Потом Юра взял мою руку плотнее. Не сильно, просто крепко соединил с моей, как будто пытаясь почувствовать каждой клеточкой своей ладони мою. Я не сопротивлялась. Это было бы невозможно, потому что мозг уже с перестал контактировать с реальностью. Юра легко потянул мою руку к себе и прикоснулся губами. В затылке как будто начал раскручиваться тяжелый диск, расшатывая реальность. В солнечном сплетении что-то щелкнуло, и сладкая теплота, превращаясь по дороге в тугой дрожащий комок, скользнула вниз. В то место, где зарождается секс.
Я мигом протрезвела и потянула руку обратно. В этот момент я и поняла, что ласки приводят в секс. Секс – это непонятно что. Он пугал и отталкивал. Я встала с кресла и неуверенно стала собираться. Я не думала, что могу обидеть. Казалось логичным на этом закончить и пойти домой. Юра сказал, что проводит меня.
Мы шли через темный заснеженный парк, держась за руки. Под унылым одиноким лучом фонаря, на мосту, мы остановились. Юра притянул меня к себе. Его шепот опять скользнул внутрь, заставляя трепетать.
– Я хочу тебя поцеловать.
– Зачем? – спросила я, – ведь это все равно ничего не изменит.
– Ну хотя бы ради собственного удовольствия.
Я молчала.
– Я хочу тебя поцеловать, но у тебя завтра будут губы обветрены.
– Пусть, – сказала я. Что-то надо было сказать.
Он прижал меня крепче и коснулся губами. Сильнее. Еще сильнее. Казалось, я схожу с ума. Здесь не страшно было отдаться желанию. Лютой зимой на мосту оно вряд ли заведет далеко. И я отдалась. Обняла его так крепко, как смогла, и поцеловала в ответ. И целовала, и целовала.
А потом рванулась и побежала. Он схватил меня за руку, не пуская. Отпусти – кричало внутри. Не отпускай – кричало еще сильнее. Через три секунды руки расцепились, и я побежала домой проживать этот вечер.
А потом оказалось, что у него отношения с Лерой. Вот прямо отношения, как у взрослых. Лера пришла и сама мне честно сказала. А я была еще настолько глубоко в детстве, что даже прочувствовать не смогла. Даже промелькнула мысль: «Ого, я попала в настоящий любовный треугольник, как в кино!». Да ладно, говорю, ничего страшного. Лера меня обняла и сказала: «Ты удивительная». Мне было приятно.
Но какие-то не очень настоящие у них оказались отношения. На выпускном он танцевал только со мной, а с ней даже не разговаривал. Блин, такое сожаление сейчас охватывает, когда понимаю, какой я была непроходимой тупицей. Я могла бы очень круто выглядеть – все данные для этого были – и фигура, и лицо, и даже волосы роскошные до попы. Даже одежда к тому времени была более-менее современная. Но нет же – я была уверена, что страшная, и что мальчик со мной танцует все медленные танцы, весьма недвусмысленно прижимая к себе, вот просто так. Просто делать нечего, не сидеть же просто так весь выпускной, пойду потанцую вон с той уродиной.
А сейчас я расскажу о Лере подробно. После выпускного мы расстались навсегда, но до этого случилось кое-что очень важное. Наши отношения были странными, с непонятным для меня подтекстом понимала, что происходит, потому что опыта не было. Я увязала в догадках. Интернета не было. Книжек не было. Поговорить не с кем. Не с Аней же. Аня ужасно ревновала к Лере, и я старалась, чтоб она как можно меньше знала о нашем общении.
После уроков мы часто возвращались с Лерой вместе и ехали к ней домой. Иногда она брала меня за руку. Ну и что, думала я. Подружки часто держатся за руки. Только вот чувства, возникающие при этом, были совсем не дружеские. Но откуда мне было это знать. А вдруг это нормально? Или наоборот, вдруг ненормально? Тогда об этом надо молчать. Ну в любом случае надо молчать. И я молчала.
