Ближе к восьмому классу Лариса связалась с сомнительной компанией. Стали ходить слухи, что она принимает наркотики, но я не верила. Для меня наркотики были чем-то фантастическим. Я думала, их принимают только сумасшедшие психи, отморозки какие-нибудь, которым жить надоело. Лариса отморозком никогда не была, она была хорошим человеком, поэтому в слухи я не верила.
После девятого класса Лариса умерла от передозировки. Меня эта новость пришибла. Она была первая из моих знакомых, кто умер так рано. Не помню почему, на похороны я не ходила. Как могла, переживала сама эту трагедию. Мне до сих пор снится сон, что она жива. Как будто я иду по улице и встречаю ее. Говорю, мне сказали, ты умерла. А она улыбается во весь рот: «Нет, как видишь, жива!». И на душе так тепло – неправда значит все эти слухи. До сих пор я не могу подсознательно принять то, что ее нет.
Кроме Ларисы, я пыталась дружить еще с одной девочкой. Полина была ослепительно красива на мой взгляд и очень талантливо рисовала. В начальных классах она часто приходила ко мне в гости, мы вместе играли и рисовали. Я до сих пор храню один ее рисунок – портрет женщины с красным цветком в темных волосах. Не знаю почему, но и эта дружба после второго класса разладилась.
Есть у меня мысль, что очень многое в детском коллективе зависит от учительницы. В третьем классе к нам пришла новая учительница, которая не смогла поддерживать класс в дружном состоянии, в коем он пребывал два года. Некоторых она открыто высмеивала, некоторых обзывала. Коллектив разделился на много маленьких групп, а я ни в одну из них не попала.
В пятом классе нам дали классную, которая была еще хуже. Это была несчастная одинокая женщина с пронзительным голосом. Мне казалось, она ненавидит детей. Но не всех. Красивых девочек, которые хорошо учились, она очень любила, всегда их выделяла. Я не была красивой и училась плохо. Точнее, я была красивой, как сейчас понимаю, но толку от этого не было, ибо я считала себя уродиной. Соответственно ко мне и относились.
С мамой я никогда не обсуждала школу. Просто знала, что она ничем не поможет. Скажет, поменяй свое отношение к обстоятельствам, раз не можешь эти обстоятельства изменить. Иногда я звонила Наташе, мы очень долго разговаривали, но про школу тоже почти не говорили. Наташе я рассказывала, как живу дома. Это был единственный человек, с которым я делилась переживаниями. Наташа сопереживала. Однако, общение становилось все реже – жизни все больше разнились.
В пятом классе к нам пришла девочка, звали ее Катя Чистова. Мы подружились в первый же день. Как будто всю жизнь были вместе. Жила она рядом со школой, поэтому после школы мы часто шли к ней и остаток дня проводили вместе. Иногда мы шли ко мне (Шарикова в то время еще не было), играли, рисовали, разговаривали очень много. Я ее мгновенно полюбила всем сердцем. Катя была очень доброй, с открытым сердцем, я хотела быть на нее похожей. Но длилось это недолго, Катины родители переехали и Катю увезли с собой. Я подарила ей на память свою любимую игрушку – плюшевого пингвина. Катя уехала, а я опять осталась одна.
Классе в восьмом нам разрешили сесть мальчику с мальчиком, а девочке с девочкой. Жить стало немного легче. Со мной села девочка Ирина – высокая блондинка с довольно миролюбивым характером. Я изо всех сил пыталась с ней дружить, ибо это был мой шанс. Но дружба не выходила. Мы много общались, созванивались после школы, гуляли вместе, даже в гости друг к другу ездили, но на дружбу это мало походило. Мы просто были два человека, которых свела вместе судьба, не позаботившись хотя бы о минимальном совпадении интересов. Мы были разные, вот и все. Но хотя бы она надо мной не издевалась и даже помогала с уроками, за что я ей до сих пор благодарна.
