– Я же уже извинился за это. К тому же по-другому поступить было нельзя, ты же знаешь.
– Да знаю, я знаю, расслабься! – улыбнувшись, отмахнулся Иезекииль. – Главное, что все хорошо закончилось.
– Ну да.
– Единственное, ты мне так и не рассказал, откуда у тебя была уверенность, что твой план сработает?
– Я разве не говорил? – ухмыльнулся Смерть, как бы припоминая. – Не было никакой уверенности.
– В смысле?
– Сам подумай, как я тогда хоть в чем-то мог быть уверен?
Иезекииль побледнел. И встал.
– То есть на кону стояла моя жизнь, а ты положился на простой авось? – возмутился он.
Возникла пауза. Смерть понимал, что от него требуют немедленно объясниться, но он не то чтобы торопился. Неспешно собираясь с мыслями, подбирая нужные слова, по сути, издеваясь над своим другом, как он это умел и любил делать. Каждый раз, когда выдавался удобный для этого случай. Если не выдавался, Смерть искусственно и искусно его создавал. Как сейчас.
В итоге Иезекииль, будучи больше не в силах сдерживать подкатывающие к горлу негативные эмоции, первым нарушил молчание.
– То есть ты, не будучи полностью уверенным в том, что это сработает, все равно на это пошел?! – негодуя, воскликнул он.
Не зная, что ему на это ответить, Смерть пожал плечами.
– Да как так можно вообще?! – продолжал воспаляться Иезекииль. – А если бы тебя казнили вместо меня?! Или, что еще хуже, вместе со мной?! Ну чего ты молчишь?!
Проведя визуальную инспекцию интерьера на предмет того, что может прилететь ему в голову, Смерть ответил:
– Ну не казнили же. – И на всякий случай придвинул к себе ближайшую диванную подушку. Однако вместо того, чтобы добить в доме то, что еще недобито, его друг как-то резко погрустнел, обмяк и плюхнулся в таком виде обратно в кресло. Улыбнувшись, он пододвинулся к нему поближе: «Да не кисни, все же хорошо закончилось. Прежде чем взять всю вину на себя, я сперва-наперво крепко подумал. Получалось, что раз я нужен им, то меня бы они, скорее всего, не казнили, а раз ты нужен мне, то и тебя тоже».
– Ключевое словосочетание здесь: «скорее всего»! – недовольно фыркнул Иезекииль.
– Извини, брат, своей головой я здесь рисковал не меньше, чем твоей.
– Сволочь ты редкостная! И самомнение у тебя завышено!
– Что есть, то есть. – Смерть придвинулся к Иезекиилю еще ближе, с расстояния вытянутой ноги до вытянутой руки. – Мир?
– Мир, – хлопнул тот его по ладони. Затем спросил: «А на судебный процесс ты ко мне, почему не пришел?»
Смерть нахмурился: теперь не до шуток стало уже ему.
– Можно я не буду отвечать на этот вопрос? – попросил он.
– Да нет уж, выкладывай! – настаивал Иезекииль. – Ты прекрасно знал, что меня ожидает на том судебном процессе, как там сложно обходиться без чьей-либо моральной поддержки и что кроме тебя мне этой поддержки ждать было неоткуда. Тем не менее ты не пришел. Почему?
«Потому!» – хотелось ответить Смерти, но он понимал, что на этот раз ни отшутиться, ни соскочить не получится. Однако честно сказать, чем он на самом деле занимался, в то время как нутро его друга выворачивали наизнанку словно перчатку, ему виделось не лучшей идеей. Пусть даже вымаливанием прощения для этого самого друга он и занимался. Ему пришлось наступить на горло своим непоколебимым принципам, и он не хотел об этом рассказывать. Поскольку одно дело вымаливать прощение для непутевого мрачного жнеца, который не смог определить, что перед ним стоит не обычная человеческая душа, а тот чье имя ему вслух даже произносить запрещено, и совсем другое – для абсолютно в этом плане невиновного. Причем обвинители о невиновности Иезекииля были осведомлены, и, что самое противное, даже не скрывали этого. И все равно настояли на проведении судебного процесса и вынесении смертного приговора. Чем лишний раз всем дали понять, что именно они являются законом и справедливостью. При этом для всех несогласных с приговором их двери оставались открытыми. В любое время они с радостью готовы были выслушать любые пресмыкания на этот счет.
