– Приказ понятен, готова к исполнению, – раздался какой-то потусторонне-холодный голос Рамоты.
– Это еще и женщина! Теперь всё, мы все покойники. Мужик бы, может, еще и остановился, – сказал тот же “паникер”.
– Да погоди еще, может удастся сдаться! – сказал кто-то еще.
***
– Обращение по частному каналу, сёгун.
– И кто же осмелился меня беспокоить, Акаги?
– Король Швеции, сёгун.
– Король? Сам? То есть – лично?
– Именно так, сёгун.
– Что ж, соединяйте. Раньше он никогда не обращался лично. Интересно.
– Соединяю, сёгун.
– Ваше величество Бернадот?
– Да, ваше величество Токугава. Однако для вас, моего венценосного брата, я Олаф, если позволите.
– Несомненно позволю, и – рад личному знакомству! Мое имя Асахи, называйте меня так, прошу вас.
– Благодарю и польщен. Как вы понимаете, Асахи, у меня есть что сказать вам, причем до такой степени, что лучше бы нам встретиться.
– Удивлен, Олаф!
– Вы еще больше удивитесь, услышав мою историю. Но рассказывать ее я бы предпочел все-таки не по связи, пусть и защищенной.
– Даже так, Олаф?
– Даже так, Асахи.
– А знаете что? Насколько мне известно, ни императоры, ни сёгуны Японии никогда не посещали Швецию. То есть вообще никогда. Как насчет организации моего официального визита к вам? Я бы, если честно, был непрочь развлечься подобным образом.
– Что ж, короли Швеции тоже никогда не посещали Японию, но… Вы предложили первым. Примем вас со всеми почестями! Меня же, на самом-то деле, интересует лишь разговор “без лишних ушей”. Разговор именно с вами.
– Отлично! Может быть, и о поставках вашего зерна наконец-то договоримся.
– Асахи, о чем вы?! Все избытки нашего зерна – и так, считайте, ваши! По «внутренним» ценам и без экспортных пошлин!
– Да? Тут я еще раз спрошу – даже так, Олаф?
– И я опять отвечу – даже так. Ждем вас, ваше величество.
– Уже отправляюсь, ваше величество. Вы меня заинтересовали.
***
– Рамота, ты меня прости. Пожалуйста прости. И меня лично, и все это трахучее “человечество”. Всех нас, в общем.
– Янив, за что? Ну то есть за что именно ты просишь прощения? Не понимаю.
Несмотря на отсутствие Менолли, адмирал Лейбович и Рамота тихо напивались в пустом на этот момент баре “Гинсборро” и прекрасно друг друга понимали. Так ведь тоже бывает.
– Рамота, ты не понимаешь? Да не гони, – сказал уже изрядно набравшийся Лейбович, – Принеся твоему народу галактику, принеся ему будущее, мы принесли ему и войну. В этой войне погиб твой сын, кто знает, кто погибнет еще? Война – дерьмовая штука. Мы-то за века просто привыкли. А вам вот – взяли и выдали. Говнюки мы, Рамота.
– Общаясь с вами, я поняла одно: убивает не оружие, убивает тот, кто держит его в руках. Человек. Ну или дракон. Кто угодно. Когда мы начнем расселяться по галактике – с вашей, кстати, помощью, – мы можем встретить и других врагов. Тех же хищников, ну или я не знаю. Нет вероятности, что все, кого мы встретим, будут нас любить как… Как Менолли. Поэтому для общения с людьми нам нужны… Боевые корабли.
– Они уже строятся! Скоро будут готовы.
– А для общения со всеми остальными нам нужно оружие, более мощное, чем наше собственное.
– Оружие – для общения?
– А что, люди когда-то общались иным способом? Даже между собой? А если пытались – долго ли они прожили?
– Нет, недолго. Но ты жестока.
– У меня убили сына, и я… Я, похоже, становлюсь человеком, Янив. Я теперь готова убивать не “в отместку”, а вовсе даже “превентивно”, чтобы исключить саму возможность агрессии.
– Я об этом и говорил, Рамота, мы превращаем вас в кого-то вроде себя. Сволочи мы.
– Сволочи. Тут не спорю. Но оружие вы нам дадите.
– И даже специально спроектированное – вон как твой линкор. Как он, кстати, называется-то?
– “Трясогузка”. Я назову его “Трясогузка”.
***
– Рабинович, не спи, они заходят сзади!
– Да тю, я и не спю… Чорт! Ребята, они “оторвались” на тех англичан! Долбите им в движки!
– Си, камрад!
– Моралес, на хвосте!
