Ритм войны. Том 2 - Наталия Осояну 14 стр.

Обеспокоенный Далинар повернулся к лагерю ветробегунов. Выходка Ясны заслонила их разговор о монархах и монархиях, но теперь, поразмыслив, он тревожился на этот счет не меньше, чем из-за дуэли. Речи Ясны… Она как будто гордилась тем, что может стать последней королевой Алеткара. Она хотела, чтобы Алеткар остался с какой-нибудь разновидностью кастрированной монархии, как в Тайлене или Азире.

Как будет функционировать страна без настоящего монарха? Алети не были похожи на привередливых азирцев. Алети любили настоящих вождей, солдат, привыкших принимать решения. Страна – все равно что армия. Кто-то сильный должен быть во главе. Точнее, кто-то решительный.

Эти мысли не покидали его, пока он приближался к лагерю ветробегунов, откуда доносился восхитительный запах. Ветробегуны продолжили традицию, начатую в бригадах мостиков: большое общее рагу, доступное каждому. Далинар изначально пытался регулировать эту трапезу. Но хотя ветробегуны в целом охотно соблюдали военный этикет, они категорически отказались следовать надлежащей процедуре, то есть заказывать провизию через интенданта и ужинать в столовой, а не поедать рагу у костра.

В конце концов Далинар сделал то, что делал любой хороший командир, столкнувшись с таким упорным массовым неповиновением: он отступил. Когда славные ребята не повинуются приказам, стоит перепроверить эти самые приказы.

Сегодня он обнаружил, что к ветробегунам присоединилось необычно много тайленцев. Рагу, как правило, привлекало тех солдат, которые чувствовали себя не в своей тарелке, и Далинар подозревал, что с тайленцами произошло именно это, поскольку они находились слишком далеко от океанов. Командир роты Сигзил рассказывал какую-то историю. Ренарин тоже был там, в униформе Четвертого моста, наблюдая за Сигзилом с напряженным вниманием. Независимо от войны или бури, мальчик каждый вечер отправлялся к этому костру.

Далинар приблизился и только тогда понял, какой вызвал переполох. Солдаты подталкивали друг друга локтями, и кто-то побежал за табуреткой. Сигзил прервал свой рассказ и ловко отдал честь.

«Они думают, что я пришел одобрить традицию», – понял Далинар. Судя по тому, как быстро оруженосец принес ему миску, они явно ждали его визита. Далинар попробовал, одобрительно кивнул. Это вызвало аплодисменты. После этого ничего не оставалось, как продолжать есть, показывая, что остальные могут не отвлекаться от ритуала.

Когда он взглянул на сына, Ренарин улыбался своей сдержанной усмешкой; его зубы мало кто видел. Однако мальчик не вынул из кармана шкатулку, которую часто держал в руках. Здесь, среди этих людей, он чувствовал себя спокойно.

– Это было очень мило с твоей стороны, отец, – прошептал Ренарин, придвигаясь ближе. – Они ждали, что ты заглянешь в гости.

– Хорошее рагу, – отметил Далинар.

– Секретный рогоедский рецепт. По-видимому, всего из двух строчек: «Хватай что есть, бросай в котел. Не подпускай к приправам того, кому воздух ударил в голову».

В голосе Ренарина была нежность, но свою порцию он не доел. Он казался рассеянным. Хотя… он всегда был таким.

– Полагаю, ты пришел поговорить… о моем приступе?

Далинар кивнул.

Ренарин постучал ложкой по краю миски. Он уставился на спренов в пламени костра, на котором готовилось рагу.

– Тебе не кажется, что судьба жестока, отец? Я исцелился от малокровия и наконец могу стать солдатом, как всегда хотел. Но то же самое исцеление наделило меня другим недугом. Гораздо опаснее.

– Что ты видел на этот раз?

– Не уверен, что должен говорить. Я знаю, что попросил прийти и поговорить со мной, но… Я колеблюсь. То, что я вижу, насылает он? Показывает мне, чего хочет. Вот почему я видел, как ты становишься его защитником.

Он посмотрел на свою миску.

– Глис не уверен, что видения плохие. Он говорит, мы нечто новое, и он не думает, что видения от Вражды, – хотя, возможно, желания этого бога искажают то, что мы видим.

