– Да. Сейчас он уже не так красив, но в детстве был само очарование. Роджер не идет с ним ни в какое сравнение.
– Да, второго ребенка трудно назвать красивым. И все-таки лицо очень мне нравится: глаза серьезные, вдумчивые, хотя все остальные черты кажутся скорее веселыми. Вряд ли обладатель такого лица способен отвлечь брата от урока.
– Ах, но это был вовсе не урок! Хорошо помню, что художник, мистер Грин, однажды увидел, как Осборн читает стихи, а Роджер пытается убедить его пойти кататься на телеге для сена. Таков «мотив» картины, если выражаться языком живописи. Роджер не слишком склонен к чтению: во всяком случае, не увлекается поэзией и романами, – но в то же время обожает естествознание, а потому, подобно отцу-сквайру, проводит много времени на воздухе. Ну а если все же остается дома, то читает научные книги. Роджер – юноша спокойный, уравновешенный и приносит нам с мужем глубокое удовлетворение, однако вряд ли его ждет столь же блестящая карьера, как Осборна.
Молли попыталась найти на портрете описанные миссис Хемли черты характеров ее сыновей, потом они поговорили о портретной живописи вообще, и время до того момента, когда колокольчик возвестил, что пора готовиться к обеду, который подавался ровно в шесть, пролетело незаметно.
Миссис Хемли прислала горничную, чем немало смутила и расстроила Молли. «Если они считают меня модницей, то их ждет разочарование. И все-таки жаль, что клетчатое платье еще не готово».
Впервые в жизни посмотрев в зеркало с легкой тревогой, она увидела стройную, довольно высокую девушку с тонкой талией, чуть смуглее сливочного, цветом лица с намеком на легкий румянец, миндалевидными серыми глазами в опушении длинных черных ресниц и копной кудрявых темных волос, связанных на затылке розовой лентой.
«Вряд ли меня можно назвать хорошенькой, – подумала Молли, отвернувшись от собственного отражения. – А впрочем, как знать…» Если бы она улыбнулась, вместо того, чтобы рассматривать себя так мрачно, показав в своей веселой очаровательной улыбке ровные белые зубы и милые ямочки на щеках, сомнений было бы куда меньше.
В гостиную она спустилась как раз вовремя, чтобы осмотреться и немного освоиться. Это была длинная, добрых сорока футов, комната, когда-то давно обитая желтым атласом, обставленная высокими стульями на тонких ножках и раскладными столиками. Ковер – явно ровесник штор – во многих местах протерся, а кое-где даже был стыдливо прикрыт небольшими половичками. И все же благодаря подставкам с растениями, громоздким вазам с цветами, старинному индийскому фарфору и маленьким застекленным шкафчикам-горкам здесь было очень уютно. Пять высоких окон выходили на прелестный цветник – точнее, тот участок сада, которому хозяин придал такой вид: яркие, геометрической формы клумбы сходились в центре солнечных часов.
От созерцания местных красот ее отвлек неожиданно вошедший в гостиную сквайр в утреннем костюме. При виде незнакомки в белом платье мистер Хемли остановился в полном недоумении, потом наконец собрался с мыслями и заговорил:
– О господи! Я совсем забыл. Вы ведь мисс Гибсон, дочка доктора Гибсона, не так ли? Наконец-то приехали к нам? Честное слово, дорогая, очень рад встрече.
Быстро преодолев разделявшее их расстояние, хозяин, стараясь исправить неловкость, с неистовой доброжелательностью принялся трясти руку гостьи, а потом, взглянув на запачканные краги, добавил:
– Однако надо пойти переодеться. Мадам любит порядок в доме. Таков один из ее тонких лондонских обычаев, и она сумела меня перевоспитать. Признаю: традиция хороша, так как вынуждает следить за собой, особенно перед встречей с дамами. Ваш батюшка переодевается к обеду, мисс Гибсон?
Не дожидаясь ответа, сквайр Хемли поспешил прочь, чтобы привести себя в порядок.
