@snabzhenia
Анютины глазки
© @snabzhenia, 2021
* * *
Пролог
В выборе есть несколько путей, каждый из которых ведет к перекрестку идей, мыслей, планов или людей. Кто-то говорит, что уже изначально мы находимся под влиянием чужого мировоззрения и идем вдоль переулков, открытых великим некто, и только он знает истину, – а итог? В итоге, все сведется к одному, вот и вся дорога. Для кого-то уже изведанный путь – есть путь к пониманию, к принятию себя, своих истинных взглядов, ценностей и страстей. Но его ли это путь? Пусть думает так и живет. И так сойдет. Как состав с железнодорожного пути. Разберем по составу.
1. Вспомним предков
Говорят, что перед смертью люди видят свою жизнь, как в ускоренной киноленте, поэтому отмотаем ее до начала конца.
За завтраком отец чуть ли не протыкал газету носом, как обычно. Вычитывал блоки рекламных текстов one by one[1] и протирал очки, запотевшие от только что сваренного кофе с корицей. Он щурил черные глаза, словно крот, и облизывал темные усы от пенки взбитых сливок, обязательно причмокивая на точке каждого абзаца.
После женитьбы, как говорит мама, он перестал что-либо видеть дальше собственных волосатых ноздрей в зеркале, утратив последние нотки юмора и былой романтики вместе с подтянутым телом и привлекательным нежно-басистым голосом. Его излюбленным местом в доме стал обветшалый грязно-оранжевый диван, который скрипел от тяжести любой приземлившейся на него точки. Этот ветхий предмет мебели достался нам от бабушки, а той – от ее мамы, поэтому выбрасывать было жалко, а покупать новый не имело смысла. Изредка то один, то другой член нашей небольшой семьи проходил мимо и распылял освежитель воздуха, дабы перебить аромат затхлости или случайный выброс азота.
Мы жили в однокомнатной квартире самого дождливого города Европы – города немногочисленных миллионеров, в число которых мы вряд ли когда-нибудь войдем. Отец служил обычным клерком в крупной корпорации, где каждого сотрудника считали расходным материалом. Огромное число неработающих жаждало оказаться хотя бы на его месте, чем скитаться в поисках постоянного заработка. Как-никак отец получал свои гроши, но каждый день выслушивал недовольства начальника, а вечером срывался на жену и мать своих двоих детей за бутылкой хмеля.
Она пыталась уходить от конфликтов в свой мир. Все сложности жизни переносила на холст и растворялась в нем в свободные минуты. Красок добавляли редкие путешествия, слова «мы любим тебя», пополнение счета банковской карты или немногие довольные заказчики на дизайн проектов. Мать создавала впечатление человека, который не знал, что такое тяготы судьбы, и любой другой бы поверил в это, но только не я.
Каждое утро она порхала вокруг стола. Ее длинные русые волосы колосились золотом и качались из стороны в сторону, напоминая пшеницу в поле. Казалось, она легко вышла бы из своего тела, чтобы принести еду, собрать детей в школу и поесть самой перед тем, как отправиться в арт-студию. Только у нее то и дело происходило зависание в облаках: она подходила к окну и, наблюдая оливковыми глазами за каждой каплей дождя, пыталась телепатически их удержать.
Мама происходила из богатой семьи. Все ее братья и сестры окончили престижные высшие учебные заведения и сейчас живут своей жизнью, изредка присылая поздравления и открытки в праздничные дни в социальных сетях. Бабушка и дедушка помогали нам, но втайне от папы, потому что, если бы тот узнал про «подачки», ушел бы куда-нибудь, чтобы вернуться подвыпившим.
Ее родители не одобряли брак и до последнего пытались вбить в голову легкомысленной дочери, что выбрала она человека не своего круга и что то, к чему привыкла в детстве, просто исчезнет. Но мама решила, что все ценности мира для нее дешевле папиной любви, с того момента, когда впервые его увидела.
