открывался замечательный вид на здание Небесного суда. Под щебетание райских птичек он с величайшим удовольствием отметил, что количество неприкаянных душ на главной площади снова возросло, а значит, и очередь в Чистилище увеличилась. Сей факт означал лишь одно: его жнецы справляются с поставленной задачей, его злейший враг – нет. И данное обстоятельство согревало его лучше майского солнышка. Ведь, если тенденция сохранится, в его судьбе гарантированно наступят самые благоприятные перемены.
Мечтательно насвистывая, Глава Службы мрачных жнецов в наипрекраснейшем настроении продолжил свой путь.
17
Чтобы встрече старых друзей ничего не мешало, Иезекииль пригласил Смерть в свои личные покои. И под покровом ночи, поскольку лишние вопросы не нужны были ни одному, ни второму, они покинули Службу реинкарнации.
В вопросе выбора жилища Иезекииль излишней скромностью не отличался: дом у него был большой, внутреннее убранство богатое, даже слуга выглядел, как существо с тонкой душевной организацией, не то что Бравус. Что для Смерти не могло остаться незамеченным. Но оно таковым должно было оставаться, поэтому он, подавив в себе желание, пристыдить друга и открыть ему глаза на то, в какой неоправданной роскоши тот живет, закрыл на это свои. И чтобы подольше их не открывать, прямо с порога, не дожидаясь соответствующего предложения-дозволения, распорядился принести ему выпить, в своей излюбленной, не самой вежливой манере. После чего начал искать, куда поудобнее «кинуть кости».
Меркель, так звали слугу, от отсутствия манер у незваного гостя немного ошалел. А когда тот, бесцеремонно начал ему приказывать, окончательно выпал в осадок. Хозяин дома, естественно, обратил на это внимание, поэтому продублировал приказы в привычной для него уважительно-нетребовательной интонации. И отдельно – с личной просьбой о должном гостеприимстве. Слуга кивнул, но каждое свое телодвижение начал выполнять с максимально демонстративной неохотой.
Иезекииль понимал, что таким образом ему выказывается несогласие с происходящим, поскольку Меркель за долгие годы службы был избалован куда более обходительным отношением к своей персоне от куда более высокопоставленных гостей, нежели Смерть. Не говоря уже об облике обычной души, в котором он перед ним предстал. Но как объяснить другу, чтобы тот вел себя повежливее, хотя бы из соображений своего текущего внешнего вида, положения и статуса, пока не представлял. Иезекииль слишком хорошо знал Смерть и отдавал себе отчет в том, какая последует реакция, если он только заикнется о чем-то подобном. Нежелательная. Это если повезет. А скорее всего, крайне нежелательная. Или крайне-крайне нежелательная, все-таки они столько лет не виделись и, кто знает, насколько за это время характер его друга стал невыносимее. К тому же начни он объяснять Смерти, что не каждый слуга «приказали-выполняй», рано или поздно могло всплыть, что они с Меркелем в «особых» отношениях, а Иезекииль об этом вообще не хотел распространяться. Поэтому, выбирая из двух зол меньшее, он выбрал то, при котором слуге какое-то время придется побыть в услужении у строптиво-сварливого гостя. В надежде, что Меркель не сильно обидится.
Смерть же, не подозревая о кипящих у него за спиной страстях, распластался на диване из кожи потомков переродившихся единорогов и продолжил рассказ о перипетиях собственной жизни, который начал еще в Службе реинкарнации, сразу после того, как они с Иезекиилем решили, что будут дожидаться темноты. И надо заметить, что до того, как перед ними предстал бочонок божественного нектара, изъятый из «закромов родины» по наконец-то наступившему для этого поводу, этот рассказ был скорее повествовательным, тогда как сразу после – резко прибавил в животрепещущности и драматизме. При этом скептицизм Иезекииля по поводу реальности этих событий, наоборот, сначала еле сдерживался, а сразу после – резко пошел на убыль, пока и вовсе не утонул в слезах братского сочувствия.
В связи с чем скорость потребления божественного нектара существенно увеличилась.
Когда же его запасы иссякли, тонкая душевная организация Меркеля подверглась суровому испытанию во второй раз: ему было приказано метнуться в ближайшую лавку за новым бочонком. Причем, приказ поступил напрямую от Иезекииля и без каких-либо смягчающих интонаций. На слугу было печально смотреть. Но это в трезвом виде, а поскольку таковых рядом с ним не оказалось, ему не оставалось ничего иного, как беспрекословно подчиниться.
