Кстати, русский и советский историк П. А. Зайончковский приводит интересную и малоизвестную статистику51, могущую поколебать распространенное мнение о России-тюрьме. В XVIII веке цензура в России была доверена Академии наук, которая настолько бережно пользовались этими своими полномочиями, что до начала Французской революции россияне могли читать все, что хотели. Между 1867 и 1894 годами, т. е. во времена консервативного царствования Александра III, к распространению в России было запрещено всего-навсего 158 книг. В одно десятилетие было отвергнуто около 2 процентов рукописей, поданных на предварительную цензуру. Из 93 565 260 экземпляров книг и периодических изданий, посланных в Россию из-за границы за одно десятилетие конца XIX века, было задержано всего 9 386.
В 80-е годы прошлого века за политические преступления было казнено всего 17 человек, все – за покушения или за попытку совершить оные52.
В 1880 году по всей Российской империи лишь 1200 человек были приговорены к ссылке за политические преступления, из них 230 проживали в Сибири, а остальные в европейской части России. Всего 60 человек находились на каторжных работах.
В XVIII – XIX веках за 175 лет в России по политическим молитвам было казнено всего 56 человек, в Западной Европе – десятки тысяч.
Заграничных поездок не запрещали. Николай I попытался их регламентировать, потребовав в 1834 году, чтобы дворяне ограничили свое пребывание за границей пятью годами. Однако россияне часто ездили в Западную Европу и жили там подолгу. В 1900 году, например, 200 тысяч русских провели за границей в среднем по 80 дней. Для получения заграничного паспорта надо было лишь послать заявление местному губернатору и уплатить небольшую пошлину.
С не меньшим успехом можно, конечно, построить и другую схему: от Александра Невского, наводящего ордынцев на свободный Новгород, через опричнину Ивана Грозного до мелочной регламентации жизни при Петре I.
И первая, и вторая схемы односторонни и не отображают всей полноты российской истории. Даже страницы ее ближайшего прошлого и настоящего заставляют о многом задуматься53.
Например, многократно оболганный «красный эксперимент», – чем он был для дела общечеловеческого? Это была попытка позитивного преодоления человеческой природы, пресловутого «своя рубашка ближе к телу», поднятия подлинно человеческих свойств на новую ступень, развития человеческого в человечестве. Другой путь – это путь духовного самоуничтожения рода человеческого, его духовной стерилизации, комфортного суицида. Разумеется, подниматься вверх всегда труднее, чем спускаться и опускаться. Но значит ли это, что яма предпочтительнее вершины, а мрак – солнца?
Рано ли, поздно ли, но духовный опыт социализма будет востребован.
Отличительной чертой России стал также ярко выраженный культурный дуализм, вызванный ее расположением на стыке двух континентов, двух цивилизаций.
Особенности русского национального социокультурного облика не были поняты и приняты Западом, более того, они были отвергнуты. В основе – перманентное отторжение Западом как в целом России, понимаемой им как самостоятельный антимир, как соперничающий образ и способ мироустройства, угрожающе великое, глобальное антитождество, как решительный анти-Запад, чья мощь именно потому так пугающа, что равна или сравнима с его консолидированной мощью. Воспринимаемая таковой (теорема Томаса гласит, что, если ситуация воспринимается как реальная, она реальна по своим последствиям) угроза требует снятия.
Снятия геополитического – ликвидация противостоящего геополитического образования или, по меньшей мере, выталкивание его из европейского пространства в азиатское, недопущение проникновения в римленд, приморские зоны контроля.
Снятия геостратегического – лишение противника возможности глобального силового или военно-политического противодействия, подрыв его совокупной мощи.
Снятия политического – снижение политического веса или влияния противоборствующей стороны до пренебрежительной величины путем инфицирования политической нестабильности, инициирования государственного распада, провоцирования конфликтов, раскола среди союзников, насаждения угодных режимов.
Снятия социально-психологического – ослабление системы традиционных русских ценностей и представлений, прежде всего чувства патриотизма, государственности, державно-мессианских воззрений, культивирование самых примитивных западных норм и образцов поведения.
Снятия исторического и историософского – вычеркивание России из истории, превращение ее из субъекта истории лишь в ее объект, закрепление за Россией в истории места исторического выкидыша-неудачника, олицетворения исторического зла и его закономерного конца.