– Любая информация, даже если ты подозреваешь, что враг скармливает ее тебе, полезна, сынок. Больше войн проигрывают из-за недостатка сведений, чем из-за недостатка мужества.

Ренарин положил миску на землю рядом с собой. Его было так просто недооценивать. Он всегда двигался очень неторопливо и осторожно и потому казался хрупким.

«Не забудь, – сказал Далинару внутренний голос. – Когда ты лежал на полу, разбитый и поглощенный своим прошлым, этот мальчик держал тебя в объятиях. Помни, кто был силен, когда ты – Черный Шип – оказался слабым».

Юноша встал и жестом пригласил Далинара следовать за ним. Они покинули круг света от костра, помахав на прощание остальным. Лопен крикнул Ренарину вслед, попросил заглянуть в будущее и узнать, обыграет ли он завтра Уйо в карты. Далинару показалось грубоватым это упоминание о странном недуге сына, но сам Ренарин лишь усмехнулся.

Небо потускнело, хотя солнце еще не скрылось за горизонтом полностью. Эти западные земли были теплее, чем Далинару нравилось, – особенно ночью. Они не остывали, как положено.

Лагерь ветробегунов находился на краю деревни, так что они вышли в дикую местность – к зарослям кустарника, в центре которых возвышались несколько деревьев, возможно каким-то образом питавшихся благодаря подлеску. Здесь было относительно тихо, и вскоре они остались вдвоем.

– Ренарин? – спросил Далинар. – Собираешься рассказать мне, что видел?

Его сын замедлил шаг. Его глаза поймали свет теперь уже далекого костра.

– Да. Но я хочу сделать все правильно, отец. Поэтому мне нужно вызвать его снова.

– Ты можешь вызывать приступы? – изумился Далинар. – Я думал, они случаются внезапно.

– Так оно и было. И так будет снова. Но сейчас всё просто есть.

Ренарин повернулся и шагнул в темноту.

Когда Ренарин шагнул вперед, земля под его ногами превратилась в темное стекло. Под каблуком сапога оно треснуло, и целеустремленная паутина линий, черная на черном, разбежалась во все стороны.

Глис, предпочитавший прятаться в Ренарине, встрепенулся. Он запечатлел это видение, когда оно пришло, чтобы они смогли изучить его. Ренарин не испытывал такого энтузиазма. Было бы намного легче, если бы он был похож на других Сияющих.

Витражи раскинулись вокруг него, поглощая пейзаж, из темноты позади них струился мерцающий призрачный свет. При каждом шаге земля под ногами Ренарина пульсировала красным, свет пробивался сквозь трещины. Отец не увидит, что он сделал. Но Ренарин надеялся, что сможет все как следует описать.

– Я вижу тебя в этом видении, – сказал Ренарин отцу. – Ты во многих из них участвуешь. В этом ты стоишь во весь рост, словно сотворенный из цветного стекла, и на тебе осколочный доспех. Белейший осколочный доспех, и при этом ты пронзен черной стрелой.

– Ты знаешь, что это значит? – спросил Далинар – тень, едва видимая позади стеклянного окна, которое его изображало.

– Думаю, это символизирует тебя – каким ты был, каким стал. Более важная часть – враг. Он составляет основу видения. Окно, залитое желтовато-белым светом, разбивающееся на все более мелкие кусочки, простирающееся в бесконечность. Он подобен солнцу, отец. Он контролирует и доминирует над всем – и хотя в видении ты высоко поднимаешь меч, он направлен не в ту сторону. Ты все время сражаешься, но не с ним. Кажется, я понимаю смысл: ты хочешь заключить сделку и добиться состязания защитников, но тебе приходится неустанно бороться с отвлекающими факторами. Зачем врагу соглашаться на состязание, которое он теоретически может проиграть?

– Он уже согласился, – сказал Далинар.

– А вы обговорили условия? Выбрали дату? Не знаю, хотел ли Вражда, чтобы мы узрели это видение. Но в любом случае… Я не думаю, что он достаточно обеспокоен, чтобы согласиться на какие-то определенные правила. Он будет тянуть, заставит тебя сражаться, заставит нас всех сражаться. Вечно. Он может сделать так, что эта война никогда не кончится.

Далинар, сам того не зная, шагнул сквозь витражное стекло и своего двойника.