Забегая наперед, Меркель отсутствовал два дня. Не потому, что он так сильно обиделся, хотя это тоже, а потому, что чудотворный напиток на Небесах был не только в почете, но и в дефиците, и за ним пришлось сначала изрядно побегать, чтобы найти, а затем выстоять огроменную очередь, сравнимую разве что с очередью в Чистилище. Единственный плюс: эта очередь в отличие от той состояла исключительно из слуг знатных вельмож, отчего мало-помалу продвигалась.
Однако, что Смерть, что Иезекииль даже не заметили, как пролетело это время, настолько их поглотила ностальгия. И без божественного нектара они с превеликим удовольствием повспоминали интересные моменты из хронологии своей дружбы. Началось все, естественно, со знакомства.
Впервые Иезекииль встретил Смерть еще в свою бытность человека. В тот день, будучи жестоко избитым, он в предсмертной агонии просил Господа поскорее прекратить его мучения и забрать в Свое Царствие. Но вместо столь желанного, озаренного светом, посланца Небес, предвещающего окончание его мучений, к нему подошел какой-то оборванец в грязных серых лохмотьях. Тогда Иезекииль подумал, что это какой-то нищий или бродяга – доходяга, одним словом. Лицо его было скрыто капюшоном, но чрезмерно худощавые кисти рук, выглядывающие из-под того, что когда-то очень давно было одеждой, на иные мысли не наводили.
Как ни в чем не бывало, незнакомец подошел к Иезекиилю и сел на близлежащий камень. Это был совсем небольшой валун, но его это не смутило. Как не смутило и то, что практически у его ног истекал кровью мужчина, которого другие мужчины, в доспехах, привязывали веревками к лошадям.
При этом запомнился человек в сером не столько своей бесцеремонностью, сколько всемерной заботой о ближнем. Через совет. Солдатам он тут же начал подсказывать, как правильно завязывать узлы так, чтобы человеческая конечность не просто сломалась в суставе, а действительно полностью отделилась от тела, бедолаге – как морально подготовиться к боли, которая теперь его ожидала. Не к той, от избиения, что сравнима разве что с легкой внешней стимуляцией нервных окончаний, а к настоящей – от которой в считанные доли секунды можно сойти с ума, еще до полного отделения конечностей от тела. Причем это в лучшем случае, тогда как худшее настанет, если этого не произойдет.
Конечно, тогда Иезекиилю было совсем не до смеха, зато теперь он вспоминал те времена хохоча. Особенно, когда воспоминания дошли до того момента, как Смерть обматерил лошадей – за то, что они дернулись раньше времени, и в итоге его с ног до головы обдало кровью разорванного на куски арестанта.
Но самое смешное в этой истории другое: по большей части Иезекиилю удалось избежать тех невыносимых болевых ощущений, которыми застращал его Смерть. Вернее, как ему это удалось. Своим шестым чувством Иезекииль догадывался, что перед ним сидит не живой человек, да и не человек вовсе, но, когда тот излишне эмоционально начал выкрикивать ругательства, как обычный смертный, это на долю секунду отвлекло его мозг от происходящего и позволило не лишиться рассудка. А уже в следующее мгновение, по счастливой случайности, умереть от обычного сердечного приступа, не корчась от боли в луже собственной крови. Получалось, что Смерть сам лишил себя того зрелища, на которое специально пришел посмотреть, заполнив для этого неимоверное количество формуляров и испытав на себе все прелести бюрократического аппарата Небесной канцелярии.
– Если бы ты только видел свою недовольную этим фактом рожу! – весело воскликнул Иезекииль.
– Ты бы на свою посмотрел, когда понял, кто я такой, и для чего пришел к тебе на самом деле! – усмехнулся в ответ Смерть.
– Да я, между прочим, сразу и догадался, – похвастался Иезекииль.
– Да брешешь ты все! – возразил Смерть. – Я точно помню, что неприятный запах появился позже.
– Вообще-то…
Слово за слово, и диалог друзей перетек в плоскость выяснения отношений. Касаемо недовысказанного и уважения, в частности. Перетек ненадолго, до первых осколков дорогущей китайской вазы.
– Извини! – виновато произнес Смерть, понимая, что перегнул.