Но перед ними Смерть пресмыкаться не собирался, ибо считал бессмысленным тешить их самолюбие, раз на итоговый вердикт это никак не повлияет. Поэтому и пропустил назидательный судебный процесс, без вынесения высшей меры наказания по которому, нельзя было достигнуть достаточной степени назидательности.
Касаемо назидательности ему сообщил лично тот самый высокородный узник Чистилища, которого по незнанию сопроводил туда Иезекииль, и которого Смерть потом из него забирал и сопровождал вплоть до Отчего дома, в надежде вымолить прощение за оплошность, допущенную его непутевым учеником. И еще раз подтвердил Отец этого самого высокородного узника Чистилища, когда самолично вышел встречать обиженного Сына. Как бы Смерть перед ними обоими и по отдельности не распинался, не просил, не умолял и не взывал к всепрощению, к которому они, кстати, сами призывали остальных в качестве базиса мирного сосуществования, в своем решении Отец и Сын остались непреклонны.
И тогда Смерть психанул. Униженный и оскорбленный, не в силах больше мириться с несправедливостями этого мира, он выдвинул им ультиматум. ИМ! ВЕРШИТЕЛЯМ СУДЕБ! Неправильный взгляд в чью сторону наказывался немедленным вырыванием глаз, а малейшее неповиновение – распылением в Пустоте. А за ультиматум Смерть даже не знал, что с ним сделают. И, естественно, никакой натяжки не хватит, чтобы назвать его действия четко спланированной акцией, как он впоследствии обрисовал это Иезекиилю. Впоследствии – потому что на этот раз комариный писк был услышан. Более того, прощен.
Именно эту горькую правду жизни Смерть хотел сохранить в тайне, как из личных соображений, так и согласно подписке о неразглашении. А потому вопрос о том, как в данной ситуации сохранить дружбу с Иезекиилем, оставался открытым. Причем он понимал, что даже если сейчас опустить все «но» и рассказать, как все было на самом деле, это станет еще большим испытанием для их дружбы, нежели его поймают на лжи. Убежать, неожиданно вспомнив про не выключенный утюг, теперь тоже не получится. Оставалось только одно: частичная правда. Во всех отношениях она виделась предпочтительнее всей правды или вообще никакой. К тому же Смерть не лукавил, когда рассказывал Иезекиилю, каким образом ему для него удалось добиться не только отмены обвинительного приговора, но и выторговать сохранение карьеры. Не горе-жнеца, конечно, но в Службе реинкарнации, перебирать бумажки. Что, учитывая обстоятельства, являлось вполне пристойным.
И поскольку одно очень хорошо увязывалось с другим, именно в это русло Смерть решил перевести разговор:
– Конечно, знал. И о суде, и о том, что кроме меня тебе поддержки ждать неоткуда. Но я не мог прийти, пришлось много кого подмазывать, дабы освежить свою репутацию Незаменимого. К тому же я прощупывал почву по поводу твоего дальнейшего трудоустройства. Или ты хотел после освобождения шататься по Небесам без дела?
– Да нет, – смягчился его друг. – Спасибо тебе, конечно…
– Тогда в чем дело? – осторожно поинтересовался Смерть.
– Даже не знаю, как это объяснить, – замялся Иезекииль. – Какое-то странное чувство.
– Зато я знаю, что это за странное необъяснимое чувство, – подхватил Смерть. – Это похмелье.
– Похмелье?
– Конечно.
– Это не может быть похмелье, – возразил Иезекииль. – Я себя прекрасно чувствую: ни головной боли, ни тошноты, даже сушняка нет.
– От божественного нектара другое похмелье, дурень, – улыбнулся Смерть. – Вернее, это даже не похмелье вовсе, а побочный эффект от испарения его остатков из коры головного мозга.
– Что?! – ни капельки не поверил в это Иезекииль. – Какой еще побочный эффект?! Какие испарения?! Думаешь, я раньше никогда не пил божественный нектар?!