Обедали за маленьким столом в огромной гостиной. Здесь было так мало мебели, а территория выглядела настолько обширной и пустой, что Молли с тоской вспомнила уютную столовую в родном доме. Больше того: еще до окончания размеренного, торжественного обеда она с сожалением представила тесноту сдвинутых стульев, поспешность и ту неформальную свободу, с которой каждый старался как можно быстрее покончить с едой, чтобы вернуться к оставленным делам. Она попыталась убедить себя, что к шести часам все работы заканчивались, и при желании люди могли никуда не спешить, а прикинув на глаз расстояние от буфета до стола, пожалела слуг, которым приходилось носить тарелки и блюда. Но все равно обед показался крайне скучным и утомительным, намеренно растянутым по желанию сквайра, хотя и миссис Хемли выглядела уставшей. Ела она еще меньше Молли и, чтобы чем-то заняться, пока не убрали скатерть и на зеркально отполированную поверхность стола не поставили десерт, велела принести веер и бутылочку с нюхательной солью.
До этой минуты сквайр был слишком занят, чтобы говорить о чем-то, помимо непосредственных застольных нужд и пары важнейших событий, нарушивших монотонность его жизни. Сам он любил эту монотонность, но жена терпела с трудом. И вот сейчас, очищая апельсин, он повернулся к Молли и заявил:
– Завтра это придется делать вам, мисс Гибсон.
– Правда? Если хотите, могу почистить уже сегодня, сэр.
– Нет, сегодня вы еще гостья, потому будем следовать этикету, ну а завтра стану называть вас по имени и давать поручения.
– Вот и хорошо, – улыбнулась Молли.
– Я бы тоже хотела обращаться к вам как-то иначе, не «мисс Гибсон», – присоединилась к мужу миссис Хемли.
– Мое имя Молли: конечно, оно старомодное, и крестили меня как Мери, – но папа называет меня только так.
– Замечательно! Храните добрые старые традиции, дорогая.
– А на мой взгляд, «Мери» звучит куда лучше, чем «Молли», – возразила миссис Хемли.
– Дело в том, что Мери звали мою маму и при ее жизни меня назвали Молли, – тихо пояснила девушка, опустив глаза.
– Ах, бедняжка! – воскликнул сквайр, не замечая молчаливого призыва жены сменить тему. – Помню, как все горевали, когда умерла миссис Гибсон. Никто не знал, что она больна: всегда такая свежая и веселая, – и тут вдруг раз – и конец, если можно так выразиться.
– Должно быть, кончина жены стала для вашего отца сильнейшим ударом, – продолжила миссис Хемли, после того как сменить тему не удалось.
– Да-да. Так неожиданно и почти сразу после свадьбы, – вздохнул сквайр.
– После свадьбы прошло почти четыре года, – робко вставила Молли.
– Да разве это срок для пары, которая мечтает провести вместе всю жизнь? Все думали, что Гибсон женится снова.
– Господь с тобой! – остановила сквайра супруга, по выражению и изменившемуся цвету лица гостьи поняв, что мысль эта для нее нова и неприятна, однако мистер Хемли с трудом переключался с одной темы на другую.
– Что же, возможно, не следовало этого говорить, но все действительно так и думали. Сейчас-то уже он вряд ли женится, поэтому разговоры стихли. Ведь вашему батюшке, поди, за сорок?
– Сорок три. Не думаю, что он когда-нибудь думал о новом браке, – добавила Молли, возвращаясь к теме с тем спокойствием, с каким думают о надежно миновавшей опасности.
– Вполне согласна с вами, дорогая! Доктор не производит впечатления человека забывчивого и наверняка верен памяти жены. Не обращайте внимания на слова сквайра.
– Ах, миссис Хемли! Вам бы лучше отправиться к себе, если намерены настраивать нашу гостью против хозяина дома.
Молли вышла из гостиной вместе с миссис Хемли, однако с переменой комнаты мысли ее не изменились. Она продолжала думать об опасности, которой, как ей казалось, избежала, и удивлялась собственной глупости: как можно было ни разу не представить возможности нового брака отца? Молли чувствовала, что крайне невнимательно отвечает на замечания собеседницы, и, посмотрев в окно, неожиданно воскликнула:
– А вот и папа вместе с мистером Хемли!