– Да не родился еще… Щя стряхну. Отстреляешься?
– Спрашиваешь!
– Все! Есть! Двое на минус!
– Это еще плохой рэйтинг, камад, продолжай стараться!
– Погодите, камрады, но ведь это английский авианосец, почему они атакуют английские же борта?
– Какая тебе разница, воюй давай, собьют же!
– Си, сеньор!
– Варелла, сзади, сзади! Ччорт. Варелла.
– Его что, того?
– Не отвлекаться! А его – да, “того”. В ноль.
– Блин, да я их теперь… Он мне был полсотни песо должен! Кто-то за это должен ответить!
– А вот теперь – не увлекаться!
– Да пошли бы они! Размажу!
Появления тяжелого британского эскортника никто не ждал, и среагировать успел только “Гинсборро”, сразу выпустивший все тридцать два борта. Только вот беда: бортов противника было больше сотни. И теперь пилоты “Гинсборро” показывали чудеса, подтверждая свою репутацию. “Хэрриеры” давили количеством, и это было действительно неприятно, а до выхода бортов с “Санта Марии” оставалось еще две-три минуты, раньше они просто не успевали. Причем было еще и понятно, что через это время противник “оттянется”. Они вообще пришли ради одного-единственного вылета, и их основной целью были их собственные крейсера, решившие сдаться. Их-то они и “долбили”, параллельно отстреливаясь от пилотов “Гинсборро”.
– “Птенцы”, выход, валим всех активных! – прозвучал на общей голос капитана Чавеса.
– Си, сеньор!
У британских пилотов начались сначала большие проблемы, а потом и большие потери. “Гинсборро” начал стрелять по кабинам, то есть по утопленным вглубь корпуса истребителя “коконам” пилотов, и “невосполнимые потери” британцев тут же стали зашкаливать. А со стороны “Санта Марии” подходило несколько сотен бортов.
– Отзовите пилотов, – сказал англичанам на общей Мигель Чавес, – Отзовите, в этой бойне нет смысла! – Тишина была ему ответом, – Хорошо, продолжаем, заключил он.
И тут борта с “Санта Марии” долетели.
– В кого стреляем? – спросил сам Два по сто, решивший для разнообразия лично полетать.
– Да во всех! – ответил Алонсо, чьи пилоты уже давно были “в деле”, – В своих только нежелательно.
– Понял, камрад! Все слышали? Боевые стрельбы, цели – вот они, перед вами, кто промажет – тот котумба! В своих не попадать, это минус к карме!
– “Минус к карме”? – спросил кто-то на мостике английского авианосца, – Они воспринимают нас как мишени на полигоне?
Через несколько секунд он убедился, что именно так их и воспринимают: около двух третей “Ситроенов” атаковали сам авианосец.
***
– Рамота, мне тоже очень жаль Рута.
– Да ничего, Менолли. Я долго живу на свете, это была не первая и не последняя моя кладка, а птенцы – они иногда гибнут. Никогда не можешь полностью защитить их от хищников. Конечно, они редко гибнут взрослыми… Но бывает и так. Вас, людей, много, но у каждого из вас мало птенцов. Часто и вовсе нет. У нас же – все наоборот. Так что это в порядке вещей. Я просто очень разозлилась.
– Но это же естественно!
– Так же естественно, как и то, что сейчас я – практически успокоилась. Это наша жизнь. И именно для того, чтобы она стала лучше, я и хочу расселить своих сородичей по разным планетам. Нельзя оставаться на одной. Это как… Смешно, именно у людей есть поговорка про “не складывать все яйца в одну корзинку”. Хотя придумать такое стоило бы нам: ведь это мы несем яйца, никак не люди. Я тут подумала: вот в последнем бою “Санта Мария” потеряла двадцать шесть пилотов. Они ведь тоже чьи-то дети. И не так, как у меня. Скорее всего, единственные. Каково их матерям? Так что я правда успокоилась, Менолли. Поверь.
– Верю, чудо золотое. Конечно я тебе верю. Ведь иначе невозможно.
Рамота “обняла” Менолли крыльями и сказала:
– Я правда не понимаю, зачем люди воюют. Убить напавшего хищника – это одно. Я, собственно, так и поступила, убила хищника.
– И еще как убила! – вставила Менолли.
– Ну это да. Но война… Нам придется заняться и ей, если мы хотим жить среди вас, но это мне непонятно.