Теперь я думаю, что Лера конечно же это чувствовала. У нее уже был сексуальный опыт. И она делала это осознанно. Осознанно, но осторожно. Почти неосязаемо. Я сходила с ума от этой неосязаемости. Она томила, кружила голову и оседала сладкой ватой в ногах, проваливалась тугим комком вниз живота. Не давала ни о чем думать. Я весь день ждала, когда кончатся уроки, и мы сможем пойти домой.
Я никогда не знала, пойдем ли мы к ней или просто разойдемся по домам. Я не могла спросить, язык будто примораживало к гортани. Могла только, как зачарованная, прилипать и идти. Не было сил отказаться. Хотелось быть рядом и пробовать, пробовать это незнакомое чувство.
Я пробовала. Тайком от всех переживала томительное головокружение, боясь написать о нем даже в дневник, который вела регулярно – мама могла прочитать.
Сейчас я знаю, что такой опыт есть у многих, просто о нем не рассказывают. Это нормально для подросткового возраста. Гормоны зашкаливают и надо их как-то перерабатывать. Если нет рядом партнера противоположного пола, то страсть выливается на того, кто рядом. Часто на друга того же пола. Не у всех это бывает, но бывает.
У меня это случилось с Лерой. Думаю, дело было не только в гормонах. Меня к ней тянуло душой. Чувство томило и отключало рассудок. Интересно, что я чувствовала влюбленность в Юру в тот же момент. Невероятно тянуло и туда, и сюда. Больше никогда в жизни такое не повторялось. Это уникальный опыт. Думаю, мама бы от меня отреклась, если б узнала. Поэтому мама не знала и не знает.
Меня с Лерой сближало чувство отверженности в семье. Ее мама второй раз вышла замуж, и в этом браке родился еще один ребенок. Отношения Леры с мамой были всегда на грани. Ссоры, после которых Лера хлопала дверью и уходила, случались все чаще. У меня дома тоже было все отвратительно. Мы укрывались друг в друге. Проводили много времени вместе. Но из-за вечной неуверенности в себе, я не верила, что нужна ей. Казалось, что она, как и Юра, проводит со мной время от нечего делать. Теперь понимаю, что люди редко так себя ведут. Какой смысл проводить время с человеком, к которому ты равнодушен. Я так никогда не делала, потому что это утомляло.
Один раз мы с Лерой делали вместе уроки у нее. Сидели в гостиной. Ее мама была дома, что-то готовила на кухне. В какой-то момент Лера встала, еда заметно коснулась губами моей шеи и растворилась в пошатнувшемся пространстве гостиной. Томительный клубок провалился в желудок, а оттуда еще ниже. Сейчас смешно, но я опять думала, нормально ли это? Ну вдруг?
Мы никогда не говорили об этом, но я все время мечтала, чтоб это повторилось. Инициативы никогда не проявляла, только ждала. Иногда мы бывали у нее дома, когда там никого не было. Казалось, что в напряжение между нами, можно забивать гвозди. Иногда лежали на кровати, разговаривая обо всем. Я вязла в ожидании, как в сладком киселе, но не могла даже протянуть руку.
Теперь я думаю, что она ждала хоть малейшего намека, что я хочу. Хоть слова. Хоть движения. Но я не могла. Не верила, что нужна. Думала, что случившееся случайность. О, эта подростковая неуверенность в себе. Спасла она меня или наоборот лишила чего-то?
Мы продолжали эту чувственную, никому не видимую игру. Держались за руки, гуляли вместе. Иногда Лера обнимала меня, вроде как по-дружески, но держала в объятиях чуть больше, чем диктовал кодекс дружбы. Однажды мы собрались в парк готовиться к экзаменам. Лера сказала:
– Нам нужно бояться клещей.
Я ответила, что мы будем бояться.
Лера засмеялась, а я почувствовала головокружительную радость от того, что смогла ее насмешить.
Иногда ко мне приходила мысль, что я люблю ее. Но не понимала, как. По-дружески или нет. Нормально ли это? Признаться в этом, конечно, было немыслимо.
Наш едва осязаемый роман длился около полугода и закончился после выпускного. Не знаю, как сейчас проходят выпускные, но тогда это была дискотека в столовой и прогулка на экскурсионном трамвае по городу. После этой прогулки настало первое после школы утро. Нужно было возвращаться домой и ложиться спать. В душе была какая-то серость. Неужели на этом все?