Ренарину казалось, что его отец не стареет. Даже в самых ранних воспоминаниях Ренарина он был таким – могущественным, непоколебимым, сильным. Отчасти этот образ безупречного офицера-алети создала в его голове мать.

Какая трагедия, что она не дожила до момента, когда Далинар стал именно таким человеком, каким она его себе представляла. Жаль, что Вражда спровоцировал ее гибель. Именно так Ренарин должен был думать о случившемся. Лучше обратить свою боль против врага, чем потерять отца вместе с матерью.

– Я смотрел Вражде в глаза, – сказал Далинар. – Я встречался с ним лицом к лицу. Он ожидал, что я сломаюсь. Отказавшись, я разрушил его планы. Это означает, что он может быть побежден – и, что не менее важно, это означает, что он не всезнающий и не всеведущий.

– Да, – сказал Ренарин, проходя по битому стеклу, чтобы взглянуть на огромное изображение Вражды. – Я не думаю, что он вездесущ, отец. Да, часть его находится повсюду, но он не может получить доступ к этой информации – как Буреотец не в силах познать все, к чему прикасается ветер. Я думаю… Вражда может видеть то же, что и я. Не события или сам мир, а возможности. Эта война опасна для нас, отец. В прошлом Вестники организовывали наши силы, сражались с нами какое-то время, но потом уходили, чтобы запереть души Сплавленных в Преисподней, не давая им перерождаться. Таким образом, каждый Сплавленный, которого мы убивали, был настоящей жертвой. Но Клятвенный договор нарушен, и Сплавленных нельзя запереть.

– Да… – сказал Далинар, подходя к Ренарину. – Я и сам об этом думал. Пытался определить, есть ли способ восстановить Клятвенный договор или каким-то иным способом вселить страх в наших врагов. Как мы, так и Вражда очутились в неизведанных землях. Должно быть, в этой новой реальности есть нечто сбивающее его с толку. Ты видишь что-нибудь еще?

«Видишь грядущую тьму, Ренарин?» – спросил Глис.

– Трения между тобой и Враждой. – Ренарин указал на витраж. – И черноту, которая портит красоту окна. Она словно болезнь, заражающая вас обоих, проступает по краям.

– Любопытно, – сказал Далинар, глядя туда, куда указывал Ренарин, хотя видел только пустой воздух. – Интересно, узнаем ли мы когда-нибудь, что это такое?

– О, это легко, отец, – сказал Ренарин. – Это я.

– Ренарин, я не думаю, что ты должен видеть себя таким…

– Не пытайся защитить мое самолюбие, отец. Когда мы с Глисом сблизились, мы стали… чем-то новым. Мы видим будущее. Сначала я не понимал, в чем моя роль, но потом начал это осознавать. То, что я вижу, ослабляет способности Вражды. Поскольку я вижу варианты будущего, мое знание меняет то, что я буду делать. Поэтому его способность видеть мое будущее понижается. Любого близкого мне человека ему трудно прочесть.

– Меня это утешает. – Далинар обнял Ренарина за плечи. – Кем бы ты ни был, сынок, это благословение. Может, ты не похож на других Сияющих, но все равно сияешь. Ты не должен скрывать ни это, ни своего спрена.

Ренарин смущенно опустил голову. Отец знал, что нельзя прикасаться к нему слишком быстро, слишком неожиданно, так что дело было не в руке, обнимающей его за плечи. Просто… Ну, Далинар так привык делать все, что ему заблагорассудится. Даже книгу написал!

Ренарин не питал иллюзий, что все его примут. Он и его отец могли быть одного ранга, из одной семьи, но Ренарин никогда не умел маневрировать в обществе так, как Далинар. Правда, его отец временами «маневрировал», как чулл, марширующий сквозь толпу, но люди все равно убирались с дороги.

С Ренарином было не так. Жителей Алеткара и Азира тысячи лет учили бояться и осуждать любого провидца. Они от этой идеи так легко не откажутся, особенно ради Ренарина.

«Мы будем осторожны, – подумал Глис. – С нами все будет хорошо».

«Мы постараемся», – подумал Ренарин.

Вслух он просто сказал:

– Для меня очень важно, что ты веришь в это, отец.

«Ты его спросишь? – проговорил Глис. – Про моих братьев и сестер?»

