Другое дело, какую за это нужно платить цену? Создавая что-то новое, пусть даже и прекрасное, иногда приходится чем-то жертвовать. Соблюсти баланс внутренних интересов и внешних вызовов, оставаясь столько лет у власти, мог далеко не каждый. Но у Императора это получилось. Не бесплатно, конечно. Представляю, как подобные ему попадают в такие ловушки. Будто кто-то свыше соблазняет их различными перспективами, играя на тщеславии и желании увековечить своё имя. А затем наблюдает за происходящим, получая удовольствие от различных эмоций, которые генерируют сердца жертв этой игры. Хотя со временем эти жертвы втягиваются и приспосабливаются к такому образу жизни. Иначе можно просто сойти с ума, осознав весь масштаб необратимости сложившейся ситуации. Наверное, каждое действие, возвышающее тебя над миром, налагает все больше обязательств. И в итоге на вершине Олимпа приходит осознание, что при всем могуществе ты превратился не только в самого великого, но и в самого несвободного человека.
Но в данную минуту мы думали о другом. Выспавшись в убаюкивающем дирижабле, мой друг, забежав домой, чтобы оставить вещи и переодеться, решил не затягивать и тут же поехал в министерство просвещения. Он понимал, что в нашем бюрократическом обществе, если, конечно, есть такая возможность, нужно сразу идти на самый верх, минуя все стадии никому не нужных запросов и согласований. Далеко не все могли попасть туда так легко, но он мог себе позволить и не такое.
Расплатившись с таксистом, он уверенной походкой зашел в огромные старинные двери. Охрана в фойе сразу его узнала, поэтому удостоверение доставать не понадобилось. Чтобы не ехать со всеми, мы решили воспользоваться служебным лифтом. Не потому, что считали себя выше других, а потому, что с высокой вероятностью там бы его тоже кто-нибудь узнал, и начались бы эти бесконечные расспросы обо всем и ни о чем. И пришлось бы всем вежливо отвечать, рассказывать о недавних экспериментах, о том, что магии и колдовства не существует и это все можно объяснить с рациональной стороны. И что современная наука до этого просто еще не дошла, точно так же, как раньше человек считал магией огонь и молнии, а теперь мы подчинили и то, и другое. Все это в наши планы не входило. Мы оба были полны решимости сразу же перейти к делу.
Служебный лифт доставил нас на верхний этаж, там было всего несколько кабинетов и большой зал для конференций. Окна были панорамными, от пола и до потолка, вид из них, на высоте в сотню метров, открывался восхитительный. Незамерзшая Нева омывала многочисленные острова, где-то внизу текли реки спешащих людей и потоки ревущих машин.
– Как красиво, – сказали мы одновременно.
– А ведь ты мог сидеть в кабинете как раз на этом этаже, – посмел напомнить ему я. – Именно с таким величественным видом на город.
– Это, пожалуй, единственный плюс в данной работе, но многие минусы перекрывают его с лихвой. Тем более, я бы еще подумал, если бы мне дали тот кабинет, в который мы сейчас пойдем.
– Сам же знаешь, что такому, как ты, не могут дать полную свободу действий, иначе столько дров наломаешь. И они это знают не хуже, поэтому над тобой всегда должен быть начальник, который будет сдерживать, а иногда даже останавливать тебя. И, наверное, это правильно. Если бы все люди были похожими на тебя, то неизвестно, что бы получилось в итоге: или быстрый прогресс, о котором мы и мечтать не можем, или уничтожение всего человечества в пожаре мировой войны.
– Быть может, это человечество другого и не заслуживает…
– Мне всегда нравился твой оптимизм! – с улыбкой сказал я. – Но второй по значимости кабинет в этом здании тоже хорош. Тем более, за пару лет ты бы вполне мог очутиться на том самом месте, куда мы направляемся сейчас, ведь у него это получилось. И теперь над ним стоит лишь один человек, зато какой! Ты был бы не против поработать под его непосредственным руководством. Хотя я не уверен, что он так уж сильно контролирует все происходящее в этом министерстве. Он доверяет нашему другу так, как раньше доверял тебе, а в Империи сейчас есть и другие дела, требующие его полного внимания.
В воздухе повисло нелегкое молчание. Я чувствовал, что его мысли устремились в прошлое, доставая из кладовой сознания все мысли и переживания, связанные с этими двумя людьми. Надо было немного разрядить эту атмосферу, не хватало еще посеять зерна сомнения в его голове.