Действительно, джентльмены шли через цветник из конюшни, и доктор по пути хлыстом сбивал с сапог пыль, чтобы появиться перед миссис Хемли в приличном виде. Он выглядел так привычно, так по-домашнему, что увидеть его во плоти оказалось достаточно, чтобы развеять охвативший сознание девушки призрачный страх новой женитьбы. Сердце наполнилось приятным сознанием, что отец не смог успокоиться, пока собственными глазами не убедится в благополучии дочери. Неважно, что говорил он с Молли мало, да и то исключительно в снисходительно-шутливом тоне. После отъезда мистера Гибсона сквайр принялся учить гостью играть в криббидж, и теперь она с радостью посвятила ему все свое внимание. Во время партии мистер Хемли ни на минуту не умолкал, то комментируя карты, то рассказывая о небольших происшествиях, которые могли ее заинтересовать.
– Итак, вы не знаете моих мальчиков, даже внешне. А могли бы знать, так как оба любили ездить в Холлингфорд, а Роджер к тому же не раз брал книги из библиотеки вашего отца. Мой младший сын склонен к естественным наукам, весь в меня, а Осборн унаследовал таланты матушки. Не удивлюсь, если когда-нибудь он что-нибудь напишет. Не отвлекайтесь, мисс Гибсон: сейчас я мог бы легко вас обмануть.
И так продолжалось до тех пор, пока дворецкий с торжественным видом не положил перед хозяином Библию, и сквайр поспешно, словно застигнутый на месте преступления ребенок, не сгреб карты. Горничные и лакеи выстроились для вечерней молитвы. Окна по-прежнему оставались открытыми, так что треск одинокого коростеля да уханье совы, доносившиеся из леса, сопровождали слова молитвы. На этом день завершился, и все отправились спать.
Вернувшись в свою комнату, Молли облокотилась на подоконник и глубоко вдохнула ночной аромат жимолости. Все, что находилось на некотором расстоянии от окна, утонуло в бархатной тьме, хотя присутствие различных предметов она чувствовала так остро, как будто их видела.
С мыслью, что здесь ей будет очень хорошо, Молли отвернулась от окна и начала готовиться ко сну, однако вскоре на ум пришли слова сквайра о возможности повторной женитьбы отца и отравили умиротворенное настроение. Но на ком он мог жениться? На мисс Эйр? Мисс Браунинг? Мисс Фиби? Мисс Гуденаф? По некотором размышлении все эти кандидатуры были отклонены, однако не получивший ответа вопрос тяготил сознание и время от времени выскакивал из засады, мешая спать.
Миссис Хемли к завтраку не вышла, и Молли оказалась в обществе одного лишь сквайра, что очень ее огорчило. В первое утро он отложил газеты: особенно интересное для него старинное издание партии тори со всеми местными новостями и «Морнинг кроникл», которое он называл горьким лекарством и читал, сопровождая множеством крепких выражений и тяжких вздохов, – но сегодня, однако, в соответствии с правилами хорошего тона, как пояснил впоследствии, старательно нащупывал почву для беседы. Говорить он мог о жене, сыновьях, поместье, ведении хозяйства, арендаторах, о неправильном проведении выборов в графстве. Круг интересов Молли ограничивался отцом, мисс Эйр, садом и пони; в меньшей степени ее интересовали мисс Браунинг, благотворительная школа леди Камнор и заказанное мисс Розе новое платье, однако во рту, как надоедливый попрыгунчик, то и дело вскакивал главный вопрос: на ком, по мнению окружающих, мог жениться отец? Пока, правда, крышка коробки захлопывалась всякий раз, как только самозванец просовывал голову между зубами. Во время завтрака хозяин и гостья держались исключительно вежливо, отчего оба немало устали.
