– Мой дорогой Роджер! Умоляю тебя так не поступать! Это будет крайне неблагородно и превратит в лицемерие все мои вчерашние слова. Ради меня, не заговаривай об этом с мистером Гибсоном!
– Ну-ну, не переживай! – поспешил успокоить жену сквайр, испугавшись возможной истерики. – Когда Осборн приедет, поговорю с ним и все объясню.
– А Роджер настолько погружен в свои науки, что, пожалуй, и саму Венеру не заметит, тем более что ни чувствительностью, ни воображением Осборна он не обладает.
– О, с молодыми людьми ничего нельзя загадывать! И все же с Роджером проще: он прекрасно знает, что не сможет жениться до тех пор, пока не добьется определенной финансовой стабильности.
В тот день сквайр старался избегать встреч с Молли, поскольку едва ли не чувствовал себя предателем, однако она не замечала его смущение и сдержанность и держалась по-прежнему просто и легко. В результате уже к следующему утру от его дурного настроения не осталось и следа, прежняя дружба была восстановлена. За завтраком сквайр передал жене письмо, та прочитала его и вернула с единственным комментарием:
– Как повезло!
– Да, очень!
Молли не связала эти восклицания с новостью, которую миссис Хемли сообщила днем: оказывается, Осборн получил приглашение от товарища погостить в поместье неподалеку от Кембриджа, а затем вместе отправиться в путешествие на континент. Следовательно, домой вместе с братом Роджером он не приедет.
– Ах, господи, как жаль! – сочувственно воскликнула Молли, и прозвучало это настолько искренне, что миссис Хемли порадовалась отсутствию мужа. – Вы так ждали его приезда! Боюсь, известие глубоко вас разочаровало.
Миссис Хемли с облегчением улыбнулась.
– Да, конечно, не без этого, но ведь надо думать не только о себе. Осборн с его-то поэтическим умом наверняка напишет нам из путешествия немало замечательных писем. Сегодня, кстати, у него экзамен, но мы не сомневаемся в успехе: сын наверняка окажется среди первых. Вот только жаль, что еще долго не увижу моего дорогого мальчика. Что же: все к лучшему.
Эти слова своей нелогичностью слегка озадачили Молли, но она вскоре выбросила их из головы, хотя тоже испытала легкое разочарование, узнав, что не увидит этого молодого гения – радость и надежду матушки. Время от времени в девичьих фантазиях возникал вопрос, каким он окажется: как прелестный мальчик с картины в гостиной миссис Хемли изменился за десять прошедших лет. Будет ли читать стихи вслух, и какие стихи – собственные или чужие? Впрочем, в бесконечной суете дня она совершенно забыла о своем разочаровании, а вспомнила новость лишь на следующее утро, да и то как нечто просто не столь приятное, как ожидала, но вовсе не как повод для сожаления. Дни ее пребывания в Хемли были наполнены мелкими обязанностями, которые выполняла бы дочь хозяев, если бы таковая существовала. По утрам Молли подавала сквайру завтрак и с радостью относила бы поднос в спальню мадам, если бы эта привилегия не принадлежала мистеру Хемли и ревниво им не охранялась. Кроме того, она читала вслух напечатанные мелким шрифтом газетные заметки: местные новости, известия денежной и зерновой биржи, – потом они вместе гуляли по саду, и она собирала цветы, чтобы украсить гостиную к выходу госпожи. Молли сопровождала также миссис Хемли в поездках в закрытом экипаже; вместе они читали стихи и сентиментальную литературу в гостиной на втором этаже. За прошедшие недели девушка научилась мастерски играть в криббидж и при должном старании даже иногда обыгрывала сквайра.
Помимо всего этого существовали и личные занятия. Выполняя данное мисс Эйр обещание, Молли по часу в день упражнялась на стоявшем в большой гостиной старом рояле. Освоив путь в библиотеку, девушка научилась самостоятельно открывать тяжелые ставни, если горничная забывала, залезала на лестницу и подолгу сидела на ступеньке, погрузившись в какой-нибудь старинный английский роман. Летние дни казались счастливой семнадцатилетней девушке невероятно короткими.