– И ты меня, – невесело вздохнул Иезекииль, разглядывая сотни поблескивающих на пробивающемся сквозь витражные окна дневном свете частей некогда единого целого, пытаясь принять невосполнимость потери.
Расставив иные неразбившиеся предметы интерьера по местам, и убрав в сторону осколки, они как ни в чем не бывало вернулись к воспоминаниям о своей следующей встрече. Сойдясь во мнении, что состоялась она при стечении довольно странных обстоятельств. Но при этом она стала для их дружбы судьбоносной.
Обстоятельства же были следующие:
Первое: Смерть ни с того ни с сего получает назначение на должность Единоличного Судьи Страшного Суда. К тому же он жнец, а такое ранее никогда не практиковалось.
Второе: своего приемника Смерти фактически приказывают (безапелляционно предлагают) выбрать из душ, томящихся в Чистилище. Что является даже еще большим новаторством, нежели назначение жнеца Судьей.
Третье: в числе таких душ оказывается Иезекииль. Вернее, необъяснимым образом остается. Поскольку, не будучи азартным ни при земной жизни, ни после и до сих пор, он накануне их встречи со Смертью как умалишенный начинает биться об заклад со всеми душами, находящимися на тот момент в Чистилище. Причем, по любому поводу, даже заведомо проигрышному. И неважно на что: интерес, желание или что-то еще. Что самое интересное, продолжается это ровно до того момента, как он проспоривает свою очередь на Страшном Суде. Затем все желание с кем-либо о чем-либо на что-либо спорить у него как будто отшибает, пелена перед глазами развеивается, а сознание проясняется. И пусть с душой, которой он проспоривает свое место на Страшном Суде, они попросту меняются местами, ибо ее очередь шла сразу же за Иезекиилем, именно это предопределяет его судьбоносную встречу со Смертью. То есть окажись он на Страшном Суде согласно своей изначальной очереди, они бы никогда не встретились, не подружились, и естественно, сейчас бы здесь не сидели и не разговаривали. А так Иезекииль по итогу конкурса получил должность мрачного жнеца и вместо Рая или Ада продолжил свою карьеру на Небесах.
При этом сам конкурс на замещение вакантной должности мрачного жнеца прошел без видимых отклонений, если не учитывать тот факт, что его временные рамки существенно сократили – с месяца до суток. Но с другой стороны, в нем участвовало всего десять душ и все кроме Иезекииля показали себя либо слишком порочными, либо до тошноты благочестивыми, так что мрачными жнецами им стать было не суждено ни при каких обстоятельствах.
Однако выбором лучшего из худших, как могло показаться на первый взгляд, это не являлось. И в компетентности своего приемника Смерть ни на секунду не усомнился, как и был уверен в том, что, если бы на тот момент в Чистилище было не десять душ, а сто или даже тысяча, его выбор все равно бы пал на Иезекииля: он идеально подходил для такой работы.
В чем Смерть еще раз сумел удостовериться в процессе передачи опыта. И хотя эти сроки также были ужаты донельзя, «учитель» с гордостью принимал присягу у «ученика», не сомневаясь, что за три дня, отведенные свыше, он передал ему больше навыков и знаний, чем кому-либо другому мог передать за полагающийся для этого год. До тонкостей, Смерть не сомневался, Иезекииль дойдет своим умом.
Не дошел.
Мрачным жнецом он пробыл всего час. Точнее, пятьдесят шесть минут и сорок с небольшим секунд. Ровно столько времени потребовалось Иезекиилю, чтобы сопроводить в Чистилище того, кого он сопровождать туда ни в коем случае не должен был. И хотя формально он был в этом не виноват, ибо действовал строго по должностной инструкции, а полученный им при обучении опыт объективно не позволял поступить иначе, данную ошибку признали непростительной, и его, как виновного, приговорили к немедленной отправке в Небытие. Лишь своевременное вмешательство Смерти спасло его от неминуемого распыления в Вечности…
– Ох, и перетрухнул же я тогда! – признался Иезекииль, по-прежнему с ужасом вспоминая события того дня.
– Я помню, – согласно покачал головой Смерть. – Получилось на тоненького.
– А ты, кстати, мог бы и пораньше явиться на помощь, не дожидаться, когда палач занесет надо мной меч, – с нескрываемой укоризной в голосе произнес его друг. – Получилось, конечно, эффектно, но меня до сих пор трясет только от одной мысли о том, что произошло бы, промедли ты еще хотя бы на секунду.