Выйдя из-за стола, сквайр поспешно удалился в кабинет, чтобы углубиться в непрочитанные газеты. Кабинетом в доме называли комнату, где хозяин держал куртки, сапоги, краги, различные палки, трости, любимую лопату, ружье и удочки. Здесь же стояло бюро, а рядом располагалось треугольное кресло, однако книг не было видно. Бо2льшая их часть хранилась в просторной затхлой библиотеке в настолько редко посещаемом крыле дома, что горничная то и дело забывала открывать ставни на окнах, выходивших в заросший кустами участок сада. Сказать по правде, во времена покойного сквайра Стивена – того самого, который провалился на экзаменах в Кембридже, – ставни в библиотеке были установлены во избежание уплаты оконного налога.[14] Когда молодые джентльмены возвращались домой, горничная без малейшего напоминания ежедневно заботилась о комнате: открывала окна, разжигала камины и протирала богато переплетенные тома, представлявшие собой достойную коллекцию стандартной литературы середины прошлого века. Книги, купленные позднее, стояли в небольших шкафах между двумя окнами гостиной и наверху, в личных покоях миссис Хемли. Молли вполне хватило содержимого шкафа главной гостиной. Больше того, она так увлеклась романом Вальтера Скотта, что вздрогнула, словно от выстрела, когда примерно через час после завтрака по гравийной дорожке сквайр подошел к окну и окликнул ее, чтобы узнать, не желает ли гостья прогуляться вместе с ним по окрестностям.
– Вот пожалел вас, увидев, что сидите одна в гостиной. Должно быть, вам, милая, скучно проводить утро в обществе одних книг. Но, видите ли, мадам предпочитает подолгу оставаться в постели, о чем предупреждала вашего отца, да и я тоже.
Молли как раз добралась до середины романа «Ламмермурская невеста» и с радостью дочитала бы его до конца, однако забота сквайра тронула ее. Вдвоем они посетили старомодные теплицы, прошлись по аккуратным лужайкам. Хозяин имения показал гостье огромный огород и не удержался от распоряжений работникам, в то время как Молли следовала за ним по пятам, словно маленькая собачка, но думала вовсе не об уходе за горохом и капустой: все ее мысли занимали Равенсвуд и Люси Эштон. Спустя некоторое время все хозяйство было проверено и, где надо, приведено в должный порядок. Сквайр, наконец вспомнив про спутницу, повел ее в небольшой лесок, отделявший сад от полей. Молли наконец отвлеклась от событий семнадцатого века и, так случилось, что томивший ее вопрос внезапно, прежде чем она смогла его остановить, своевольно сорвался с губ.
– На ком, по вашему мнению, папа мог бы жениться? Тогда, давно, после маминой смерти, что говорили по этому поводу?
Последние слова она произнесла совсем тихо, и сквайр почему-то обернулся и пристально посмотрел в лицо юной спутнице. Оно было бледным, очень серьезным, а серые глаза настойчиво требовали ответа.
Трудно было сказать что-то определенное, ибо никто не знал, с чьим именем можно связать имя мистера Гибсона. Все разговоры ограничивались лишь обсуждением возможностей молодого вдовца с маленьким ребенком.
– Никогда не слышал ни о ком конкретном: его имя не связывали ни с одной леди, просто всем казалось естественным, что он женится снова. Впрочем, ничто не мешает ему сделать это и сейчас. По-моему, еще не поздно, о чем я и сказал Гибсону во время прошлого его визита.
– И что же ответил папа? – с замиранием сердца спросила Молли.
– О! Всего лишь улыбнулся и промолчал. Не стоит принимать слова слишком серьезно, дорогая. Вполне возможно, он никогда больше не женится. Ну а если женится, будет очень хорошо и для него, и для вас!
Молли что-то пробормотала себе под нос, и если даже сквайр слышал ее слова, то предпочел мудро изменить направление разговора.
– Вы только посмотрите! – воскликнул с преувеличенным восторгом хозяин имения, поскольку неожиданно они оказались на берегу озера или большого пруда. Посреди гладкого водного пространства возвышался крошечный островок, поросший деревьями: в центре – темными шотландскими елями, а возле берега – серебристыми плакучими ивами. – Надо будет обязательно отвезти вас туда. Честно говоря, не люблю плавать на лодке в это время года, потому что в прибрежном тростнике еще гнездятся птицы, но ради вас готов отступить от своих принципов. Там живут лысухи и поганки.