Россия как враг выглядела еще потому столь грозно, что другого равноценного соперника Западу не было. Мощь ислама, подорванная реконкистой, больше не возродилась. Его духовная притягательность имела локально-региональный, но отнюдь не универсально-глобальный характер, геополитические амбиции были ограничены. Так что спор за мировое лидерство мог идти только между двумя мирами. К тому же один из них еще в начале своего пассионарного скачка заявил о своих претензиях на Третий Рим, тем самым покусившись на безраздельное, казалось бы, господство Запада, на его право наследования после Флорентийской унии Второму Риму. Кроме того, русский мир, несмотря на множество населявших его языков, чем дальше, тем больше стал осознавать свое единство. Русская национальная политика, не делающая различий между отдельными народами, расами и племенами, показывала, что Россия начинает чувствовать себя континентом54. «Континентальный» стиль мышления встает здесь на место национального. Законченность этому процессу, вопреки своим первоначальным замыслам, положил большевизм, окончательно сформировавший «восточный континент» и в духовном, и в пространственном плане.
С точки зрения геополитики можно констатировать, что история Нового времени – это история утверждения западно-центристского мира. Этот мир никак не мог простить России, во-первых, покушения на его прерогативы, во-вторых, того, что это было совершено теми, кого воспринимали как чужих, чуждых и неполноценных. Западному самосознанию курс евроцентризма, густо настоянный на бациллах расизма, был привит настолько тщательно, что стал его родовой отметиной вплоть до настоящего времени. Разумеется, он моментально активируется при вступлении «чистых европейцев» в силовое противостояние с теми народами, которых «чистые» к таковым не причисляют55. Свойственная рациональному мышлению европейца замена ценности ценой находит крайнее выражение, когда речь идет о цене жизни и обнажается расистская сущность евроцентризма. Использование двойных стандартов права этики в отношении разных категорий людей тогда становится нормой. Демократия, замешанная на евроцентризме, означает циничное утверждение права сильного. Попытка же «похищения» этого «священного права силы» рассматривается как святотатство56.
Реальные или воображаемые попытки «похищения Запада», посягательства на его всемирно-имперское государство и являются истинной причиной исторической неприязни Запада к России.
Русские помнят, как их земли были оккупированы западными армиями в 1610, 1709, 1812, 1915, 1941 годах. Буквально целые столетия вплоть до 1945 года у русских были все основания глядеть на Запад с не меньшим подозрением, чем он стал смотреть на Россию после 1945 года, столкнувшись с совершенно новым и поразительным для себя опытом – подвергаться угрозе и испытывать страх от остального мира, как весь остальной мир подвергался угрозе и испытывал страх от Запада в течение последних столетий.
Иван Ильин, осмысливая опыт общения России и Европы, в 1948 году горько констатировал: «…мы должны помнить, что другие народы нас не знают и не понимают, что они боятся России, не сочувствуют ей и готовы радоваться всякому ее ослаблению. …мы одиноки, непонятны и «непопулярны» (курсив И. Ильина). Это не новое явление. Оно имеет свою историю. М. В. Ломоносов и А. С. Пушкин первые поняли своеобразие России, ее особенность от Европы, ее «неевропейскость». Ф. М. Достоевский и Н. Я. Данилевский поняли, что Европа нас не знает, не понимает и не любит. С тех пор прошли долгие годы, и мы должны были испытать на себе и подтвердить, что все эти великие русские люди были прозорливы и правы.
Западная Европа нас не знает, во-первых, потому, что ей чужд русский язык.
Западная Европа не знает нас, во-вторых, потому, что ей чужда русская (православная) религиозность57.
Западная Европа не знает нас, в-третьих, потому, что ей чуждо славяно-русское созерцание мира, природы и человека.
Итак, Западная Европа не знает России. Но неизвестное всегда страшновато. А … огромное неизвестное переживается всегда, как сущая опасность.
Вот уже полтораста лет Западная Европа боится России. Никакое служение России общеевропейскому делу (Семилетняя война, борьба с Наполеоном, спасение Пруссии в 1805–1815 годах, спасение Австрии в 1849 году, спасение Франции в 1875 году, миролюбие Александра III, Гаагские конференции, жертвенная борьба с Германией) не весит ничего перед лицом этого страха…
Вот откуда это основное отношение Европы к России: Россия – это загадочная, полуварварская «пустота»; ее надо «евангелизировать» или обратить в католичество, «колонизировать» (буквально) и цивилизировать; в случае нужды ее можно и должно использовать для своей торговли и для западноевропейских целей и интриг, а впрочем, ее необходимо всячески ослаблять. Но как? Для сего и были выработаны и постоянно совершенствуются главные стратегии Запада: натравливание на нее мощных держав (Франция, Германия), развязывание по периметрам ее границ вооруженных конфликтов и нестабильности, дестабилизация ситуации внутри ее, «стратегия анаконды», продвижение во властные структуры людей глупых и недальновидных и их поддержка до определенного момента.