– В таких количествах даже я его никогда не пил, – продолжил гнуть свою линию Смерть. – Но о чем говорю, понимаю прекрасно, поэтому не грузись и просто поверь моему богатому жизненному опыту. А если тебе нужно научное обоснование данного феномена, сходи в Библиотеку. Но потом. Сейчас же сходи за нюхательным табаком.
– Это еще зачем? – удивился Иезекииль.
«Ну, во-первых, отвлечешься, а во-вторых, как следует прочихаешься».
– Снимает данный вид похмелья.
– Ты уверен?
«Еще бы! Стены от соплей неделю будешь оттирать. Это если твой недослуга согласиться тебе помочь, а так – все две».
– Сто процентов, иначе бы не предлагал. Проверено лично. Заодно и ты убедишься в моей правоте.
– Ладно, пойду в кладовой поищу, – согласился Иезекииль и удалился из комнаты. Тем более ему нужен был перерыв: осмыслить услышанное, а еще лучше – забыть все как страшный сон. А с другой стороны, чего он ожидал от этой встречи? Что его друг как по мановению волшебной палочки в одночасье измениться? Хотя, стоит признать, некоторые зачатки изменения к лучшему в нем все же начали прослеживаться. И это касается не только внешнего вида.
Минут через десять Иезекииль вернулся. В руках он держал бутылку пива, поскольку нюхательного табака у него отродясь не водилось, а возвращаться с пустыми руками было себе дороже.
– Извини, брат, табак, видимо, закончился. Зато я нашел вот что, – радостно продемонстрировал он пиво. – Настоящее! Последняя бутылка осталась.
Из принятого на время лежачего положения Смерть перешел обратно в сидячее:
– И зачем она нам? – без особого энтузиазма поинтересовался он. – Соревноваться у кого дальше струя?
– Так а… – Рот у Иезекииля открылся, но со словами возникли явные сложности.
В этот момент в помещение ворвался Меркель: запыхавшийся, но довольный, с бочонком божественного нектара в руках.
– Ты чего так долго? – рявкнул на него Иезекииль, хотя в глубине души был готов расцеловать. – Тебя только за смертью посылать!.. – Запнувшись, он перевел взгляд на своего друга: «Извини».
– Да дурдом какой-то! – начал оправдываться слуга. – Нектара нигде нет: я все лавки оббегал – все разобрали. – Он похлопал по бочонку рукой. – Кое-как удалось найти.
– И где же ты его нашел, герой ты наш? – не скрывая сарказма, поинтересовался Смерть.
– Места надо знать, – широко улыбнулся слуга, посчитав, что душа его действительно похвалила.
– Ну-ну, – усмехнулся Смерть. После чего указал на журнальный столик: «Ладно, бочонок оставь, а сам можешь иди, дальше справимся без тебя».
Слуга перевел взгляд на хозяина – тот кивнул. Повинуясь, Меркель поменял полный бочонок местами с пустым. После чего ему кинулось в глаза, какой гостиная пережила погром: журнальный столик покорежен, обивка на кресле и диване местами ободрана, сервант стоял, но явно падал, а возможно, и не единожды, поскольку его содержимое словно пропустили через мясорубку. И это если не пристально всматриваться. Если пристально, то невозможно не обратить внимания на то, что некоторые дорогостоящие предметы интерьера стоят не на своих привычных местах или полностью на них отсутствуют. Как например, китайская фарфоровая ваза – династии Бдзынь, судя по тому, что от нее осталось в дальнем углу. Но на нее слуге было наплевать, она ему никогда особо не нравилась, а вот то, что действительно было для него дорого, кажется, хрустело между складок шкуры белого медведя.
Затаив дыхание, Меркель поднял взгляд наверх. Ему не хотелось этого делать, но после увиденного не сделать этого было никак нельзя. Как он и боялся, под ногами хрустел хрусталь с пребывающей в плачевном состоянии люстры.
«Это же Богемский хрусталь XVIII века! Мой любимый. СССУКА!»
Со слезами на глазах слуга посмотрел на хозяина. И прочитал по его губам:
– Потом, все потом…
Меркеля аж затрясло. Ему хотелось разбить пустой бочонок об головы этих двоих, и насадить их на его обломки. Но вместо этого он в сердцах выпалил: «Да пошли вы все!» и выбежал из помещения.