– Кстати, – веселым голосом продолжил я, – по изначальному проекту твой несостоявшийся кабинет был задуман как зеркальное отражение главного. Между прочим, специально для тебя. Чтобы самолюбие не ущемлять. Но после твоего отказа и ссылки в университет его просто поделили на четыре части и отдали остальным заместителям, они были несказанно рады такой роскоши.
– А ты откуда знаешь? Я что-то не припоминаю таких подробностей…
– Тебе это говорил один из чиновников, приходящих с проверкой во время исследований, ты просто не запомнил.
– Я стараюсь не засорять память такими мелочами.
– Правильно, для мелочей есть я, – после этих слов его лицо озарила улыбка, означавшая, что нужно было начинать действовать. – Давай прервем наше безмятежное созерцание, все равно не в нашей власти изменить того, что было. Зато можно попробовать сотворить то, чему еще только предстоит свершиться.
Не ответив на мою последнюю реплику, он уверенным шагом пошел к массивной деревянной двери в левом крыле этажа. Войдя в приемную, мы увидели привычную картину. Несколько человек покорно ожидали своей очереди, чтобы зайти на поклон к тому, кого они, скорее всего, ненавидели, но кого при этом должны были боготворить и бояться. Ведь одним росчерком пера он мог закончить научную карьеру любого из них, и точно таким же движением вознести какого-нибудь счастливчика на «Олимп», поближе к себе. Но никогда не приближая на опасное расстояние, ведь теперь он был не просто ученым, а еще и политиком. А в этом ремесле даже его талант не всегда мог помочь в распознавании истинных намерений приходивших к нему людей, поэтому он всегда соблюдал дистанцию между собой и даже самыми проверенными подчиненными.
Только ему была дарована честь докладывать Императору о наших успехах. Хотя это и случалось не часто. Наше министерство испытывало кадровый голод, впрочем, как и всегда. Инициативных людей было мало, никто не хотел рисковать своим насиженным местом. Многие просто предпочитали вовремя прогибаться и с усердием исполнять любые приказы свыше. В основном все эти люди, смиренно ожидавшие своей очереди в приемной, шли к большому начальнику, не владея ничем иным, кроме обычного отчета о проделанной работе. А он требовал от них, как ему казалось, сущий пустяк – перевернуть мир!!! Для него это была вполне осуществимая задача, потому что когда-то у нас с ним это довольно неплохо получалось…
Последние десятилетия на науку выделялись огромные ассигнования, поэтому работать под покровительством министерства просвещения стало не только престижно, а еще и крайне выгодно. Но вместе с выгодой эта работа означала огромный груз ответственности, ведь невыполнение возложенных на тебя обязательств могло закончиться в лучшем случае снятием с должности. А при выявлении «нецелевого использования государственных средств» и вовсе можно было пойти под трибунал. Приговор военного суда над казнокрадами практически всегда подразумевал пожизненную каторгу. Но мучения осужденных, как правило, не продолжались более десяти лет: суровые условия сибирского «гостеприимства» были не под силу привыкшим к праздной жизни бездельникам. При всей строгости законов, неповоротливую систему всегда можно обмануть. Главное, чтобы поставленная задача была выполнена. И даже самые строгие проверяющие закрывали глаза на небольшие превышения бюджета. Такой вот сложный симбиоз между разными ветвями власти. Все знают, что каждый понемногу приворовывает, но при этом если не наглеть, то все будут закрывать на это глаза. Но стоит одному чиновнику стать жертвой обстоятельств, как еще вчерашние, настолько же коррумпированные друзья в один голос осуждают вредителя и подлеца. Каждый из них, страдая потом несколько недель от бессонницы, вызванной нервным истощением, молится всем богам, чтобы не пришли за ним. Потому что прекрасно понимает – на каждого из них в определенном месте заведена папка с документами. И чем толще она становится, тем сильнее он становится зависим от системы. Со временем спокойный сон к ним возвращается, и злоупотребления начинаются вновь. Иногда они пытаются вести себя скромнее, и им позволяют немного зарабатывать на их должностях. Ведь главное – полная лояльность к власти и обеспечение этой же лояльности на вверенных им территориях. А иногда чувство страха притупляется слишком сильно, и в таком случае они пополняют собой статистику осужденных за государственную измену. Отчасти этим жестким мерам мы и обязаны тому процветанию, стабильно приходящему в нашу Империю, которая, крепнув и расширяясь, всегда забывала о том, что всему этому успеху она обязана населяющим ее людям, приносящим себя в жертву на алтаре Мировой Истории.