Мы видели это в прошлом и ощущаем сейчас. А вот мнение И. Ильина о методах, применяемых Западом против России: «…вовлечение ее в невыгодный момент в разорительные для нее войны; недопущение ее к свободным морям; если возможно, то сокращением ее народонаселения; если возможно, то насаждением в ней революций и гражданских войн, а затем внедрение в Россию международной «закулисы», упорным навязыванием русскому народу непосильных для него западноевропейских форм республики, демократии и федерализма, ее политической и дипломатической изоляцией, неустанным обличением ее мнимого «империализма», ее мнимой «реакционности», ее «некультурности» и «агрессивности».
В мире есть народы, государства, правительства, церковные центры, закулисные организации и отдельные люди – враждебные России, тем более… нерасчлененной России»58.
Какой точный, полный и актуальный анализ! И это он писал почти 100 лет назад, что лишь подчеркивает неизменность курса Запада. Так что попытки Горбачева разделить с Западом общечеловеческие ценности, клятва Ельцина в конгрессе США на верность Америке, попытки нынешнего режима задружиться любой ценой с американскими властями и крупным капиталом – все это не принимается западными элитами всерьез.
Россия и запад: пространство и политика
Сильное влияние на русскую геополитическую традицию оказали географические особенности России, такие как континентальное расположение (центральные и северо-восточные районы Евразии), природно-климатические условия, преимущественно равнинная местность при отсутствии труднопроходимых природных барьеров.
Первоначально пространственная экспансия России была вызвана естественными факторами – необходимостью биологического и государственного выживания.
Области, куда мигрировали славянские племена, основавшие затем Русское государство, необыкновенно плохо пригодны для земледелия.
Качество почвы на севере скверное.
Из-за того, что согревающий Западную Европу теплый воздух, производимый Гольфстримом, охлаждается по мере продвижения вглубь материка, самые холодные районы России лежат не в самых северных, а в самых восточных ее областях. Вследствие этого огромная Сибирь с ее потенциально неистощимым запасом пахотной земли по большей части негодна к земледелию. В восточных ее районах земли, расположенные на широте Англии, возделывать практически нельзя.
Колыбель России находится в зоне смешанных лесов. Степями с их драгоценным черноземом вплоть до середины XVI века владели враждебные тюркские племена. В эпоху своего формирования Русь располагалась между 50 и 60 градусами северной широты. Хотя это приблизительно широта Канады, но большинство канадского населения всегда жило в самых южных районах страны, лежащих на 45 градусе северной широты, что в России соответствует широте Крыма и степей Средней Азии. К северу от 52 параллели в Канаде почти нет сельского хозяйства. К тому же у Канады весьма небольшое население.
Осадки в России обильнее всего там, где почва всего беднее и, в отличие, например, от Западной Европы, на протяжении всего года распространяются крайне неравномерно. Географическое и сезонное распределение осадков является основной причиной того, что в среднем один из трех урожаев оказывается неудачным.
Период, пригодный для сева и уборки урожая, в России весьма краток. В таежных и северо-западных регионах он длится всего четыре месяца в году, в центральных областях – пять с половиной месяцев, в степи – полгода. Для сравнения, в Западной Европе этот период длится восемь-девять месяцев, иными словами, там природа отводит на 50–100% больше времени на полевые работы59.
Результатом плохих почв, капризных осадков и короткого периода полевых работ явилась низкая урожайность в России. Коэффициент урожайности в средневековой Европе обычно составлял 1:360 (одно посеянное зерно приносит три зерна)61, в лучшем случае 1:4. Это минимальная урожайность, при которой имеет смысл заниматься хлебопашеством, ибо ее хватает, чтобы прокормить население. В конце Средних веков западноевропейская урожайность выросла до 1:5, на протяжении XVI – начала XVII вв. она продолжала улучшаться и достигла уровня 1:6, 1:7. К середине XVII века страны развитого сельского хозяйства регулярно добивались урожайности 1:10. Считается, что благоприятные условия для развития региона создаются при урожайности не менее 1:5. Россия же в средние века получала, как правило, урожаи 1:3, однако, в отличие от Запада, в последующем резкого подъема урожайности не наблюдалось: в недород урожай падал до «сам-друг», в хорошие годы поднимался до «сам-четверт» и даже «сам-пят», но в основном держался на уровне «сам-третей»62. Такой урожайности хватало, чтобы прокормиться, но создать изрядные излишки было затруднительно.
Разрыв в производительности сельскохозяйственного труда между Западной Европой и Россией с течение времени увеличивался. В конце XIX века с участка таких же размеров в России собирали лишь одну седьмую английского урожая, менее половины французского, австрийского и несколько более половины германского63. В том, что производительность сельского хозяйства в России была самой низкой в Европе, виноваты не только природные условия, но и отсутствие рынков сбыта64 (малая численность городского населения, неразвитость внешней торговли).