Смерть, как только дверь на кухню захлопнулась, воспарил к новому бочонку, словно ничего не произошло, с легкостью его откупорил и разлил нектар по бокалам. После чего, не дожидаясь Иезекииля, осушил свой залпом, и, наливая себе еще, произнес:
– Извини, в горле что-то совсем пересохло.
– Да ничего, – пожал плечами его друг. – Можно подумать, до этого ты меня особо дожидался. – Он сделал глоток. И посмотрел в сторону кухни: вроде бы все тихо.
Смерть тем временем опустошил второй бокал и снова себе подлил. И уже с улыбкой на устах бросил вызов:
– Можно подумать, ты сможешь выпить столько же, сколько и я?
Естественно, Иезекииль не мог. В промышленных масштабах, в отличие от своего друга, он никогда не пил. Для сравнения, двумя днями ранее, к тому моменту, когда он осилил лишь первый бокал, Смерть уже изрядно накидался. По сути, выпив целый бочонок божественного нектара в одиночку, за исключением, трех-четырех бокалов. Поэтому спорить с данным умозаключением было бессмысленно. И вообще не хотелось, поскольку история явно повторялась. Только теперь на старые дрожжи из их жизни могли выпасть уже не несколько дней, а неделя. Так что лавочку требовалось срочно сворачивать, дабы избежать перерастания посиделок в очередную попойку. А для этого нужно было выяснить, что же именно задумал Смерть и как ему в этом может помочь Служба реинкарнации.
– Слушай, дружище, может, не будем прямо сейчас мериться печенями? Ты вроде начал что-то рассказывать про ту помощь, которую я могу тебе оказать?
– Согласен, нетактично с моей стороны предлагать тебе мериться тем, чем я заведомо могу тебя обидеть. Равно как и печенью. Поэтому давай вернемся к делам. Единственное, прежде я все-таки хочу узнать у тебя, как ты стал Главой Службы реинкарнации? Второй день пытаюсь это выяснить, но разговор каждый раз уходит не туда. Расскажешь, а то мне страсть как интересно? Тебя же перед тем как нам окончательно запретили общаться в такую глухопердь запихнули, что оттуда нужно было исхитриться до карьерной лестницы добраться, не то что вскарабкаться по ней на самый верх.
Иезекииль поменялся в лице. Не потому что обиделся на очередное хамство, а потому что разговор не просто так уходил от данной темы. Ему не хотелось это обсуждать.
– Давай в другой раз?
Смерть опустошил очередной бокал, снова наполнил и снова опустошил, после чего на явном веселе произнес:
– Нет уж, давай в этот! А то я еще, грешным делом, подумаю, что ты ради должности булки свои перед кем-нибудь раздвинул, и буду так до следующего раза думать.
Иезекииль кинул беглый взгляд на дверь, ведущую на кухню. Но на этот раз по другой причине. Смерть видел оба этих взгляда, и причины, и тогда и сейчас, с легкостью распознал, а потому брезгливо воскликнул:
– Фу, нет! Что и вправду раздвинул?!
– Да тьфу на тебя! Нет, конечно! – открестился Иезекииль. – Просто я работал как проклятый 24 часа в сутки практически без выходных, вот и дослужился. Но теперь, если честно, даже вспоминать этот ужас не хочется.
– Прям-таки ужас?!
– Прям-таки ужас!
Сделав вид, что поверил, Смерть решил немного разрядить обстановку:
– Зато теперь, когда дослужился до такой должности, небось, целыми днями бакланишь, да? – весело усмехнулся он.
Однако для Иезекииля это прозвучало так, как если бы он пытался принизить его успехи.
– Да конечно! – фыркнул он в ответ. – Работаю еще больше! Между прочим, благодаря тебе!
Суть претензии Смерти разъяснять не требовалось. Он потупил взгляд:
– Я этого не хотел, извини.
– Да чего уж теперь, – отмахнулся его друг. – Собственно, задержавшись в очередной раз на работе, я и услышал, как в одной из комнат для ожидания кто-то буянит.
– Да ладно, не так уж сильно я и шумел.
– Еще как сильно! У нас до тебя голоса никто не подавал. Все сидели как мышки: тихо-смирно ждали своей очереди. А тут ты со своим: «вы, вообще, понимаете, что вы творите?!».