Произошло это довольно-таки необычным образом. Когда мама еще была юной девушкой, лет двадцати, и приезжала на каникулы в большую семейную усадьбу, каждый вечер вылезала из окна своей комнаты на большой навес, чтобы полюбоваться звездами и помечтать, а днем, когда ее младшие брат и сестра играли на лужайке, доставала мольберт и под музыку двигала кистью, вырисовывая тихое бирюзовое море или балтийский шторм. В один из солнечных дней ей захотелось изобразить идеального мужчину: она выводила высокие бледные скулы, медленно влюбляясь в черты – вымышленные алые губы и темно-синие лучики вокруг зрачков. Когда картина была завершена, молодая девушка вытянула ее в руках к окну и, покачав головой из стороны в сторону, сморщилась, как от кислого киви, и порвала работу одним движением сверху вниз. Каково было ее лицо, когда она увидела через стекло невообразимого мужчину.
Мой отец родился в семье неблагополучной. Дед был пьяницей, а бабушку увидеть не довелось, потому что, когда моему папе было десять, ее унес рак легких. С четырнадцати лет парнишка трудился на стройках, в компании гастарбайтеров, а единственный его предок пропивал эти деньги за несколько дней. В возрасте восемнадцати лет папа ушел из дома по-английски – не выдержал очередных побоев – и начал жить в строительной бытовке, которая за три версты пахла потом и тухлой одеждой. Однажды бригада выехала на ремонт фасада здания, которое содержали известные в округе бизнесмены. Филипп забрался на стремянку, чтобы покрасить навес, и чуть не свалился с нее, когда увидел перед собой в окне милейшее женское лицо с совиными глазами и профилем колибри. Ее грудь поднималась и опускалась от страха и возбуждения под ярко-салатовой футболкой, руки застыли на шее с растопыренными, как пальмовые листья, пальцами, а на лице уже блестели случайные боевые отметины от искусства.
Ее улыбка лишила парня дара речи и сна. Ночью он расхаживал по лужайке и заглядывал в таинственное окно, мысленно воссоздавая лицо девушки, которая украла последнее, что можно было забрать, – сердце. Он отдал его без сомнения, а Виолетта ответила взаимностью в ту же ночь, случайно встретив его у сенника. Они проводили все время вместе, но тайно, как Монтекки и Капулетти, а затем «Ромео» объявил о том, что его больной алкоголизмом предок скончался и освободил квартиру. Мама заявила родителям, что съезжает, но после их презрительного ответа сбежала.
Сколько было обид и разочарований как с одной, так и с другой стороны! Виолетта посерела, впала в депрессию, апатию, перестала смотреть на жизнь в розовом цвете и увядала на глазах Филиппа. Он старался поддерживать ее всеми возможными способами, нашел работу сначала для нее, затем себе, и вскоре уже не хватало времени и сил на то, чтобы унывать и печалиться.
Таким образом, моя мама окончательно обрубила пуповину и начала жить самостоятельно, вступив, наконец, на взрослую тропу рутинной жизни. Спустя некоторое время мои богатые бабушка и дедушка, конечно, простили непослушную дочь и перевели приличную сумму на счет банковской карты, но не знали о том, что через несколько месяцев должны будем появиться на свет мы с братом.
2. Сезон скидок
Мы остановились на том, что мама у окна считала капли дождя, перед тем как углубиться в прошлое, поэтому стоит продолжить.
Она еще несколько раз устало промычала, что завтрак готов, перед тем как на кухню влетел смерч и сбил несколько тарелок на пол. Мы с братом никогда не ладили и угомонились только после звонкой игры стекла и плитки. Родители и ухом не повели, пока страсти не ушли в тишину.
Джон – это отдельный вид маминого искусства. Конечно, я иногда думала о том, что хорошо быть единственным ребенком в семье, но такие мысли, как правило, тут же испарялись после очередного примирения. Несмотря на то, что он очень часто меня доставал и заставлял мою пятую точку пылать, все равно был для меня каким-никаким разнообразием в однотипных буднях, и я не представляю, как бы выживала одна.
После минуты молчания отец, наконец, взял слово.