– Глис хочет кое-что добавить. Существуют другие спрены, как он, – те, кого Сья-анат коснулась, изменила, превратила… в то, чем являемся мы.

– Она искажает спренов – это неправильно.

– Отец, но если я – благословение, как мы можем отвергать остальных? Или осуждать ту, которая их создала? Сья-анат не человек и мыслит не как человек, но я верю, что она пытается найти путь к миру между певцами и человечеством. По-своему.

– И все же… Я почувствовал прикосновение одного из Несотворенных, Ренарин.

«И ты по одному судишь о других?»

Впрочем, вслух Ренарин ничего не сказал. Люди слишком часто говорили первое, что пришло на ум. Он вместо этого подождал.

– О скольких искаженных спренах мы говорим? – наконец спросил Далинар.

– Всего лишь о горстке. Она не изменяет разумных спренов без их согласия.

– Что ж, это полезно знать. Я подумаю над этим. Ты… поддерживаешь с ней связь?

– Уже несколько месяцев. Глис беспокоится, что она стала такой молчаливой, хотя ему кажется, что сейчас она где-то рядом.

«Она создает из нас фракцию, которую не любят ни люди, ни Вражда, – объяснил Глис. – Без дома. Без союзников. Ее могут уничтожить и те и другие. Нужно больше. Таких, как ты и я. Вместе».

Витражи вокруг Ренарина начали осыпаться. Потребовались усилия Глиса и буресвет, чтобы их воссоздать, и спрен явно устал. Мир Ренарина постепенно стал нормальным.

– Дай мне знать, если она свяжется с тобой, – сказал Далинар. – И если опять случится приступ, приходи ко мне. Я немного знаю, что это такое, сынок. Ты не так одинок, как, вероятно, думаешь.

«Он знает тебя, – сказал Глис, взволнованный этой мыслью. – Он знает и будет знать».

Ренарин предположил, что, возможно, так оно и есть. Как необычно и как утешительно… Сражаясь с напряжением, юноша прислонился к отцу и принял его силу. Грядущее вокруг него превращалось в пыль.

«Нужно больше, – опять сказал Глис с привычным акцентом. – Нам нужно больше таких, как мы, – чтобы быть. Кто?»

«У меня есть кое-кто на уме, – сказал Ренарин. – Мне кажется, это идеальный вариант…»

55. Родство с открытым небом

Благодаря буресвету Каладин смог исследовать свое маленькое убежище, и оказалось, что оно немного больше, чем он себе представлял. Тефта удалось уложить на каменную полку вдоль стены. Каладин его вымыл, одел в свободную рубаху и подложил судно. Набил одеждой один из мешков, которые забрал из монастыря, и вышла подушка. Одеяла придется поискать, но пока что его друг был устроен настолько удобно, насколько это было в силах Каладина.

Тефт по-прежнему охотно пил воду, высасывая ее из большого металлического шприца, который принес Каладин. В том, как он пил, даже ощущалось нетерпение. Он, казалось, был так близок к пробуждению, что Каладин ожидал в любой момент услышать ругательства и вопрос, куда подевалась униформа.

Сил наблюдала за ним с несвойственной ей мрачностью.

– Что мы будем делать, если он умрет? – тихо спросила она.

– Не думай об этом, – сказал Каладин.

– А что, если я не могу не думать об этом?

– Придумай, как отвлечься.

Она сидела на каменной полке, сложив руки на коленях.

– Так вот как ты это терпишь? Зная, что все умрут? Ты просто… не думаешь об этом?

– В основном, – сказал Каладин, снова наполняя шприц из деревянного кувшина с водой, затем вставляя кончик в рот Тефта и медленно опустошая его. – Все рано или поздно умирают.

– Я не умру. Спрены бессмертны, даже если их убивают. Когда-нибудь мне придется смотреть, как ты умираешь.

– С чего вдруг такие разговоры? – спросил Каладин. – Это на тебя не похоже.

– Ага. Ну да. Конечно. Совсем не похоже. – Она изобразила улыбку. – Прости.

– Я не это имел в виду, Сил. Тебе не нужно притворяться.

– Я не притворяюсь.

– Меня фальшивой улыбкой не обманешь, я слишком часто ими пользовался. Ты и раньше так себя вела, до начала проблем в башне. Что случилось?