Была в классе одна девочка, с которой я хотела дружить. Чем-то она притягивала мое внимание. Аня пришла к нам в пятом классе, но этот факт долго оставался мною незамеченным. Спустя какое-то время я обратила внимание на новенькую и обнаружила, что она не так проста, как показалось. Она полностью игнорировала школьные правила и день за днем являлась в балахонистой рубахе с Куртом Кобейном, джинсах и с распущенными волосами, несмотря на вопли классной. К тому времени наша школа стала гимназией и в ней ввели подобие формы. По уставу полагалось ходить в строгой одежде – в рубашке и в брюках или в юбке. Классная ревностно следила за тем, чтоб девочки не распускали волосы.
Аня все игнорировала. Она красила волосы в ослепительно рыжий и никогда их не убирала. Я завидовала, что она так может. Она вообще была необычной, не такой, как все остальные девочки. Не носила кофточки в обтяжку и короткие юбки, интересовалась исключительно рок-музыкой и мальчиками из архитектурного класса. Гимназия-то у нас была архитектурная.
Я не интересовалась ничем. Разве что тем, как выжить в таких условиях. По крайней мере, дома я думала только об этом. Как сделать уроки, чтоб не привлечь к себе внимание Шарикова. Как провести вечер, чтоб не ввязываться в пьяные разборки. Где найти друзей и как с ними дружить, если я даже в гости к себе не смогу никого пригласить. Я пыталась дружить с Аней, нутром чувствовала, что она тоже не против этого общения, но нам вечно что-то мешало. Аня дружила еще с двумя девочками, которые на нее влияли. Иногда, когда я была на больничном, я звонила Ане, чтоб спросить домашнее задание. Иногда она говорила, иногда нет. Я так понимаю, что в ней боролась преданность старым подругам и желание подружиться с новой.
До десятого класса мы так и не смогли подружиться, но в десятом дело неожиданно пошло на лад, возможно потому что ее старая компания распалась.
Мы стали вместе ходить домой после уроков – жили мы почти в одном дворе. В школе она общалась со своей компанией – в 10-м классе она перестала общаться с теми двумя девочками и нашла подруг по интересам – а я как обычно почти ни с кем, но мне уже не было грустно, ведь я знала, что после уроков мы пойдем вместе с новой подружкой домой.
Иногда мы доходили до перекрестка и расходились по домам, но чаще шли к ней и остаток дня проводили вместе. Я помогала Ане с математикой, она меня кормила. Мы ели самые восхитительные пельмени «Дарья» с кетчупом «Балтимор» из одной тарелки под сериал «Друзья». Иногда жарили картошку и закусывали салом, которое делал Анин папа. Такое вкусное сало мне больше не попадалось, но папа об этом так и не узнал. Хотя еще не поздно. Ему наверняка будет приятно.
Еще смотрели сериал «Дикий Ангел» и конечно обе мечтали влюбиться. Хотя Аня на тот момент уже испробовала влюбленность на вкус. Я завидовала, но не слишком. Потому что мне мальчики вообще еще не нравились. Я не понимала, как можно влюбиться в кого-то из этих отвратительных типов, которые учатся со мной в одном классе. Они издевались надо мной столько лет, а теперь я должна в кого-то из них влюбиться? Ну уж нет.
Но всему свое время. И когда это время наступает, оно сметает все на своем пути.
Глава 6
Тут надо сказать, что в десятом классе у меня появилась еще одна подружка. Наша дружба была весьма странной. Я никогда как следует не понимала, что у нас за отношения. Она пришла к нам в школу тоже примерно в десятом классе и почему-то сразу мне приглянулась, хотя училась даже не в нашем классе. Я издалека заметила необычную девочку, которая нестандартно одевалась и вела себя странно. Даже не знаю, как это описать, чтоб стало понятно. У нее был немного отрешенный взгляд и размашистая походка. И короткая стрижка. Прям совсем короткая, как у мальчика.
Очень хочу, но не могу вспомнить, как мы познакомились. Однако как-то это произошло. С ней я тоже общалась отдельно от других девочек. Не знаю, чем, но чем-то она меня манила так, что я не могла собой управлять. Мы могли с Аней договориться идти вместе домой, а я брала и динамила ее ради этой девочки. Девочку звали Лера. Мне было стыдно, но это было выше моих возможностей. Чем-то ее жизнь манила, казалась загадочной и неповторимой. Казалось, что если я прикасаюсь к этой жизни, то и сама становлюсь загадочной и неповторимой.