Лера подошла ко мне. Коснулась невидимо руки и сказала:
– Хочешь, поехали ко мне? Выспимся.
Отказаться было невозможно. Я поехала.
Мы легли на ее узкий диванчик. Я старалась уснуть изо всех сил, но сон не шел. А выспаться было необходимо. Лера легла ближе и обняла сзади. Потом я почувствовала ее руку на моей руке. И чуть слышные касания. По спине пробежал парад победы мурашек. Хотелось отдаться ему, но было страшно и непонятно – вдруг я неправильно истолковала Лерино поведение. И я лежала не шевелясь.
Пальцы осторожно шагали по моим пальцам, как бы спрашивая, хочу ли я. Я хотела. Еще ничего я так не хотела в этой жизни. Даже жвачку. Даже попрыгать на батуте. Леру я хотела больше всего, но не могла. Просто каменела, не могла признаться. Хотела сказать, что люблю, но чугунный язык был непреодолимой преградой. Пальцы двигались дальше. Я чувствовала тепло тела невыносимо близко. Обморочно ласковое тепло. Валерия бережно повернула меня к себе, я подалась. Она приблизилась так, что все сомнения отпали. Невозможно было истолковать это по-другому. У этого был только один смысл. Смысл юношеской любви.
Пальцы делали несмелые, не вполне уверенные движения. А вдруг я откажусь, остановлю ее? Я не могла говорить, не могла остановить. И даже здесь все еще сомнение обдавало жаром. И это же сомнение оседало тяжелым томящим металлом в конечностях. И оно же было желанием. Я не могла отказаться.
Тонкая грань между кожей двоих растворялась. Пальцы прикасались все смелее, ощущали согласие. Двигались в желанном направлении. Я молчала. Поддавалась. Было непонятно, но томительно прекрасно.
В какой-то момент я почувствовала невыносимое прикосновение внутренней стороны бедра Леры и замерла. Это было на границе допустимого. Даже желание отпустило. Нельзя было допустить переход этой границы. Это бы слишком травмировало и ощущалось как насилие. Валерия чутко словила едва уловимое отторжение. Чуть отстранилась. На пару сантиметров, что б я не чувствовала прикосновений. Я была благодарна. И до сих пор благодарна, что это опыт не остался опытом насилия в истории моей жизни. Он лег так органично, что до сих пор дарит тепло воспоминаний.
Через пару мгновений я снова почувствовала тепло ее тела над собой. На границе допустимого. Удивительную чуткость я ловила от этого человека. Ни капли насилия. Только вопросительная нежность.
Она приблизилась так близко, как никогда не приближалась. Я желала, но боялась поломать хрупкость своей невинности. Валерия имела опыт любви с обоими полами, ну а я нет. Было непонятно, что может произойти дальше. Когда я почувствовала своими губами теплую близость ее поцелуя, то инстинктивно плавно отвернула голову влево. Было невыносимо тягостно отказываться и также невыносимо согласиться. Казалось, что этим я сломаю что-то важное в жизни. Валерия коснулась губами моей шеи, задержавшись на секунду дольше, чем я могла выдержать. Не обижалась, не корила, только едва уловимо наслаждалась, стараясь не сломать. Спасибо, Лера.
Через пару минут она легла рядом. Обняла и сказала:
– Вот так это бывает между мужчиной и женщиной. Теперь ты знаешь.
Я сразу поверила, что вся эта нежность была только для того, чтоб научить меня. Стало мучительно грустно.
Лера встала с кровати и отвернувшись в сторону сказала, что это больше никогда не повторится. Теперь я понимаю, что ей было невыносимо стыдно. Я по сути отказала. Сперва поддалась, а потом отказала. Но мне наоборот показалось, что это она меня отвергла. Воспользовалась и оттолкнула. Может быть, так и было? Теперь уже не узнать, хотя она и есть у меня в друзьях в одной из соцсетей. Не могу же я написать и спросить. Или могу?