– Думаешь, нам самим это понятно? Люди воюют испокон веков, но так до сих пор и не понимают, зачем. Тот, кто “играет в обороне” – ну ладно, можно объяснить хоть как-то. Но тот, кто нападает?! Ведь очевидно, что погибнут на войне одни, а ее результатами воспользуются совсем другие! И, тем не менее, люди идут на войну. Идут нападать на других людей. Я сама не понимаю этого, Рамота. Может быть, Жан-Клод сможет объяснить. Или Джорэм.
– Может быть, вы просто не хищники? Вот мы – да, и мы ловим свою добычу, когда хотим есть. Но когда не хотим, нам в голову не придет убить для развлечения или “ради идеалов”. Неужели люди похожи на нерассуждающее стадо травоядных?
– Я не знаю, Рамота. Вот я – травоядная?
– Нет.
– А эти “тени войны” – Энрике, Кончита, Жан-Клод, остальные?
– Менолли… Ты права. Они – тоже нет. Они не травоядные. Но почему тогда?!
– Может быть, только по отдельности мы люди, а все вместе мы все-таки стадо баранов, готовое растоптать походя любого, просто оказавшегося на пути. Причем даже и путь мы не выбираем – на то есть пастух и его собаки. Не люблю я людей, веришь?
– Менолли, похоже, это я люблю людей больше, чем ты сама. А ведь я не человек.
– Чего стоит раса, которая любит себя меньше, чем ее любит другая раса?
– Ничего. Решительно ничего. Однако в отношении своей расы ты все-таки несправедлива. Посмотри на своих товарищей, разве они не достойны как минимум уважения? Вот эти самые наши с тобой общие знакомые? Ты всех их знаешь по именам. Я, Менолли, решилась на довольно-таки страшный шаг: я заявила всем драконам Лады-Веды, что именно я знаю, как расселить нашу расу в галактике и принимаю за это полную ответственность перед всеми драконами. Полную. Перед всеми. Мне поверили. И теперь только мне решать, как мы расселимся. Но только я за всё и отвечаю.
– Ты… Ты – решилась на такое?
– Да. Потому что кто-то ведь должен. И это будет сделано.
– Люди убили твоего сына.
– А что, еще двенадцать техов на той палубе убили не люди?
– Другие люди, англичане.
– Тогда почему твоих товарищей убили какие-то “англичане”, а моего сына – люди “вообще”?
– Ты это понимаешь?
– Можно подумать, ТЫ этого не понимаешь! На англичан я обижена. Страшно, смертно. Но… Не на всех. Даже на них – не на всех. У них есть планеты, где они растят своих… Птенцов, да. Я хотела разорить пару таких, но – это было бы неправильно. Пусть они живут. Пусть даже они тоже живут.
– “Экологическое равновесие”?
– Вот ты правильно соображаешь. Если бы мы уничтожили всех хищников, что угрожают нашим птенцам, мы бы сохранили ближайшие кладки. Но потом оказались бы на мертвой планете, где нам нечего есть. И вымерли бы. Давно уже. Поэтому куницу, поймавшую моего птенца, я испепелю. Но не пойду испепелять всех куниц в лесу.
– Ты действительно так думаешь?
– Да. Слова, которыми мы говорим, я “выудила” из твоего сознания, но мы, все мы, понимали, “как оно происходит”, с самого начала. Нельзя, чтобы “всех”. Просто нельзя. Иначе все тупо вымрут. И мы – тоже.
– Вы мудрые, Рамота.
– Да ни разу. Мы всего лишь хотим жить – как и все хотят. А для этого мало просто хотеть, надо еще и думать. Кто не думает – тот не живет. Тот – еда.
***
Авианосцу англичан не повезло: “птенцы” с “Санта Марии” взялись за него так усердно, что практически все внешние отсеки оказались разгерметизированы, а в районе кормы даже отвалилось и улетело куда-то несколько здоровенных кусков обшивки. Поэтому самые тяжелые торпеды, которые мог взять на борт капитан Шугин, были направлены системой наведения именно туда.
– Ну блин, камрад, ты перестарался! – огорчился на общей Два по сто, когда его тактический монитор выдал сообщение “Фрагментация. Разрывайте дистанцию, опасность столкновения с обломками”.
– А что такого? – удивился Николай.
– Да понимаешь, я же капитан без корабля, вот и хотел этот себе забрать, а то обидно как-то. А ты…
– Так это не я, Хулио, это торпеды!
– Да понятно, мозги у них куриные. Обидно просто.
– Ну извини, друг, так вышло.
– Да ладно, хрен с ним. Вон зато лаймы, что на крейсерах, о многом задумались. Мы ведь их защищали от своих же. Что-то обсуждают теперь с Кортасаром и Лейбовичем.
– А что именно, интересно?