Этого понимания нам катастрофически не хватало до тех пор, пока не свершилась так называемая «Тихая Революция». То время я помню только благодаря своему другу. Меня тогда еще не было в этом мире. Хотя, может, меня и сейчас в нем нет… В общем, все началось с того, что три десятка лет назад, одним прекрасным утром все проснулись в другой стране, но на тот момент этого еще никто не знал. В одну ночь представители прошлой династии, доведя Империю до полного морального и физического истощения, просто исчезли. Все до единого. Никто до сих пор не знает, что с ними случилось, и эта тема по сей день является запретной. Но самое странное, чего многие на планете даже сейчас не могут понять, каким образом все это произошло так тихо и бескровно? Несомненно, это была главная заслуга тех, кто спланировал эту операцию и так искусно ее исполнил. Кто знает, каким путем пошла бы история, если бы этого не произошло? Если бы из «Тихой» она переросла в «Громкую», разнося крики братоубийственной войны по всему земному шару? Но об этом можно только лишь догадываться.
Из всех людей, ожидающих в приемной, нам не было знакомо ни одно лицо, и это было непривычно. Раньше мы знали всех, кто сюда захаживал, но времена изменились. Да это и неудивительно, ведь последний раз мы приходили в этот кабинет два года назад. Хотя лицо личного секретаря «Хозяина», как его называли все, кто имел отношение к этому ведомству, было нам хорошо знакомо. И этот человек являлся одним из немногих на планете, кто искренне его любил, ведь это была его мать. Как давно мы ее знаем? Почти двадцать лет. Примерно в то самое время, когда я стал ощущать себя в этом мире и начал общаться со своим другом, появилась она. К молодому, еще никому не известному аспиранту физико-математического факультета, увлекающемуся необъяснимыми явлениями, пришла тогда еще молодая женщина. Она объяснила, что ее нигде не хотят слушать, и последняя надежда ее умирающего сына – это он…
Увидев моего товарища в приемной, строгая женщина вдруг изменилась. От ее серьезности не осталось и следа, а лицо озарила искренняя улыбка. Но они оба помнили, что сейчас находятся при исполнении своих рабочих обязанностей, и не стали проявлять радость при посторонних.
– Добрый день, – сказал он, подходя к ее столу. – Мне нужно встретиться с Хозяином, хотя я не предупреждал о своем визите. Он у себя? Сильно занят?
– Молодой человек, где ваше воспитание? У нас не принято так называть людей. Это попахивает каким-то неравенством, – с усмешкой ответила она.
– Прошу меня простить, думал, в этом здании все его так называют, – сказал мой друг, глядя на ожидающих своей очереди гостей. – А что касается вопроса неравенства, так на нем и основано наше общество, да и не только наше. Весь мир стоит на жесткой иерархии, иначе мы бы уже давно вымерли как вид. Ведь если бы все были равны, то разве хоть один из сидящих тут ждал бы сейчас своей очереди в этой красивой комнате? – все присутствующие сделали вид, что ничего не слышали, – равенство порождает анархию. Внуши мысль о всеобщем равенстве даже самому примитивному жителю планеты, и он незамедлительно потребует к себе такого же отношения, как к самому Императору. Такая идея станет началом конца для всего, что вы тут делаете, – после этих слов сидящие чиновники ощутимо занервничали, а у некоторых даже лбы покрылись потом. Они явно знали, что перед ними опальный ученый, некогда работавший под началом того, о ком они и думать боялись. А упоминание его должности в таком неоднозначном монологе застало их врасплох.
– Мне кажется, что этот самый Хозяин уже заканчивает встречу со своим гостем, сейчас схожу и узнаю поподробнее. А вы пока можете пофилософствовать с этими людьми, – кокетливо ответила она, окидывая взглядом всех присутствующих. – Для начала можете объяснить, почему им придется ждать своей очереди еще неопределенное количество времени, пока вы не наговоритесь с министром.