Неповторимость ее проявлялась, в основном, в том, что она позволяла себе не следовать никаким договоренностям. Договорились созвониться – она не звонит. И трубку не берет, когда я звоню. Договорились встретиться – она может вообще не прийти. И никак потом не прокомментировать свое отсутствие. Говорить о каких-то высоких материях, листиках, энергии солнца и прочих загадочных вещах. А я и слушала, открыв рот.
Лера училась в архитектурном классе и после уроков часто оставалась закончить какую-нибудь работу. Я придумывала всяческие предлоги, чтобы тоже остаться в школе и посидеть с ней. Я приходила к ней в класс и могла сидеть до семи часов вечера. Она рисовала, я делала уроки. Рисовала она не одна, большинство ее одноклассников были там же.
В один из таких вечеров я вдруг заприметила мальчика. Он учился в нашей школе с пятого класса, но заметила я его первый раз только в тот декабрьский вечер. Мальчик поразил меня своей непосредственностью и необычной внешностью. Он был совершенно не похож на моих одноклассников – одевался нестандартно, если не сказать неряшливо. На голове имел творческий беспорядок и в голове, кажется, тоже. Мальчика звали Юра. В тот момент, когда он рассуждал о том, как это больно – получить резиновой тапочкой по заднице, я влюбилась в него окончательно и бесповоротно. Видимо, почувствовала родственную душу, ибо мне дома тоже частенько прилетало резиновым тапком. Не от мамы, конечно.
В тот вечер мы шли из школы все вместе – я, Лера, Юра и еще кто-то из их одноклассников. Мне ужасно не хотелось идти домой, я не представляла, как сейчас вернуться в домашний ад. Я готова была на что угодно, лишь бы не идти домой. Готова была ночевать в подъезде, чтоб никто не смял, не испоганил это первое в жизни светлое чувство.
Однако, ночевать в подъезде не пришлось. Я сказала, что забыла ключи, а дома никого нет, и Лера предложила пойти с ними к Юре в гости. Юра жил с мамой вдвоем в общежитии. В тот момент мне показалось почему-то, что это прекрасно. Хотя в тот момент мне бы прекрасным показалось все, что не похоже на возвращение домой.
Мы сидели в его крошечной комнатке, пили чай, разговаривали. Вернее, все разговаривали, кроме меня. Я наслаждалась чувством, разливающимся внутри блаженным теплом. Я была первый раз в жизни в КОМПАНИИ друзей. Это была моя первая в жизни настоящая компания. Не детская, не компания для игр, а настоящая, почти взрослая. И в этой компании был мальчик, который мне нравился.
Мы потом еще много раз собирались такой компанией, но уже не у Юры дома, а у его друга – он жил гораздо ближе к школе. Я в разговорах почти не участвовала, больше наблюдала молча, но чувствовала себя в своей тарелке, на своем месте, как будто тут и была всегда.
В этом месте надо сказать, что я с раннего детства любила рисовать и мечтала быть художником. Способности были так себе, но мама все-таки отдала меня в кружок ИЗО при школе, мы с Полиной вместе туда ходили в начальных классах. Там-то я и поняла, что рисую плохо. Ну глаза-то у меня есть, вижу, что мои рисунки хуже других.
Я и бросила. Еще какое-то время врала маме, что хожу. Потом сказала, что бросила, потому что надоело. Но интерес к творчеству так просто не бросишь – он остался на всю жизнь. Поэтому меня всегда тянуло к необычным, творческим людям. Среди них мне было хорошо. Ну и казалось, что я сама творческий человек, раз тусуюсь с творческими.
С Юрой отношения были на уровне «привет- привет». Мы никогда не разговаривали. Просто, встретившись в школьном коридоре, обменивались взглядами. Я шепотом, слышным только мне, говорила: «привет». Он молча улыбался.
Но мне и этого было за глаза. Я ради этого в школу ходила. Бежала прям, забыв про свое ужасное пальто и мамины сапоги. По вечерам мы с Аней обсуждали мою первую любовь. Сидели подолгу, вспоминая разные мелочи – как он посмотрел, как улыбнулся, да и просто, как это прекрасно – влюбиться.