На этом отношения закончились. Я уехала, и Валерия ушла из моей жизни.
Валерия ушла, но Юра периодически еще появлялся, сыграв однажды решающую роль. После выпускного мы не виделись много лет. И когда снова встретились, у меня было трое детей и один бывший муж. И у него нечто из этой же серии. И оказалось, что в школе я ему нравилась. Просто для него это было нечто вроде игры – переглядываться, не разговаривать, улыбаться. Он считал, что я в курсе, что нравлюсь ему. Я была вот совершенно не в курсе. Говорю, ты что, сказать не мог? Что за игра такая? В чем прикол?
Но в целом мне, конечно, это польстило. Я поняла, что еще в школе была красивой и достойной внимания мальчиков. И мы ведь попытались снова, несмотря на моих троих детей, ибо оба чувствовали, что старые чувства готовы вспыхнуть с новой силой. Гештальт маячил красным флагом, призывая себя закрыть. Но опять что-то пошло не так. До серьезного опять дело не дошло. Отношения закончились, не успев как следует начаться. Теперь уже, видимо, навсегда. Я расскажу об этом позже.
С Лерой после выпускного мы больше никогда не виделись. И я опять не жалею. Ведь настоящие друзья остались со мной. Они прошли со мной первую трагическую любовь, брак, рождение троих детей, развод и новый брак. Но обо всем по порядку.
Глава 7
Итак, что было в сухом остатке после выпускного в школе. Близкая подруга (Аня), первая маленькая трещинка на сердце от несостоявшейся первой любви, которая не улучшала самооценку, и институт, который необходимо было выбрать и поступить, иначе придется пойти булки выпекать, как мне все грозила мама. Поступать не хотелось никуда. Хотелось просто лежать и выть в подушку.
В УПИ я провалила экзамены – не хватило баллов, чтоб поступить на бесплатное. Пришлось идти в ЛЕСТЕХ – туда поступить было легко. Так я все время обучения и относилась к этому вузу – туда пришли те, кто не поступил в другие, более престижные места. Я не понимала тех людей, кто целенаправленно пришел сюда учиться. Чем можно заниматься, получив образование в лестехе – елки охранять?
Тем не менее, пришлось учиться, чтоб не выгнали. Все узкопрофессиональные предметы нагоняли на меня смертную тоску, но мне все равно удалось закончить первый семестр без троек и даже получить стипендию. Наряду с теми деньгами, которые мне выдавались каждый день на проезд и чай с булочкой (около 30-ти рублей), это было баснословное богатство – аж 220 рублей.
На первую стипендию я купила средство для умывания Mia и розовый кашемировый свитер. И сразу почувствовала себя лучше. Сразу как будто человеком стала. Ну и что, что юбка полосатая, перешитая из старой маминой, зато свитер крутой – тогда как раз было модно ходить в пушистых кашемировых кофтах и шапочках. А еще мама купила мне первые в жизни сапоги из натуральной кожи, и я наконец узнала, как это, когда ноги зимой не мерзнут.
Двоюродная сестра отдавала мне свою старую, уже ненужную одежду, и поскольку сестра была модельером, то одежда была довольно современной. Правда совсем не в моем вкусе. То это было что-то блестящее, то ассиметричное. Но я носила и не жаловалась, разбавляла этим свой скудный гардероб. Спасибо ей за это. Если б не она, совсем бы туго мне приходилось.
Основная проблема у меня была в брюках. Мама считала, что брюки и вовсе ни к чему, сестра почему-то брюки не шила (или просто мне они не доставались), а в то время девочки все ходили в брюках и джинсах. В одиннадцатом классе Лера отдала мне свои старые брюки, и я их носила, пока они в конец не потеряли вид, а на первом курсе пришлось снова влезть в мамину старую юбку.
У нас просто был какой-то культ старых юбок. Мама всю жизнь рассказывала одну и ту же историю, как носила юбку своей матери все пять лет института, пока на той не появились дыры на самых заметных местах. Ну хорошо, но я-то почему должна также поступать? В память о бабушке? Думаю, бабуле по барабану, в чем ее внучка ходит по бренной земле.