– Дорогая, только послушай: «Летний лагерь со скидкой! Не упустите возможность отправить любимых детишек в место, где они проведут время весело и с пользой! Ваш ребенок плохо учится? Мы сделаем так, что он станет лучшим в своем классе! Он сидит дома и его трудно заставить выйти погулять? Тогда наши занятия физической культурой укрепят его здоровье и дух! А если он не сидит на месте и ищет приключения? Мы их обязательно найдем! Отправляйте заявку прямо сейчас на сайт, указанный ниже, и ждите подтверждения со временем и местом сбора! Мы – лагерь «Анютины глазки» – светимся от счастья!» А если закажем прямо сейчас, то получим дополнительную скидку! – и воодушевленно посмотрел на жену.
Та, скрестив руки на груди, повернулась от окна к семейке и, взглянув на три пары глаз, устало выдохнула:
– Как хорошо, что сегодня последний день перед каникулами, – а потом кивнула любимому мужу, собрав губы в трубочку, и оглядела пол в надежде найти быстрое и действенное средство от всех проблем. Если честно, нам не хватало того лысого мужчины из рекламы моющих средств.
Собирались весь день, точнее, мама. Пришлось все начинать заново после того, как она увидела полунаполненные чемоданы. К нескольким парам носков-неделек брата добавились теплые свитера и кофты, термобелье и дополнительные труселя, а к моему спортивному костюму и другим мелочам на две недели она положила фен, мыльно-рыльные принадлежности и другую чушь, которая априори должна быть в лагере.
– Мам, я думаю, что туалетная бумага там будет.
– Если будет, то хорошо, а если нет, то ты мне еще спасибо скажешь.
– А шапка зачем? – заныл братец.
– За надом.
После всевозможных цоканий мамины потные щеки стали пылать. Она то и дело сдувала с них прилипшие, выбившиеся из пучка пряди волос, пытаясь застегнуть молнию уже толстого чемодана. Пришлось на нем и попрыгать, и полежать, и побить ладошками, и обозвать знакомыми и незнакомыми словами, но чемодан не поддался и даже передразнил взрослую женщину, высунув разноцветные тряпки, словно языки. Я аккуратно пихнула брата локтем. Намек до него не сразу дошел, и он решил мне ответить посильнее.
– Да что ты делаешь, идиот, помоги маме!
– На себя посмотри, чучело.
Наверное, у каждого ночь перед поездкой волнительная. Сердце стучит, думаешь о том, что вот-вот сменишь привычную обстановку на что-то неизвестное, – но только не я: спала как убитая. Обычно мне снятся цветные сны, и даже иногда могу ими управлять, но в этот раз была глубокая, темная пустота, которая затянула меня, словно в черную дыру, и не отпускала до тех пор, пока где-то далеко я не услышала звуки будильника и нервные возгласы матери, которая бегала по углам и собирала всех и все в кучку, словно колли – непослушных овец. Еще и зубами щелкала, когда все разбредались кто куда и не выполняли ее команды.
Приехали на автовокзал единственные, кто был готов к переезду в другую страну, благодаря фразе «на всякий случай». Стояла непривычная жара, но мама отнеслась к ней с подозрением, поэтому заставила нас одеться потеплее, на всякий случай. Все на всякий случай.
Предки долго напоминали нам о правилах приличия, наверное, потому, что больше в наличии тем для разговоров у них не было. А мы стояли и пытались спрятать головы от стыда в худи, как улитки, улавливая незримыми рецепторами смеющиеся взгляды со всех сторон. Мне одной кажется, что если не знаешь, о чем говорить с детьми, то лучше не говорить вообще, пока не подвернется благоприятный случай?
После недолгого сканирования нас с головы до ног одна брюнетчатая мадмуазель прошептала нечто своим подругам, отчего те прыснули. Оказалось, что мы были почти единственными тинэйджерами, которые пришли с родителями, да еще и не в коротких шортах, откуда виднелось все нежелательное. Фу, лучше не вспоминать.
Мама то и дело стряхивала с нас пылинки, пока ждали автобус, а отец продолжал зевать, поглядывая на скопления молодых тел. Его компас инстинкта размножения сходил с ума, а глаза указывали на разные стороны света одновременно.