– Не знаю, Энрике потом расскажет, молчать не будет. Это ведь кто-то из ваших сказал, “каждый солдат должен знать свой маневр”?
– Ну да, правда как-то совсем давно. Но кто-то из наших.
– И закажи в сети “планку” для медалек этих, которые “опять попал”.
– Ты имеешь ввиду “За выдающиеся летные заслуги”?
– Они, да. Их же выдают без ограничений в количестве, хорошо отстрелялся – получай. У тебя сколько?
– Шесть.
– Считай, семь. И поверь старому летуну: когда их станет двадцать, твой парадный китель начнет расползаться от дырочек, его ведь из хлопка делают, а не из кевлара. Заказывай планку, береги китель!
– А что, и закажу. Спасибо, камрад!
***
В стареньком, а оттого тяжелом и неудобном противорадиационном костюме, лишенном к тому же климатизации, Андерс Линдблад ставил “умные” мины на поверхности своего острова. Он занимался этим уже третий час и буквально истек потом. Вскоре его должен был сменить молодой Олаф Съёберг, но от этого было не легче: вся вода была уже выпита, и жажда мучала неимоверно.
Однако надо было что-то делать. Японцы, ясное дело, согласились на поставку орбитальных крепостей – но когда еще они их смонтируют! Поставка специальных подлодок тоже была обещана, но их предстояло для начала построить. Не орбитальные крепости, конечно, но тоже неделя-другая, учитывая доставку. И переговоры с Аргентиной еще шли, вроде как и есть там “суперэскадра”, но занята сего числа. А какой-нибудь “супостат” мог прилететь в любой момент, и на орбите встретить его было нечем. Значит – “оборона на уровне поверхности”. В том числе – мины. Много мин. До упячки много мин. И Андерс ставил мины. Закапывал в землю, “вживлял” в сохранившиеся деревья, прятал внутри камней, скрывал одну под другой. Иногда оставлял “обманки”, чтобы саперы противника отвлеклись и не заметили реальной угрозы. А что “противник” будет – он почему-то не сомневался. Но где же, чорт его дери, Олаф? Пора бы уже, сил никаких не осталось.
– Андерс, я на подходе! – раздался в комме голос Олафа, – Ты мне только скинь схему постановки, а то стремно как-то.
– Лови! – облегченно сказал Андерс, – Все, теперь продолжай вот отсюда, а я пошел вниз. Мне жизненно необходимы бочонок пива и восемьсот минут здорового сна, умаялся я. Господи, как же жарко.
– Поймал, все в порядке. Но ты прав: жарко. Это не Оланд, это Мальдивы какие-то.
Один из немногих в колонии, Олаф был родом со Старой Земли и часто говорил вещи, для остальных непонятные. Однако парень он был хороший, и на эти его “закидоны” никто не обращал внимания.
***
– Энрике, есть проблема.
– Какая, сеньор адмирал?
– Я хочу пойти в церковь и помолиться Мадонне, но на кораблях не бывает церквей.
– Но вы же еврей!
– Это не важно. Иногда надо помолиться именно Мадонне.
– А что случилось?
– Чудо, Энрике. Чудо, совершенное Матерью божьей. Ты сам был тому свидетелем.
– Чудо?
– Несомненно. Вам было необходимо отправиться обратно на Нью-Уолш для обеспечения “миротворческого патрулирования”, или как там оно называется. При этом я получил жесточайший приказ отправить вас в совершенно другое место – причем быстро и всех, доукомплектование “в процессе”. Взаимоисключающие вещи. И тут лаймы делают нам такой подарок. Это Мадонна, это она. Она помогла мне, она помогла всем нам.
– “Подарок” – это их атака на собственные крейсера?
– Не только. Вдобавок сам губернатор Нью-Уолша обратился к нашему правительству с просьбой о, так сказать, смене флага.
– Нифига себе!
– Именно. И теперь, пока просьба лишь рассматривается, “миротворцами” там смогут стать эти самые крейсера. У их командиров и команд, видишь ли, возникло некоторое недоверие к собственному правительству после того, как британские же истребители наделали в них дырочек – некритичных, но тем не менее. При этом любого из нас местное население воспримет как оккупанта – но их-то как раз нет, свои ведь!
– А что если потом они все дружно передумают?
– Так и хрен бы с ними. Вот тебе нужен Нью-Уолш и его хитрожопый губернатор?
– Ну мне-то точно ни разу.
– Мне тоже. И Аргентине как таковой. Есть – ну хорошо. Нет – тоже слава богу. Пусть сами разбираются. А еще мне надо бы с Кончитой поговорить. Она не очень занята?