Она встала из-за стола и твердой походкой зашла в высокие деревянные двери. Так уверенно в этот кабинет мог зайти далеко не каждый. И лишь немногие знали, что этой женщине, лет сорока на вид, на самом деле уже шестьдесят два года и что выглядит она сейчас гораздо лучше, чем в тот день, когда мы познакомились около двух десятков лет назад. И уж совсем считанные люди понимали, в чем секрет ее молодости. Но нам посчастливилось быть среди тех избранных. Более того, отчасти из-за нас она выглядит так, как сейчас. Вообще-то не буду скромничать, так она выглядит именно благодаря мне, и при этом даже не догадывается о моем существовании. Вся ее благодарность направлена в сторону моего друга, и я ничуть не обижаюсь.
Вернувшись из кабинета с пожилым мужчиной, который был немного возмущен столь скорым окончанием встречи, но при этом старался не показывать вида, изображая любезность, она проводила его и, вернувшись, отвела моего друга в сторону, где почти шепотом сказала ему:
– Если вы снова поругаетесь, сделай одолжение, не уходи сразу же. Выйди и дождись меня возле лифта. Хотя, даже если вы каким-то чудом найдёте общий язык, все равно дождись. Договорились?
– В любом случае – по рукам, после встречи я буду в фойе. Но, думаю, мы не поругаемся, все-таки с годами люди становятся мудрее и сильнее. Это относится не только к твоему сыну.
– Иногда мне кажется, что к нему это вообще не относится, – с улыбкой сказала она, и, открыв дверь кабинета, пригласила нас войти.
Мы не стали медлить и уверенным шагом прошли в дверь, которая тяжело захлопнулась за нами. Кабинет действительно поражал величием. Наверное, если каждый день проводить в нем большую часть своей жизни, то этого можно уже и не замечать. Более того, он может стать твоей тюрьмой, которую легко возненавидеть. Но не менее легко к этой тюрьме привыкнуть. Разжечь костер тщеславия в душе настолько, что осознание своего величия, своего триумфа, своего могущества опьянит человека так сильно, что он не сможет представлять себя в ином качестве, кроме как главного и единственного заключенного этого, с виду вполне приличного, каземата. Но хозяин этого кабинета, как ни странно, таким не был. Несмотря на то, что от него зависели не только судьбы имперской науки, но и, в некоторых случаях, судьбы самой Империи, он был человеком весьма скромным. Увидев такого на улице, вы ни за что бы не догадались, что он чем-то отличается от обычного прохожего. Да многие и так видели его каждый день. Ведь если он не оставался спать на работе, а такое случалось практически постоянно, то утром за ним не заезжала бронированная машина со специальными отличительными сигналами. Вместо этого он сам, зачастую пешком, а в дни, когда петроградская погода была не очень благосклонна к жителям столицы, в чреве метрополитена добирался до рабочего места. Многие спросят: «А почему же тогда такого видного человека не узнавали на улицах?» Ответ будет очень простым. Потому что он не хотел, чтобы его узнавали.
Когда-то давно его мать пришла к моему другу. Ее сын умирал, и никто не мог понять, почему. По всем медицинским показателям его здоровье обещало смерть в почтенном старческом возрасте, если, конечно, в судьбу не вмешается Создатель, забрав его к себе при помощи несчастного случая или шальной пули. Но при всем внешнем оптимизме, врачи прекрасно видели, что силы его покидают, и разводили руками, не понимая причины. И тогда, цепляясь за призрачную надежду, его мать решилась на то, о чем в обычной ситуации здравомыслящий человек вряд ли бы даже подумал. Она пришла на кафедру к неизвестному молодому ученому, которого сложно было назвать таковым. Совсем недавно он сам был среди тех студентов, кому сейчас пытался объяснить то, чего сам толком ещё не понимал. Но, несмотря на его молодость, его научные работы и эксперименты с силами, о которых мы и сейчас имеем лишь смутное представление, были известны в очень серьезных исследовательских кругах. Впоследствии выяснилось, что им уже тогда интересовались не только люди науки, но и из других, более влиятельных и при этом не столь открытых структур. Честно признаться, в его успехе, несомненно, была и моя заслуга. Когда он меня еще не видел, я нашептывал ему на ухо то, что помогло ему подобрать ключ к пониманию некоторых необъяснимых явлений. Он был моим передатчиком информации. Не понимаю, откуда во мне все это, но, появившись возле него из пустоты, я твердо ощущал все скрытые от обычного человека знания, а также то, что моей задачей как раз и является направлять его в нужную сторону.