– М-а-а-а-м, я уже не маленький! – с раздражением рыкнул брат, когда она начала поправлять прическу, спрятанную под капюшоном.
– Но и не взрослый. Будьте паиньками и не забывайте чистить зубы, а то лечение дорогое. Я это тебе говорю, Джонни. Ты меня слышишь? Ну-ка повернись.
– Да-да, я слышу.
– Детка, а ты не забывай, что подмываться нужно каждый день, иначе…
– М-а-а-а-а-а-а-а-м! – взорвалась я, когда краем глаза увидела, как рядом стоящие девки начали держаться за животы и приседать от смеха, выставляя напоказ все свои прелести. – Я знаю, ты говорила это сотню раз. Папа, мне уже плохо! Может, позвонить им? Пап?
– А? Да-да, сейчас, – он быстро повернулся и начал доставать доисторический кнопочный кирпич из кармана, но руки не слушались. Любой музей был бы рад такому экспонату, и это я не про телефон.
К счастью, мы услышали скрип и глухие хлопки еще одной раритетной модели – автобуса. Он выплевывал жидкость из выхлопной трубы и источал аромат еле переработанного горючего. Все в окружении превратились в сурикатов и вытянулись, чтобы приготовиться к старту, а затем понеслись занимать очередь, толкая друг друга и выясняя, кто первый пришел. Нас одёрнули, как щенков, и заставили всем уступить, дабы не конфликтовать. Мы с братом, закатив глаза, встали почти в самый конец колонны и терпеливо ждали, наблюдая за тем, как из запотевших окон высовываются средние пальцы отсталых подростков, успевших занять лучшие места. Тут я поняла, что враг моего врага – мой братик, и что ближайшее время я проведу уж лучше в его компании, чем с людьми, похожими на животных.
Когда стадо рассеялось, пришло время аккредитации и для нас. Мы поцеловали взрослых и побыстрее зашли внутрь, оттирая рукавами мокрые следы от родительских губ. Пробрались в самый конец, перешагивая через подножки, и оказались рядом с кучерявым парнем. Будь он девушкой, я бы сказала, что это диснеевская принцесса в чистом виде: волосы темные, как грива вороного жеребца; кожа белая, почти как замазка; губы алые, как мамин лак, а на нас ноль внимания, что за воспитание? Несмотря на недостатки, он был очень даже хорош собой. Я как-то видела его в школе, но не обращала особого внимания, поскольку меня интересовал другой объект, который, к сожалению, в лагерь поехать не захотел.
Мы разместились на шершавых, темных, пыльных сиденьях, а затем открыли окно – стояла адская духота. Как только тронулись, помахали родителям рукой и сели. Я оглянулась: сосед неподвижно сидел и не выказывал никаких эмоций, скрестив руки на груди и откинув голову на спинку кресла. Из его ушей доносились глухие звуковые волны, сменяющиеся отчетливыми ударами барабанов знакомой рок-группы.
– Хэй! А почему ты не прощаешься? Вы же с отцом вроде как стояли рядом с нами. Вон он, заглядывает в окно и ищет тебя, – начала я, но после того, как он не среагировал, решила дотронуться до него.
– Ну что тебе?
– Тебе там машут в окно!
– Прощается тот, кто знает, что больше никого не увидит, – огрызнулся он и отвернулся, тряхнув вороной гривой, словно разгоняя надоедливых мошек. Его волосы электризовались и прилипали к спинке кресла. Казалось, что густую шевелюру не мыли целую вечность, потому что она сверкала так, будто кто-то переборщил с гелем для укладки. На вид парень был старше нас – лет восемнадцать, но, скорее всего, еще не познал всю силу расчески.
– Прости, а как тебя зовут? – продолжила я.
– Барри.
– Очень приятно, я Джина, а это мой брат – Джон. Мы двойняшки.
– Не буду врать, что мне не все равно, – процедил сквозь зубы новый знакомый.
– А ты чего такой злой? Тебя этикету не учили? У тебя вообще есть друзья?