Глава 8
Опасность приближается
В четверг мирное течение сельской жизни было нарушено известием о приезде Роджера. Уже два-три дня миссис Хемли пребывала не в лучшем состоянии здоровья и не в лучшем настроении, да и сам сквайр казался раздраженным без видимой причины. Гостеприимные хозяева решили не сообщать гостье, что Осборн очень плохо сдал экзамен по математике, так что Молли знала лишь то, что видела: господа явно не в духе, – и надеялась, что приезд младшего сына улучшит их настроение, поскольку сама она ничем помочь не могла.
В четверг горничная извинилась за то, что не успела прибраться в ее спальне: пришлось готовить комнаты для мистера Роджера.
– Они, конечно, и без того были содержались в идеальном порядке, однако накануне приезда сыновей хозяйка всегда требует дополнительной уборки. А если бы ожидался приезд мистера Осборна, пришлось бы до блеска начищать весь дом. Он ведь старший сын, наследник.
Столь простодушное признание наследственных прав позабавило Молли, однако она и сама уже начала думать, что подобные усилия вполне оправданы. В глазах отца Осборн – представитель древнего рода Хемли из Хемли, будущий хозяин поместья, принадлежавшего семье уже в течение тысячи лет. Мать видела в нем родственную душу; к тому же старший сын походил на нее внешне и носил имя, повторявшее ее девичью фамилию. Своей верой в сына миссис Хемли увлекла и Молли, так что, несмотря на легкое отношение к словам горничной, юная гостья в полной мере выразила бы феодальную преданность молодому наследнику – если бы тот приехал.
После ленча госпожа отправилась отдыхать в ожидании Роджера, а Молли осталась в своей комнате, полагая, что не стоит показываться до обеда, предоставив хозяевам возможность встретить сына без посторонних глаз. С собой она взяла тетрадь стихов Осборна Хемли: мадам не раз читала ей некоторые из них, и Молли попросила позволения переписать те, что больше всего понравились. День выдался знойный, и девушка устроилась с тетрадкой у открытого окна, то и дело окидывая взглядом дрожащие в неподвижном воздухе сад и лес. Дом, окутанный тишиной, напоминал заколдованный замок, где самым громким звуком было жужжание больших синих мух на лестничном окне, а снаружи доносилось лишь гудение пчел на цветочных клумбах под окном. С далеких лугов, где убирали сено, вместе с его запахом, непохожим на ароматы роз и жимолости, доносились веселые голоса работников, заставлявшие лишь глубже чувствовать тишину. Пальцы онемели от непривычно долгого письма, и Молли, отложив перо, лениво попыталась выучить несколько строк наизусть.
Механически повторяя строки, она постепенно утратила понимание их смысла. Неожиданно раздался скрип открывшихся и закрывшихся ворот, шелест колес по сухому гравию, стук лошадиных копыт по дорожке, и через мгновение весь дом – холл, коридоры, лестница – наполнился звучным, энергичным голосом. Пол в холле был выложен ромбами черного и белого мрамора, а широкая пологая лестница, окружавшая пространство так, что можно было посмотреть вниз со второго этажа, оставалась не покрытой ковром (сквайр слишком гордился великолепными дубовыми ступенями, чтобы без необходимости их прятать, не говоря уже о вечной нехватке свободных денег на тщеславное украшение дома), так что каждый звук раздавался гулко и звонко. Через распахнутые окна было хорошо слышно радостное восклицание сквайра:
– Ну, вот и ты, сын!