На день Святого Валентина я решила подарить ему Валентинку. До ночи вырезала, рисовала, сочиняла. Поутру встала, глянула на свое художество и поняла, что это никуда не годится – нельзя мальчику прямым текстом писать, что любишь его. Намазала все толстым слоем клея, сверху приляпала бумажку, на которой написала: «Поздравляю с днем Святого Валентина». И вручила ему между русским и историей.
Юра как обычно очень многозначительно улыбнулся, но даже тут ничего не сказал. Я еще немного подождала, а потом ждать стало совсем невмоготу. Я решила взять быка за рога. Да, еще же Лера участвовала во всей этой истории, не зря я о ней начала рассказывать. С ней я тоже наивно делилась своими чувствами к Юре. Она поддерживала, даже не просто поддерживала, а толкала на активные шаги. Типа, чего ты ждешь, раз он сам не идет к тебе, иди ты к нему, ничего в этом такого нет. Ну и я поперлась. Не жалею, кстати.
По крайней мере, мой первый поцелуй был с мальчиком, от которого я была без ума, а не абы с кем. До сих пор я вспоминаю эти отношения с трепетом и до сих пор мне интересно, а как бы они могли развиваться дальше, если б я не была такой неуверенной в себе, и он бы не был таким же.
Как-то раз мы попытались. Мы сидели на кухне у его друга. Опять же молча. Нас разделял кухонный стол. И в тот момент, когда Юрина рука почти доползла до моей, вошел его друг со словами: «А что, не выпить ли нам чайку?». Честно, я хотела его убить. Мне казалось, он сломал мне жизнь.
Еще как-то раз я пришла к Юре домой. Представляете, да, каких моральных сил мне это стоило? Я стояла под дверью его квартиры минут пятнадцать. Из-за соседней двери доносилась музыка, какие-то современные песни. Я слушала одну за одной и обещала, что уж после этой песни точно позвоню в дверь. Или после этой. Нет, теперь точно позвоню. Но чем дольше ждала, тем страшнее становилось. К спине как будто по очереди прикладывали то утюг, то грелку со льдом. За эти 15 минут я измучилась так, как не мучилась до этого ни разу в жизни. Даже когда лечила в физкультурном диспансере спину и делала каждый день «ласточку» по 15 раз.
В какой-то момент я поняла, что если прямо сейчас не позвоню, то упаду в обморок или уйду. Протянула руку и позвонила. Все. Теперь назад дороги нет. Хотя я бы еще успела убежать. Но ноги онемели и примерзли к кафелю. Слава Богу.
Юра открыл. Улыбнулся своей слегка демонической безумной улыбкой.
– Я не знаю, зачем пришла, – сказал мой рот.
А он:
– Я и не спрашиваю.
Я опустила глаза.
– Ну проходи.
Я несмело и неуклюже начала стягивать пальто. Руки дрожали. Ноги тоже.
Юра жил в общежитии с мамой. У него была своя комната, туда мы и пошли. В комнате я осторожно присела на кресло. Юра сел рядом. Некоторое время между томилась тишина и ожидание. Потом он взял мою руку. Ожидание дрогнуло, превратилось в первую юношескую близость, которая пробежала по телу опьяняющими мурашками.
Его пальцы касались моих, почти неощутимо скользили, но несмелости в этом не ощущалось. Я пыталась растолковать эти касания. Инструмента было два – неуверенность в своей нужности и желание отдаться нежности. Неуверенность победила. Наверняка, он просто делает одолжение. Понимает, зачем пришла, и дает это. Хотя пришла я не за этим. Просто пришла, потому что не могла не прийти. То, что творилось дома, гнало прочь. К единственному человеку, который меня принял, подпустил к себе. Дал то, что не давал никто с начала моей 17-летней жизни – принятие и нежность. Невыносимо было отказаться, объяснить себе эту тягу.
Пальцы меж тем двигались, рождая глубокую, томящую, ту самую невыносимую легкость бытия. Мои пальцы молчали. Я не знала, что делать. Должна ли я ответить? Что будет, если отвечу?
Познания в этой сфере были скудными. Я даже не связывала между собой секс и ласки, которые этому предшествуют. Крепко сидя в детстве, я не могла резко погрузиться во взрослость. Ласки – это одно, секс совсем другое. Ласки – это про юность, влюбленность, а секс – это что-то про взрослость.