Что-то негромко, мягко проговорила мадам, а потом прогремел громкий, зычный, странный голос, наверняка принадлежавший Роджеру. Захлопали двери, и теперь разговор доносился лишь урывками. Молли начала заново:
Ей удалось выучить стихотворение почти до конца, когда в соседнюю комнату поспешно вошла миссис Хемли и разразилась неудержимыми, почти истерическими рыданиями. Молли была еще слишком молода, чтобы обладать сложными мотивами, мешавшими немедленно выйти и постараться помочь, поэтому уже через мгновение стояла на коленях перед миссис Хемли, сжимала и целовала ее ладони и бормотала нежные слова сочувствия к неведомому горю, которые принесли заметное облегчение. Миссис Хемли немного успокоилась и даже печально улыбнулась сквозь слезы, а потом наконец проговорила:
– Это Осборн. Роджер нам все рассказал.
– Что с ним случилось? – встревожилась Молли.
– Я узнала еще в понедельник: пришло письмо, в котором бедняга сообщил, что не сумел сдать экзамен так хорошо, как мы надеялись, как надеялся он сам, и оказался среди самых слабых студентов. Мистер Хемли никогда не учился в колледже, учебных терминов совсем не понимает, и когда на его вопросы Роджер попытался объяснить причину неудачи брата, ужасно рассердился, услышав университетский жаргон. Он почему-то решил, что бедный Осборн слишком легко относится к своему провалу, сказал об этом Роджеру, и тот…
Рыдания возобновились с новой силой, а Молли не удержалась от комментария:
– Напрасно мистер Роджер, едва успев приехать, рассказал о провале брата.
– Тише, тише, милая! – остановила ее миссис Хемли. – Роджер хороший мальчик, и сам ни за что ничего бы не сказал, но муж принялся его расспрашивать, даже не дав перекусить, едва вошли в столовую. Единственное, что он сказал – во всяком случае, для меня, – что Осборн переволновался, а если бы сдал успешно, то получил бы стипендию и место в колледже. Но, по словам Роджера, с таким результатом надежды нет. Это просто убило отца: он так рассчитывал на успех старшего сына! Осборн и сам ничуть не сомневался в успешном исходе. Только мистер Хемли ничего не хочет слышать и страшно сердится. Бедный, бедный Осборн! Я так хотела, чтобы после экзамена он сразу приехал домой, а не к товарищу, надеялась утешить, а теперь рада, что его нет: пусть отец немного остынет.
Делясь невзгодами, миссис Хемли постепенно успокоилась и, наконец отпустив Молли переодеваться к обеду, заметила:
– Вы настоящее благословение для сердца матери, дитя! Умеете сочувствовать и в радости, и в горе, и в гордости (еще на прошлой неделе я так радовалась и гордилась), и в разочаровании. А теперь ваше присутствие за обедом позволит нам избежать болезненной темы. Бывают такие ситуации, когда гость благотворно влияет на обстановку и помогает сохранить мир в доме.
Готовясь к выходу и надевая в честь приезда молодого джентльмена безвкусное, слишком нарядное платье, Молли обдумывала новость. От известия о неудаче в Кембридже ее неосознанное поклонение Осборну ничуть не дрогнуло, но на Роджера, который, едва вернувшись домой, обрушил на родителей дурное известие, она рассердилась.
В гостиную она спустилась без каких-либо теплых чувств. Роджер стоял возле миссис Хемли, сквайр еще не появился, и Молли показалось, что, когда она открыла дверь, мать и сын держались за руки, однако полной уверенности не было. Хозяйка сделала шаг навстречу гостье и так тепло, дружески представила ее сыну, что, воспитанная на простых, искренних традициях Холлингфорда, Молли едва не подала руку для пожатия тому, о ком уже так много слышала: сыну добрых друзей. Оставалось лишь надеяться, что мистер Хемли не заметил этого движения, поскольку не сделал попытки ответить, а ограничился поклоном.
Высокий, крепко сложенный молодой человек производил впечатление скорее силы, чем элегантности: квадратное красное (по определению отца) лицо, глубоко посаженные карие глаза под густыми бровями, каштановые волосы. Чтобы что-то рассмотреть, он щурился, отчего глаза казались еще меньше. При желании сдержать смех большой рот с чрезвычайно подвижными губами забавно морщился и сжимался, пока наконец веселье не находило выхода, черты не расслаблялись и на лице не появлялась широкая солнечная улыбка. В такие минуты открывались безупречно ровные белые зубы – единственное украшение – и грубая внешность будто озарялась. Сочетание двух отличительных особенностей: привычки щуриться, придающей серьезный и задумчивый вид, и странное дрожание губ, предвещающее улыбку, отчего лицо выглядело чрезвычайно веселым, – придавало подвижному выражению более широкий спектр от мрачного до веселого, от оживленного до сурового, чем свойственно большинству людей.
В первый вечер Молли не успела глубоко вникнуть в характер молодого джентльмена: тот показался ей грузным и неуклюжим – с таким вряд ли она сможет подружиться. Что касается Роджера, то его мало заботило произведенное на гостью впечатление, поскольку в таком возрасте молодые люди больше видят, чем чувствуют, и с мучительным трудом находят темы для беседы с девушками, едва вылупившимися из скорлупы неуклюжего подростка. К тому же мысли его были заняты другими темами, которыми он вовсе не собирался делиться, несмотря на желание избежать тягости молчания в обществе разгневанного отца и робкой, расстроенной матери. Роджер увидел в Молли дурно одетую неуклюжую девицу, с ничем не примечательным, хотя и умным бледным лицом, не дурочку, вполне способную поддержать легкий разговор, только вот говорить она не хотела.
Разговорчивость младшего мистера Хемли показалась Молли холодной и бесчувственной, а неумолчный поток слов на самые разные отвлеченные темы вызвал недоумение и отвращение. Как он мог жизнерадостно болтать, когда мать сидела, не в силах проглотить ни кусочка, и пыталась спрятать подступавшие слезы, когда отец грозно хмурился и явно не обращал внимания – по крайней мере на первых порах – на его болтовню? Неужели мистер Роджер Хемли не испытывал к обоим ни малейшего сочувствия? В таком случае она сама проявит сочувствие, решительно отклонив предназначенную ей роль общительного собеседника, и мистеру Хемли пришлось в одиночестве пробираться по топкому болоту. Лишь однажды сквайр обратился к дворецкому с требованием дополнительного стимула в виде лучшего, чем обычно, вина.
– Принесите бутылку бургундского с желтой пробкой, – приказал он тихо, не обладая волей говорить обычным голосом.
Дворецкий ответил так же, однако близко сидевшая и молчавшая Молли услышала:
– С вашего позволения, сэр, таких бутылок осталось всего шесть, а это любимое вино мистера Осборна.
Сквайр повернулся и прорычал:
– Принесите бутылку бургундского с желтой пробкой, я сказал! И побыстрее!
Дворецкий удалился в недоумении, зная, что предпочтения мистера Осборна до этой минуты всегда определяли порядок в доме. Если старший сын желал какого-то особого блюда или напитка, особого места, особого уровня тепла или прохлады, его желания немедленно удовлетворялись, ибо он был наследником – самым утонченным, умным и талантливым в семье. Все слуги, как домашние, так и дворовые, разделяли это мнение. Если мистер Осборн считал необходимым спилить или оставить какое-то дерево, желал что-то изменить в хозяйстве, требовал чего-то особенного в уходе за лошадьми, все тут же бросались исполнять обладавшие силой закона распоряжения. И вдруг сегодня было приказано принести бургундское с желтой пробкой, и оно немедленно появилось на столе. Молли стала свидетельницей тихой страстности поступка. Она никогда не пила вина, а потому могла не опасаться, что ее бокал наполнят, однако, проявляя верность отсутствующему Осборну, сочла необходимым прикрыть бокал смуглой ладошкой и сидеть так до тех пор, пока вино не сделало круг и Роджер с отцом не насладились его вкусом.